Депрессия (от лат. depressio – понижение, углубление; по-старому – «меланхолия»), в сегодняшнем понимании, есть чаще не просто тоска, а целый «букет» родственных по своему происхождению расстройств, в целом – тягостных, мучительных.
Конечно, чаще всего встречающееся самое тяжелое депрессивное расстройство – это тоскливость: серое, черное настроение с чувством надуманной непоправимости каких-то, преувеличенных тоской, житейских трудностей, с чувством безвыходности, неизбывности душевной боли. Тоскливость может сопровождаться дурными медленными мыслями и телесной малоподвижностью. Но может она соединяться, например, и с тоскливо-тревожной беготней по комнатам, и со смехом вперемешку с рыданиями.
Однако довольно часто в наше время встречаются депрессии без явной тоскливости. Здесь душевный упадок обнаруживает себя масками как бы других болезненных расстройств, масками, за которыми как бы прячется душевная боль, и тогда неспециалисту трудно разглядеть в такой депрессии депрессию. Эти маски есть уже известные нам из прежних разделов навязчивости, страхи, болезненные сомнения, тревожные опасения, острая застенчивость. Это и лень, вялость-апатия с тягостным желанием хоть чего-то желать, и напряженность-струна в душе, и пронзительная злость, и переживание собственной эмоциональной измененности (деперсонализация), истерические, неврастенические расстройства, и неприятные, в том числе очень сложные, странные телесные ощущения («раздувает изнутри сердце», «будто что-то неприятное насыпано под кожей и мешает» и т. п.), даже физические боли и вегетативные нарушения.
За эти депрессивные маски такие депрессии и называют маскированными (скрытыми, вегетативными и т. д.). И все эти маски, в отдельности и в смешении, так или иначе, проникнуты, пронизаны заметной тоскливостью. Обычно что-то здесь преобладает, либо, например, физическая боль, тягостное ощущение, навязчивость, либо тоска, либо душевная боль, либо истерическая «трясучка». Так, тоскливость может давать себя знать одновременно также и физической болью, тягостным телесным ощущением в груди (без какого-то соматического заболевания).
Впрочем, не только в депрессии, но и в обычных, будничных расстройствах настроения часто мелькают указанные маски, так сказать, в мягком, житейски-здоровом виде. Также можно говорить и о здоровой, в том числе уместной по обстоятельствам, тоскливости, с которой нередко перемешиваются эти маски в размере житейских расстройств настроения. Такие тоскливые и с разнообразными масками расстройства настроения нередко называют хандрой.
Стихотворение молодого Николая Огарева (40-х годов) так и называется «Хандра».
Бывают дни, когда душа пуста.
Ни мыслей нет, ни чувств, молчат уста,
Равно печаль и радости постылы,
И в теле лень, и двигаться нет силы.
Напрасно ищешь, чем бы ум занять, –
Противно видеть, слышать, понимать,
И только бесконечно давит скука,
И кажется, что жить – такая мука!
Куда бежать? чем облегчить бы грудь?
Вот ночи ждешь – в постель! скорей заснуть!
И хорошо, что стало все беззвучно...
А сон нейдет, а тьма томит докучно!
В любом случае, это Природа защищает человека масками от острой, черной тоскливости, претворяя ее в навязчивость с «механизмом» самолечения, например, через выполнение каких-то навязчивых действий, в обезболивающую деперсонализацию-онемение души, в депрессивную истерику с возможностью отреветься-отшуметься и хоть немного этим успокоиться.
Вообще депрессия в истинном, психиатрическом, смысле, в отличие от просто расстройств настроения, даже болезненных, все-таки более или менее плотно занавешивает личность человека – занавешивает настолько, что он перестает на время депрессии быть собою.
Лишь на время депрессии. Любая депрессия, рано или поздно, все равно проходит, отпускает.
По своему происхождению депрессия может быть реактивной, то есть реакцией на душевные удары (смерть близкого человека, навалившаяся тяжелая телесная болезнь, служебная катастрофа и т. д.). Депрессия может быть органической или соматической (при каком-то повреждении мозга – травматическом, токсическом, инфекционном, при отягощенности соматическими болезнями, старостью). Может возникнуть депрессия у людей с особой предрасположенностью – в возрасте увядания (с гормональной перестройкой организма). Наконец, депрессия может возникнуть врожденно-генетически (как бы изнутри себя, без понятных причин: «эндогенная депрессия»).
Депрессия, независимо от происхождения, всегда имеет для клинициста биологическую основу в виде какой-то депрессивной «отравленности» организма. Эти биологические «депрессивные вещества» выходят из потаенных внутренних хранилищ – либо сами собою, генетически-запрограммированно, либо под влиянием разнообразных внешних воздействий, в том числе душевных травм.
