"Снегурочка"
Очерк Б. Асафьева.
Нежный цвет русской оперы - "Снегурочка" Римского-Корсакова звучит для всех, кому дорого родное искусство, так же убедительно, как великие названия: "Руслан", "Князь Игорь", "Борис Годунов". Не равноценно, может быть, но убедительно, как своеобразное, одиночное, глубоко оригинальное и непосредственно созданное произведение. Своеобычный нрав музыки "Снегурочки", ее свежесть, ее приветливость и мудрая простота привлекают и сейчас, через 40 лет, протекших с того светлого в жизни покойного композитора времени, когда он задумал и осуществил в порыве юношеского пламенения и увлечения свой замысел: оперу на сюжет пьесы А. Н. Островского "Снегурочка" (летом в Стелеве в 1880 году эскизы оперы были созданы в два с половиной месяца). Великолепный сюжет, конечно, был мощным импульсом и послужил точкой опоры как схема и как канва, но можно сказать убежденно, что этот сюжет как в своей сущности, так и в разработке Островского допускает в своем огненном язычестве и страстности вознесение до мифа и до тех пределов преображения мифа в музыке, какие были достигнуты Вагнером. Словом, "Снегурочка" Римского-Корсакова не есть окончательное и единственное решение проблемы о Снегурочке, данной в сказке Островского. Говорю это не в умаление музыки, а в сознании ее инакости и прелести ее чар, приковывающих к себе так, что забываешь в созерцании тихого света и нежных красок утренней и вечерней весенней зари, разлитых в музыке, о мужественной жестокости и силе замысла самой сказки.
Вот основные вехи этого замысла: за весной должно прийти лето, за цветением - зрелость, за влюбленностью - страстный алчный порыв. Земля и люди ждут солнца. Все, что цвело, должно опасть, на смену вступает созревание плода. Нежное хрупкое цветение подснежников, фиалок, ландышей, боязливо прячущихся в траве от лучей горячего солнца, истаивает и исчезает. Всякая пассивность, отказ от борьбы, от закала преследуется: солнце жжет безжалостно. Таков закон жизни, такова смена или чреда жизненного развития. И так должно быть. Но человек хочет в вечном и неустанном стремлении своем через искусство и посредством искусства закрепить и сохранить для постоянного и произвольного любования все то, чем он пленен в природе. И если иные творцы музыки идут вместе с великим течением жизни, не помышляя ни о какой кристаллизации, а нервно и порывисто вычерпывая свои мысли, грезы и переживания, считаясь не с данной в отдельности слуховой ценностью или неценностью каждого мига, а лишь с эмоциональной правдивостью и искренностью создаваемого (Вагнер, Чайковский), то иные, наоборот, не менее любя жизнь, идут навстречу ей, выбирают любимые и дорогие мгновения, любовно преображают их в звучащие образы и силой любви навеки вплавляют их в свой личный мир творческих концепций.
Каждому музыканту ведомо, как трудно при восприятии музыки Вагнера не отдаться стихийному зову его воли, когда мысль не в состоянии остановиться на созерцании прелести тех или иных отдельных звучаний самих по себе. Наоборот, очарование музыки Римского-Корсакова - в непрестанном созерцании прелести звучаний. Сам композитор нежно любил и лелеял каждый звук, каждое созвучие. Их нежные и зыбкие плетения в его произведениях развертываются перед слушателем в наиболее пленительных красках и свете. Не забыто ни одно из свойств, увеличивающих слуховую ценность звучащего образа и уготовляющих восторг перед дивной красотой звенящих далей и пространств. Мудрая экономия материала и мудрая расчетливость в его распределении не должны пугать: это не от скупости скряги Плюшкина, а от влюбленности в огненный блеск металла Скупого рыцаря!
В отношении к сюжету "Снегурочки" различие подхода дает сильное различие в трактовке. Реалист и лирик быта Островский влечет нас навстречу солнцу к лету. И мы жаждем вместе с ним и с Берендеем, и с Бермятой, и со всем людом Берендеева царства смены весны на зрелую пору и хотим, чтобы солнце обратило гнев свой на милость:
Даруй, бог света, теплое лето, Краснопогодное, лето хлебородное!
