| .
Малков П.Ю.
У многих стран, культур, цивилизаций порой бывает свой особый, явленный нам, единичный и уникальный образ — как бы свой неповторимый, ни на что не похожий «лик», вдруг открывающий своему зрителю их глубинный духовный смысл, внутреннюю подоплеку, сущностный первообраз. Это могут быть и шедевры архитектуры, и произведения живописи, и творения литературного гения, композиторского искусства. Имя «Италия» приводит нам на память слегка высокомерную и загадочную улыбку возрожденческой Монны Лизы, «Франция» напоминает о готической громаде Собора Парижской Богоматери, «Германия» отсылает нас к музыке Баха. Для России же ее истинный «лик», образ, символ — связующий нас с самой ее духовной сутью — это конечно же икона Пресвятой Троицы преподобного Андрея Рублева.
В Троице преподобного Андрея открывается и художническое величие русского богопросвещенного и вместе с тем смиренного иконописца: а ведь именно язык иконы был всегда для Руси главным языком ее богословского творчества. Зрится и отраженная в ней высочайшая степень исихастского делания, пришедшего на Русь из все той же — некогда духовно возродившей нас через проповедь православия, но и затем непрестанно и неразрывно молитвенно связанной с нами — Византии. Она — самый прекрасный в истории духовного и художественного творчества призыв к единству, в том числе и политическому единству некогда раздробленной Руси: именно этот совершенный, открывшийся нам в красках, идеал единства воли и любви Трех Божественных Лиц вдохновлял собирателей нашего Отечества на создание великого Российского государства. Она — самая убедительная и действенная проповедь истинности христианства; не зря же один из русских религиозных мыслителей ХХ столетия как то сказал: «Если есть Троица Андрея Рублева, значит есть Бог». Но главное — в ней является подлинная суть, глубинная тайна русской веры — как веры в жертвенную (ведь здесь изображается Предвечный Тройческий Совет о грядущем Боговоплощении — ради Спасения человеческого рода), животворящую и всеохватную любовь Троичного Бога: Бога-Отца, Бога Сына и Бога-Духа Святого.
Вера в Пресвятую Троицу — вера ответственная и смиренная. Ответственная потому, что издревле самым страшным грехом считались искаженные суждения, неправые мнения именно в учении о Троичном Боге. Погрешить против чистоты веры в Троицу — означает обречь себя на духовную смерть. От чистоты и истинности веры в Бога-Троицу зависит посмертная и вечная судьба всякого человека: пойдет ли он в вечное райское блаженство, или же в вечную гееннскую погибель. Об этом не раз писали такие великие защитники православного учения о Троице, как святители Афанасий Великий и Григорий Богослов. Смиренной же вера в Троицу должна быть потому, что она всегда остается крестом для нашего разума. Изначально она даруется нам как логически необъяснимое и загадочное Божественное Откровение, которое мы можем лишь принять и радостно исповедать — при всей его очевидной парадоксальности: Бог Един, но в то же время в Нем Три любящих Друг Друга Лица, Которые при этом не являются тремя отдельными богами…
Как же такое возможно?
С одной стороны Святые Отцы Православной Церкви настаивают на том, что тайна Пресвятой Троицы всегда останется для нас тайной. Повторю: Троицу нельзя логически объяснить, «проанализировать», в Нее можно только верить, принимая эту веру именно такой, как нам ее дарует Церковь. И в то же время они предлагают нам и некие образы из окружающего нас материального мира, которые могут хотя бы отчасти приблизить нас к постижению этой тайны. Конечно же, все эти образы весьма условны, несовершенны и относительны, однако же небесполезны для укрепления нашей веры.
Представим себе, к примеру, солнце — огненный шар, дарящий жизнь всему, что существует на земле, светящий нам днем и дающий надежду на наступление рассвета в темную и беспросветную ночь. В этом великом и ярком светиле мы как раз и можем найти некое сходство с исповедуемым православными христианами Троичным Божеством. Солнце, прежде всего, — это раскаленная небесная звезда, жаркая, слепящая, готовая попалить все, что с ней может невольно соприкоснуться. Но оно еще — и начало всякого растительного и животного существования на нашей планете. От солнечной «плоти», от его основания и вещества, рождается свет, освещающий всё и дающий зрение всем живущим. Этот свет, то скрывающийся с закатом, то возобновляющийся с наступлением дня, дарит человеку возможность увидеть царящие вокруг него в мире красоту и стройность. Наконец, солнечный диск источает тепло, согревающее и оживотворяющее каждое существо на земле. Мы ждем прихода этого тепла зимой, ловим его первые лучи весной, наслаждаемся им с наступлением лета, ибо оно приносит радость и утешение всему живому.
Во всех этих образах мы можем заметить сходство с тем, чему учит нас Церковь о Троице. Бог Отец, Который положил начало всему, Который не может быть видим для человеческих глаз, от Которого рождается Сын и исходит Святой Дух, сравним лишь с величественным и недоступным незащищенному глазу слепящим солнечным диском — великой и страшной, — в своем могуществе даровать жизнь или сожигать до смерти, — звездой. Солнечный свет способен напомнить нам о Боге Сыне, пришедшем на Землю, просветившем ее Светом Истины, ставшим одним из нас, и, в то же время, зримо явившем человечеству в Своем Лице Божество. Солнечное же тепло — милосердное и живительное — являет нам образ Святого Духа, дарующего благодатные силы для существования всему творению.
