Д.Дилите
И рядом с Теренцием, и после него во II в. до н. э. жили многие комедиографы, авторы трагедий, историки, ораторы, создатели сатир. К сожалению, от их творчества остались только фрагменты. Дошедшее до нас полностью сочинение по агрономии — книгу Марка Порция Катона "О земледелии" — обычно не относят к истории литературы.
По прошествии полувека после смерти Теренция в мире многое изменилось. Рим, разрушивший Карфаген и утвердившийся на северо-западе Африки, завоевавший Испанию, Грецию, Македонию, города Малой Азии, часть Галлии, стал большим, богатым и могущественным государством. Изменив облик морского побережья, римские мечи в I. в. до н. э. повернулись друг против друга. В течение большей части этого века бушевали страшные гражданские войны. Деятельность всех творцов этого времени отмечена знаком тех волнений.
Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) — самый известный римский оратор первой половины первого века до н. э. и самый знаменитый оратор всех времен. Понятие "оратор" в Риме означало человека, просящего разрешения говорить публично: защитника или обвинителя в суде, прибывшего в чужой край посланника другого государства, политика, способного веско и убедительно говорить в сенате или на народном собрании, полководца, умеющего зажечь воинов страстью к бою, поднять их дух в трудную минуту [9, 6—19]. Цицерону приходилось говорить во всех упомянутых случаях, потому что он хотел и стремился быть типичным римлянином: юрист, политический деятель, полководец. Его сознательная жизнь связана со всеми важнейшими событиями бурной политической жизни. Иногда под давлением обстоятельств Цицерон следил за ними со стороны, но его отсутствие в центре их так же красноречиво и значительно, как и его участие.
Цицерон родился в городе Арпине в Лациуме. Его отец принадлежал к сословию всадников. Род его не гордился ни известными полководцами, ни знаменитыми государственными деятелями. Цицерон был в сенате homo novus, достигший славы и высоких постов не благодаря заслугам предков, а только благодаря собственному таланту и усилиям. Когда он был еще ребенком, отец переселился в Рим. Здесь будущий государственный деятель слушал знаменитейших ораторов, учился юриспруденции, риторической теории, философии.
В Италии в то время бушевала Союзническая война: почти все города Апеннинского полуострова требовали муниципальных прав и вместе с тем римского гражданства. Затем вспыхнула гражданская война между сторонниками Суллы и Мария. В 82 г. до н. э. Сулла впервые в римской истории уничтожал противников по страшным спискам обреченных, называемым проскрипциями.
В 81 г. до н. э. Цицерон выступил с первой защитительной речью в суде, но прославился не этим, а вторым своим делом, в котором защитил Секста Росция, обвиняемого в отцеубийстве. Обвинители быи связаны с могущественным Суллой, и выигравший дело Цицерон на всякий случай на два года отбыл в Грецию и Малую Азию, где далее обучался риторике, интересовался философией. Вернувшись, он начал подниматься по лестнице политической карьеры, начав, как было принято в Риме, с самых низких ступенек. В 75 г. до н. э. он был квестором в Сицилии, жители которой очень уважали его за честность. Когда, уже закончив службу, Цицерон вернулся в Рим, в 70 г. до н. э. сицилийцы обратились к нему с просьбой выдвинуть обвинение в злоупотреблении служебным положением, а также в расхищении имущества храмов и частных лиц против наместника провинции пропретора Верреса. Цицерон написал 7 внушительных обвинительных речей против Верреса, и недобросовестный чиновник отправился в изгнание. Цицерон в то время исполнял обязанности эдила, а в 66 г. до н. э. стал претором. Пройдя более низкие должности, он уже мог добиваться высшей ступени — консулата.
Римляне каждый год избирали по два консула. Цицерон был консулом в 63 г. до н. э. вместе с Гаем Антонием. Он выиграл выборы и во время консульства привлек людей на свою сторону, выдвинув лозунг "Согласие всех сословий, всех порядочных людей" — Concordia ordinum, consensus omnium bonorum. И прежде, и вместе с Цицероном, и во время его консульства консулата добивался также и разорившийся аристократ Луций Сергий Катилина. Четырежды проиграв на выборах, он решил добиться власти силой. Катилина организовал заговор, обещая списать всем долги, осуществить земельную реформу. Цицерон раскрыл заговор, вынудил Катилину уехать из Рима, а пятерых его сообщников было решено казнить. В это время консул выступил с четырьмя знаменитыми речами против Катилины, называемыми теперь "Катилинариями". Они показывают талант Цицерона, так как произносились экспромтом: события бурлили, и оратор не имел времени на подготовку. За ликвидацию заговора сенат присвоил Цицерону титул pater patriae ("отец отечества").