Снегурочка гибнет, ибо должны же погибнуть подснежник и даже позднее его живущий ландыш (недаром и царь Берендей сравнивает Снегурочку с ландышем); Мизгирь гибнет, как всякий, кто хочет жить только с весной, в жажде вечного существования только одной весны. Он изменил лету и солнечности: крепкий и сильный человек, он идет против природы и разливает свою страстную энергию на призрачную видимость! Но должны жить Купава и Лель, и недаром, вопреки формальным требованиям, конец пьесы ничего не говорит нам о конечной судьбе их: перед ними еще лето, осень, зима. Они живут с природой. Такова мысль ("слава солнцу"!) "Снегурочки" Островского.
Иным веет от "Снегурочки" Римского-Корсакова, от сказки, рассказанной в музыке. В ней выявлено истинно и глубоко человечное (даже в своем противлении вечной текучести всего, разлитой в природе, глубоко человечное), вызванное любовью к пробуждающейся весной жизни стремление сохранить и запечатлеть в музыке все очарование весенней природы, к тому же родной северной, близкой и дорогой нам, русским. Хотя и в опере царь Берендей как жрец и священник бога Солнца возвещает, что никого не должны тревожить ни печальная кончина Снегурочки, ни гибель Мизгиря; хотя великолепный ритуальный заключительный хор мощно славит наступление лета - все это не обманет слушателя: скорбная повесть о житии и печальной кончине девушки Снегурочки, с одной стороны, а с другой - обольстительно претворенные в звучаниях ласка, нега, скорбь, томление и зыбкость весенних настроений на фоне изумительной звукописи весенней природы создают столь устойчивые и вкоренившиеся впечатления, что никакой торжественный ритуал и никакие убеждения в том, что все свершается, как быть должно, и идет своей чередой, не уверят нас в справедливости возмездия Солнца, в необходимости наступления лета и в том, что вся музыка оперы ведет нас к этой "славе". Нам жалко Снегурочки, жалко минувшей весны с ее нежными зорями, тихим светом вечерним и скромными белыми ландышами. Люди не могут не сожалеть о весне даже и потому, что как ни хорошо лето, но за ним ведь все же идет осень!..
Великое значение и неповторяемая прелесть весенней сказки Римского-Корсакова светится именно в ее весеннести, звучащей магически убедительно и призывно. Композитор ведет нас от первых веяний и кличей весенней поры, от первой поступи пробуждающейся жизни, когда вот "только что на проталинках весенних показались ранние весенние цветочки", от робкого и неясного гула к весеннему пению природы и к весенним песням людским. Весна, жизнь весенней природы - сущность всей этой музыки. Снегурочка - воплощение хрупкой преходящей красоты и чуткой скорби весенней, скорби о неминуемости гибели.
Вдохновение Римского-Корсакова теплится ровным светом на всей опере, но в такие моменты как вступление (прилет весны), второе "жавороночное" ариозо Снегурочки (нежное томление и трепетные зовы весенней природы), третье ариозо Снегурочки (предчувствие неизбежности гибели), первое ариозо царя Берендея (созерцание весенней "ландышевой" красоты), весенняя ночь и утро в заповедном лесу, ток Снегурочки навстречу солнцу (любовный дуэт, нежно прозрачный) и, наконец, ее таяние - музыка углубляется до постижения лишь слышимых тайников и истоков жизни, о которых слово, будучи связано явью, невольно должно молчать. И потому только музыка могла так претворить сказку Островского, что приостановила естественное тяготение действия к солнцу, заменив его столь дивным пребыванием в мире вечно желанной весеннести.