Разумеется, такие параллели можно проводить лишь условно, ибо ничто не способно в полной мере прояснить для человеческого ума самую загадочную из всех тайн — Тайну тайн: Пресвятую Троицу. Солнце — бездушно: оно не обладает ни умом, ни способностью к общению, ни любовью. Бог-Троица же — это, прежде всего, Живой Личный Бог, к Которому можно обратиться — и получить ответ, Который способен отвечать нам взаимностью на обращенное к Нему чувство любви. Солнцу совершенно безразлично, на кого светить своим ярким и радостным светом; Богу же дорого любое из Его творений, и на каждое из них Он «светит» особым образом: на всякое — по-своему. Каждое из Лиц особым образом участвует в деле нашего Спасения, ведя человека к состоянию святости, в конечном итоге, к вечной жизни в Боге.
Именно благодаря даруемому нам и просвещающему нас свету Истины — любящей нас и отнюдь не безразличной к нам, — мы и бываем способны почувствовать себя в наших храмах участниками живой молитвенной встречи и беседы с тем неравнодушным, готовым ответить на наши просьбы и слезы, Богом, Которому возможно сказать «Ты»!
Для православного христианина верить в Троицу — означает жить «по Троице»: стремиться уподобиться Троичному Богу. Быть может это и прозвучит дерзновенно, даже дерзко, но это действительно так. Касается это и каждого отдельного христианина и всего людского сообщества в целом — в том числе и нашей многострадальной Родины — России.
Основание такой удивительной возможности богоуподобления было заложено в человека еще при его сотворении: ведь Господь создал человека по Своему образу — в том числе и по образу именно Троичного Божества. Библия свидетельствует нам о том, что человеку в одиночестве пребывать «не хорошо» (ср. Быт. 2, 18). Именно поэтому Создатель сотворил не только одного Адама, но и Еву — как призванных к единству любви, и единству воли, направленной к духовному самосовершенствованию, как предназначенных — вместе и согласно — пройти общий путь к обожению. То первое райское единство людей по образу единства Лиц Пресвятой Троицы было и целомудренным брачным единством взаимной любви, и единомыслием в вере, и согласием в труде, и, наконец, гармонией двух воль в исполнении Божественных заповедей. И так продолжалось, пока человек не совершил свой первый грех…
Вместе с грехопадением человечество напрочь забыло о том, что Бог — это Бог Троица. А позабыв о внутритроичном единстве Божественных Лиц, утратив в своем сознании этот совершенный идеал, человек потерял и идеал любви к ближнему. Мир падший перестал быть миром благодатного и духовного людского сотворчества по образу Творческой Троицы. Он превратился в множество обособленных мирков замкнувшихся в собственной эгоистической «раковине» отдельных индивидуумов. Общество стало обществом потребительского «я». Труд, работа сделались инструментами для самостного карьерного роста. Семья превратилась в сосуществование пусть и живущих в одном доме, но порой духовно далеких, абсолютно чужих друг другу мужчин и женщин: равнодушно обособленных, разделенных чувством безразличия, взаимного недоверия, несовпадением личных привязанностей и интересов, лишенных целомудренной умеренности в погоне за угождением собственной плоти.
Надежда на что-либо доброе, святое может существовать в человеческом сердце только тогда, когда она имеет своим основанием веру и ведет к любви. Одинокому гордецу и эгоисту некому верить и некого любить, и потому-то подлинная надежда не придет к нему никогда. В конечном итоге все это может привести человека к страшному итогу: к безысходному и непростительному греху самоубийства — как страшному плоду унылого и беспросветного духовного одиночества.
Человек сотворен Богом так, что он «по определению» не может обрести счастье и смысл жизни в своем замкнутом «я», лишь в самом себе. Он оказывается способен найти его лишь в другом, раскрыв и реализовав себя в любви к иному— к Богу и к ближнему. Не зря Сам Господь в Своем Евангелии называет заповеди о любви к Богу и к ближнему — важнейшими (ср. Мк. 12, 31). В собственной замкнутости, без существования рядом со мной того, кому я могу с нежностью сказать «ты» — я обречен на духовную гибель. Я призван преодолеть в себе греховное безразличие к Богу и к окружающим, и должен вновь попытаться встроиться в общую гармонию единства в Боге — наравне с моими братьями-христианами, стать еще одним хорошо подогнанным «камнем» в непрестанно строящемся здании Церковного тела, Глава которого — Сам Христос. Преодолевая эгоистическое одиночество, губительную уверенность в кажущейся самодостаточности, я с мига своего рождения предназначен Божественным Промыслом устремиться к благодатному единству со Христом, к общению с Богом и ближним, к открытости любви и радости доброго слова — по образу той совершенной любви и полноты общения, что существует между Отцом, Сыном и Святым Духом.
Итак, идеал такого общения любви сокрыт в Пресвятой Троице. Евангельский образ единства Лиц Пресвятой Троицы, пожалуй, ярче всего отражен в евангельской Первосвященнической молитве Господа Иисуса Христа, обращенной к Богу-Отцу: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, [так] и они да будут в Нас едино» (Ин. 17, 21). Именно в духе и смысле этого Божественного единства становится возможно и духовно полезно и всякое доброе людское единство: государственное, общественное, идейное, братское, супружеское, наконец — самое совершенное из всех возможных для человека — Церковное единство друг с другом во Христе. Каждый из нас сотворен по образу Самого Бога-Троицы, наделен заложенными в его природу высочайшими дарами и способностями к богоуподоблению, и потому-то он призван стать — благодаря своей жизни в Церкви — еще одной зримой иконой Троичного Божества: быть может, как это не удивительно звучит, даже еще более прекрасной чем «Троица» преподобного Андрея Рублева…
|