Однако слава его оказалась кратковременной. Достигнутое Цицероном единство общества вскоре было нарушено, так как в Риме разгорелись политические страсти и распространились тенденции единовластия. В 62 г. до н. э. народный трибун Метелл не позволил Цицерону выступить с речью перед народом как человеку, убившему римского гражданина без суда. В 60 г. до н. э. образовали союз и поделили между собой сферы влияния Цезарь, Помпей и Красс, возможно, бывшие в некоторой степени связанными с заговором Катилины, но оставшиеся в тени. Их договор был назван первым триумвиратом. В 58 г. до н. э. декретом сената Цицерон был обвинен в убийстве заговорщиков без решения суда. Он отправился в изгнание, его имущество было конфисковано, дом в Риме разрушен. Отбыв семнадцать месяцев в изгнании, он вернулся, когда изменились политические обстоятельства. Его радостно встречали и приветствовали все жители Апеннинского полуострова по дороге из порта Брундизия в Рим. Однако в политике ему как бы уже не осталось места, потому что триумвиры всех остальных оттеснили в сторону. Цицерону осталась судебная деятельность.
Самые знаменитые речи этого периода — "За Целия" (56 г. до н. э.) и "За Милона" (52 г. до н. э.). Кроме того, он берется за сочинения по риторике и философии: пишет трактаты "Об ораторе", "Государство", "Законы". В 51 г. до н. э. Цицерон получил пост проконсула в Киликии, где прославился как честный чиновник и неплохой полководец. В роковом 49 г. до н. э. Цицерон вернулся в Рим. Приготовившись разгромить Помпея (Красс погиб на Востоке), Цезарь перешел реку Рубикон и вместе с войском вступил на земли, населенные римскими гражданами. Помпей удалился из Рима. Поскольку Помпея вождем войска назначил сенат, с ним отбыли многие сенаторы. Цицерон получил письма Цезаря и его офицера Марка Антония с просьбой остаться, но не послушался. Он уехал в Грецию. В битве при Фарсале, происшедшей между Цезарем и Помпеем, он не участвовал. После поражения Помпея, Цицерон вернулся в Италию. В 47 г. до н. э. он встретился с Цезарем, с разрешения которого вернулся в Рим, но в политике не участвовал.
Теперь он пишет трактаты "Брут", "Оратор", "Парадоксы стоиков", "О границах добра и зла", "Академические исследования", "Тускуланские беседы", "О природе богов", "О гадании" ("О дивинации"), "О роке", "Катон, или О старости", "Лелий, или О дружбе", "Гортензий, или о философии", "Прославление Катона Утического". Два последних не сохранились. Кроме того, защищая сторонников Помпея, Цицерон произнес три речи.
После смерти Цезаря в 44 г. до н. э. Цицерон опять вовлекается в политику. Целью своей деятельности он считал возвращение республиканского строя. Теперь Марк Антоний ему казался главным его противником. Цицерон думал, что ситуация в Риме схожа с ситуацией в Греции времен Демосфена. Царь Македонии Филипп некогда угрожал свободе и независимости Греции, и самый знаменитый греческий оратор Демосфен выступил с "Филиппиками". Марк Антоний угрожает римской демократиии, свободе римских граждан, и Цицерон называет речи, направленные против него, которых сохранилось 14, тоже "Филиппиками". Это талантливые, искренние и смелые речи: Цицерон не мог не понять, что, выступая против Марка Антония, он как бы ходит над бездной (Phil. I 11). Наследник Цезаря по завещанию Октавиан сначала поддержал Цицерона и сенат, но позднее, в 43 г. до н. э., вместе с Антонием и Лепидом составил второй триумвират. Следуя примеру Суллы, триумвиры объявили проскрипции. Антоний потребовал включить Цицерона в проскрипционные списки первым. Оратор пытался бежать, но корабль из-за бури не смог отплыть. Тогда он вернулся в свою усадьбу. Посланные Антонием солдаты там его и убили. Это произошло 7 декабря 43 г. до н. э. Отрубленная голова и руки Цицерона были доставлены Антонию. Тот приказал их прикрепить на форуме у трибуны, с которой Цицерон столько раз произносил свои речи (App. IV 20; Plut. Cic. 47—48).
Таким образом, знаменитый оратор погиб как жертва противников республиканского строя. Образ пламенного борца против единовластия, глашатая свободы, честного, храброго обличителя пороков и недостатков, складывающийся на основе его речей, несколько корректируют письма Цицерона, которых сохранилось около 800. Петрарка был разочарован, увидев, что почитаемый им оратор имел слабости и пороки, что его заботила не только судьба Рима, но и цены, счета, материальные ценности. Поэт начального периода гуманизма даже написал Цицерону письмо с сожалением, что тот взялся за политику, вместо того чтобы отдаться совершенствующей человека философии [6, 5]. Точка зрения Петрарки имела и теперь еще имеет сторонников.