И если в звучаниях музыкального искусства человечество стремится не только воссоздавать вечное становление вещей, но в уподобление явлению кристаллизации в природе запечатлевать текучий мир явлений в звучащих образах, то в "Снегурочке" Римским-Корсаковым последняя цель достигнута в наиболее желанной и привлекательной форме - через песенность (песня пронизывает всю оперу) и через весеннюю прозрачную нежную красочность инструментовки, где фарфоровая хрупкость и талая нежность звучаний удивительно сочетана с четкостью и ясностью рисунка и где веяние весенних ясных тонов сопоставлено с таинственной призрачностью фантастических образов неведомых сказочных существ.
Но рядом с природой и параллельно ей в "Снегурочке" действует, а вернее, боязливо чураясь, следует велениям природы, религии и быта "люд людской - Берендеи обоего пола и всякого возраста". Среди них выделяются как личности: царь Берендеи, торговый гость Мизгирь и девушка Купава. Царь - мудрец созерцатель - характеризован композитором мастерски: его старчество дано как осознание смысла всего совершающегося. Ни боязни смерти, ни уныния, ни изнеможения! Добродушная усмешка и незлобивый юмор пронизывают все его отношение к людям, и трезвая, даже суровая в своей простоте мудрость язычника-пантеиста наполняет его созерцания. Только красота, вызывая восторг пред ее выявлениями, рождает в Берендее песенную негу и сладкое томление!..
Мизгирь и Купава - два страстных существа, в упоении своей страстью презирающие уставы и пути бытового уклада, но стремления их противоположны. Сильного Мизгиря пленяет Снегурочка, холод которой он желает преодолеть, не подозревая, что ее холод - ее сущность, а не скрытая под стыдливой оболочкой страсть. В страстной Купаве ему нечего преодолевать, та сама ему отдается, и потому Мизгирь в жажде преодоления идет навстречу дочери Весны, в то время как и люди и природа уже идут встречать лето; конечно, Мизгирь гибнет, а Купава вступает в союз со светлым Лелем.
Лель - полубожество, а не личность. Он стоит в таком же отношении к Солнцу, как Снегурочка к Весне. Его речи-песни на протяжении всей сказки становятся страстнее, как бы алеют: в девушках он возбуждает любовную тягу, подобно тому, как Солнце, ударяя своими лучами землю, грея ее, рождает в ней энергию жизни.
Вокруг действующих лиц, подобно хороводной цепи, мерно ступают люди. Мерно потому, что жизнь их вся течет сообразно череде событий в природе и скована действом обрядовым и бытовым. Проводы Масленицы, гулянье в заповедном лесу и свадебные жертвы в Ярилин день - вот картины религиозного культа, включая последний хор - славление Солнца. Выкуп (вернее, умыкание) невесты, причитания Купавы, кличи: бирючей, суд, встреча и проводы Берендея - вот отсветы, отражения культа в мирском быту в отношении к царю и ближним. В музыке все это расцвечено и выявлено в чертах, свойственных глубоко самобытному дарованию Римского-Корсакова: вне сурового величия мифа, а в мягком обличье добродушной "влюбленности в поэтические образы и верования былого в в претворении их в живые, конкретно ощутимые, насыщенные духом язычества двигатели жизни. Наоборот, тупая житейскость и грубо формальное отношение и к богу, и к жизни, и к быту причудливо высмеяны в музыкально-забавной характеристике Бермяты, ближнего царского боярина.
Так музыка "Снегурочки" захватывает плотно замкнутый круг цельного мировоззрения. Сущность же сказки о Снегурочке, рассказанной в музыке, т. е. центр круга, в неповторимой прелести весенней, и непреложное значение оперы зиждется на том, что композитору удалось запечатлеть в звуках весеннюю природу и в звуковом претворении выявить и пробуждение, и рост жизненной силы, и весеннее цветение. И когда мы только пожелаем, мы всегда можем в музыке "Снегурочки" ощутить и весну и юность, ибо власть чар музыки безгранична, если только сам композитор верил в то, что создавал. Сомневаться же в этом не приходится, ибо любое соотношение звучаний в "Снегурочке" подтвердит лучше всяких слов несомненность глубокой искренности и правдивости всей музыки, музыки русской весны.
|