 Природа человека стихийно по-разному защищается от всех этих вредоносных воздействий, в том числе депрессивными масками-щитами. Навязчивость, как отмечено уже в разделе о навязчивостях, придает «черной» аморфной душевной напряженности содержание, указывающее, что нужно такое навязчивое сделать, чтобы она, эта напряженность (депрессивный корень навязчивости), ослабела. Тягостные телесные ощущения, физические боли, в которые «переплавляется» душевная напряженность-тоска, отвлекают от душевной муки.
Деперсонализация обезболивает. Это как внутренний самонаркоз, от выплеска в кровь внутренних наркотиков (эндорфинов). Наступает неспособность душевно переживать, тревожиться, мучиться – от эмоциональной измененности в виде онемения души. Бывает, депрессивный больной мучается и от этого душевного бесчувствия; ребенок серьезно заболел, а он, отец, не способен переживать; увольняют с работы, неизвестно, как кормить семью,а ему все равно. Но если бы он знал, что это природа защищает его бесчувствием от острой безысходной тоски, то, возможно, не клял бы себя так за эту свою деперсонализационную бесчувственность.
Кстати, при лечении гипнозом у людей, предрасположенных к деперсонализационной защите, этот защитный механизм оживляется в гипнотическом состоянии. Гипноз и есть целебное оживление индивидуальной природной защиты организма. И т. д.Так волшебно вершится защитно-приспособительная работа организма.
Все это в уютной лечебной группе творческого самовыражения мы рассказываем пациентам, дабы они знали, что с ними происходит, и сделались хоть немного врачами для себя самих, помогая себе пережить страдание.
Дело врача, как полагал Гиппократ, помогать Природе защищаться совершеннее там, где врач на это способен с помощью лекарств, физиотерапии, хирургии или разнообразного психотерапевтического воздействия. Даже краткая психотерапевтическая беседа может так благотворно освежить-смягчить депрессивную душу, что «веществами радости» как бы разрушатся, нейтрализуются «депрессивные яды». Гипнотизацией возможно не только усилить-укрепить спасающую от душераздирающей тоски природную деперсонализацию у людей мыслительного склада, но и лечебно сомнамбулически сузить сознание у тех художественно-эмоциональных пациентов, которые к этому предрасположены. То есть возможно оживить иную, вытеснительную, индивидуально-природную защиту – способность невольно и выразительно вытеснять, выталкивать из сознания неугодное, травмирующее.
В клинической картине реактивной депрессии, как пояснил в свое время Карл Ясперс (1913), психологически понятно, «как в зеркале», по выражению Ясперса, видится содержание психической травмы: депрессивная женщина, например, постоянно тоскливо думает об умершем муже, не может примириться с тем, что его уже нет, мучает-винит себя в том, что плохо искала, не нашла еще какого-то из многочисленных лекарств, о котором говорила ей соседка. Открывает шкаф – и сердце тоскливо сжимается при виде настолько знакомого пиджака мужа, будто и сейчас как-то соединенного с ним.
Нередко такого депрессивного больного, больную может даже обидеть предложение врача приглушить лекарствами или гипнозом болезненное страдание, переживание об ушедшем любимом, близком человеке, которым сейчас переполнена душа. В таких случаях надобно помочь страдающему именно пережить всей душой эту содержательную реактивную депрессию (от душевной травмы, тяжелого конфликта). Психолог Федор Василюк так и называет свой чудесный психотерапевтический очерк: «Пережить горе».
Личностное, даже горестное, переживание есть всегда творческая, оживляющая индивидуальность, душу, работа, которая одновременно суть вдохновение (творческое вдохновение), духовный свет, Смысл, обогащение Духовностью, Любовью (доброжелательным отношением к людям и природе с поиском добра, с готовностью встретить добро).
Духовность, Любовь, Творчество, как и пламя свечи, даже для нерелигиозного человека как-то тайно-светло соединены с темой вечности и потому способны примирить с тяжелой утратой.
В случае не-реактивной депрессии с выраженной тоскливостью нет строгой психологической понятности между содержанием травмирующего события и содержанием страдания. В клинической картине такой депрессии тоскливость обычно густо перемешана с депрессивными масками. Вообще все тут в переживаниях перепутано-перемешано с точки зрения здравой логики.
Обычно такой пациент не чувствует себя в аморфной черноте депрессии душевно самим собою от тягостной разлаженности, и тогда жизнь, как говорят многие в таком состоянии, теряет свой смысл и не хочется жить. Сплошь и рядом ни гипнотерапия, ни лечебные беседы не доходят до его сердца. Нередко и лекарства тут не могут, хотя бы грубо-механически, оживить душу или приглушить страдание. Часто не дает покоя больная убежденность в том, что ничего хорошего нет, никогда не было, никогда не будет, и единственный выход из этого отчаянного положения – прекратить все это самоубийством.
«В конце концов, – размышляет депрессивный человек, – я ведь волен распоряжаться своей жизнью. Разве я себе не хозяин?»
Да, хозяин, – должны мы согласиться с ним. – И имеете право распоряжаться своей жизнью, но не сейчас, не в депрессии, а когда депрессия отойдет от вас, ибо сейчас, в болезненном страдании, весь мир воспринимается искаженно-черно и сегодняшнее переживание не отражает правду жизни.
Конечно же, верующему христианину легче справляться с любой своей депрессией, чем неверующему человеку. Верующий даже в самом отчаянном безысходном положении, изнуренный, например, раковыми болями, способен светло верить в то, что в нем вот так трагически повторяются муки распятого Христа. И ему порою даже неведомо, как и несчастному Иову, во имя чего он терпит эти ужасные, но священные страдания.
Религиозный философ Николай Бердяев отмечал по этому поводу, что «тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира». Тоска – это «тоска по трансцендентному (лежащему за границами нашего земного познания. – М.Б.), по иному, чем этот мир, по переходящему за границы этого мира», «тоска может пробуждать богосознание, но она есть также переживание богооставленности».
Однако в любом случае депрессивного больного, даже глубоко верующего, должен лечить прежде всего врач: навсегда запомним, что депрессия с тоскливостью особенно чревата самоубийством. И самому тоскливо-депрессивному человеку трудно себя убедить в том, что депрессия пройдет, в том, что это – не трагически жестокие обстоятельства жизни, а именно депрессия представляет обычные трудности-обстоятельства такими трагически жестокими.
Наши депрессивные пациенты в процессе лечения учатся под руководством врача помогать себе и друг другу, конечно же, не только разумом, но и творческим целебным оживлением души, временным (по обстоятельствам) или с постепенным вхождением в целебно-творческий стиль жизни. Об этом подробнее расскажу в других разделах книги. Здесь же пока даю лишь важное в этом смысле место из давнего письма ко мне С., 46 лет, ныне психотерапевта.
«Я долго слушаю своего депрессивного товарища, а затем спрашиваю, не может ли он припомнить, что-нибудь светлое. Оказывается, не просто не может, но, по его словам, и вспомнить нечего, поскольку светлого в его жизни просто не было. То же самое я могу сказать и о себе. И если мне напомнить бесспорно светлый эпизод, я отвечу, что это был лишь мираж, а по-настоящему светлого не было (...). Светлого не было и нет и, тем более, уже не будет – вот характерный, повторяемый на разные лады депрессивный мотив. И дело тут не в более или менее мрачном взгляде на жизнь, а в том, что дискредитируются положительные жизненные идеи, включая идею противодействия болезни, что затрудняет, а то и вовсе останавливает положительное движение».
С. в тяжком настроении открывает прежнюю свою запись, с которой уже удавалось смягчиться:
«Вспоминаются высокие березы летним днем, а ты стоишь под ними, задрав голову... И сразу прекратилась нервотрепка и расхотелось курить...» Что это? Это человек почувствовал свое, близкое себе (летний день, березы) в своей записи, почувствовал себя от этого самим собою - и возникло целебное просветление-вдохновение.
Нередко довольно легко и быстро творческое целебное вдохновение, просветление наступает у романтического человека с не-депрессивными расстройствами настроения, скукой, хандрой, если он, хотя бы коротко, соприкоснется с чем-то созвучным его душе и, значит, оживляющим-просветляющим душу. Это может быть, например, акварельный пейзаж, лирическое стихотворение, записанный на пленку венский вальс и т. д.
Некоторым людям, страдающим расстройствами настроения и даже депрессией, склонным сказочно-творчески погружаться в прошлое своего народа, бывает, неплохо помогают старинные заговоры. Здесь важно язычески-одухотворенно проникнуться, например, в «Заговоре красной девицы от тоски» всей нарисованной там поэтической картиной; представить, как «на травушке со муравушкой» сидят «тоска со кручиной», подумывая, «как бы людей крушить, сердца щемить», и как возможно велеть им изгнать тоску «из ретива сердца красной девицы», а то и побить их ивовыми прутами, ежели не покорятся.
Список литературы
Бурно М.Е. Депрессия
|