Вообще большинство авторов посвященных Цицерону сочинений дискутируют по поводу его политической прозорливости или слепоты, исследуют особенности его характера, отношения с родными, обсуждают его друзей и противников, эпоху [1; 2; 3; 6; 11; 18]. Одни его порицают, считают честолюбивым, неспособным, постоянно колеблющимся, непринципиальным политиком, никудышным философом, гоняющимся за деньгами адвокатом [3; 11]. Другие, признавая его недостатки, положительно оценивают творческую и политическую деятельность [6; 13; 16; 18].
Стоит обратить внимание на два обстоятельства: первое, что некоторые слабости Цицерона были слабостями агонизирующей римской республики [6, 530]; второе, что большинство политиков древности, как и нового времени, кажутся нам более идеальными потому или тогда, когда мы видим их только с фасада, не зная их характера. Слава Цицерона была причиной его "бесславия": из-за популярности оратора мы знаем множество интимных обстоятельств его жизни. Не известно, как бы выглядел Цезарь, если бы мы смогли почитать об охвативших его сомнениях перед переходом Рубикона, или что бы мы думали об убийце Бруте, зная подробности его финансовой деятельности [19, 335—336].
Для истории литературы важны два личных качества характера Цицерона, по поводу которых, кстати, никто не спорит. Во-первых, это был талантливый человек. Во-вторых, он был римлянином времен республики. Оратор множество раз произнес слова maiores nostri, напоминая о традициях, храбрости, честности предков, об их любви к родине. Рим для него — республика с благородно заседающим сенатом, каждый год избираемыми консулами и другими чиновниками. Это государство, в котором и меч, и тога знают свое место. "Моя судьба такова, что и проиграть, и победить я могу только вместе с республикой", — говорит он (Phil. XIII 15, 30).
Разносторонность таланта Цицерона раскрывают его речи, которых сохранилось 58, то есть примерно половина. Они имеют значение и потому, что это единственные образцы римской риторики. Хотя Цицерон в трактате "Брут" перечисляет около 200 ораторов, но ни их речей, ни речей живших позднее ораторов до нас не дошло. Цицерон затмил и своих предшественников, и потомков. Его речи написаны по правилам греческой риторики, которые мы кратко упомянули говоря о Демосфене, Исократе, Лисии (см. с. 128—130; 139—142).
Теория и практика риторики установили такие этапы подготовки и произнесения речи: 1) нахождение и накопление материала (фактов, аргументов, примеров) (inventio); 2) планирование, расположение фактов, аргументов, примеров (ordo); 3) словесное выражение: подбор лексики, внимание к образности и ритмике (elocutio); 4) запоминание текста (memoria); 5) произнесение речи, "игра" перед слушателями (actio).
Когда обстоятельства не препятствовали, Цицерон тщательно подбирал материал, обдумывал расположение доказательств и примеров, заботился о том, чтобы речь была образна и мелодична, запоминал ее и внушительно произносил. К сожалению, не всегда у оратора было время на подготовку, иногда в вихре событий приходилось говорить экспромтом. Однако талант и навыки выручали Цицерона: некоторые речи, произнесенные без подготовки, даже великолепнее, чем заранее продуманные. Кроме того, Цицерон признается, что и во время подготовки часто трудно придерживаться строгого плана6, некоторые части речи незаметно растягиваются, нарушая композицию целого (Brut. 37; 95). Вольноотпущенник Цицерона Тирон изобрел стенографию и записывал речи своего бывшего хозяина. Потом оратор их поправлял, редактировал и издавал. Некоторые речи (например, II филиппику) Цицерон не произносил, а только писал. Перед изданием он мог поправить и композицию каждой речи, но он этого не сделал. Трудно сказать, какими соображениями он руководствовался: может быть, захотел сохранить впечатление импровизации, а может быть, соблюдение пропорций ему, как и большинству римлян, не казалось важным.
Во времена Цицерона теоретические и практические проблемы стилистики греческого языка были перенесены также и на латинский язык. В Греции во II в. до н. э. сформировались две манеры речи. В греческой литературе они широко рапространились через триста лет, а в Риме столкнулись в I в до н. э. Одна из них предлагала вычурность, декоративность и пышность. Она опиралась на образ богатой, роскошной Азии, из которой поступали притирания, духи, тончайшие шелка, владыки которой сидели под узорчатыми балдахинами на мягких подушках и пили из нарядных золотых кубков. Манера речи азиатов также была более вычурной. Она оказала влияние на язык греков, живших в Малой Азии. Стиль, требующий сложных метафор, пышных эпитетов, торжественной позы, назван азианским.
Вторая манера говорить связана с образом простой, небогатой, но прекрасной Аттики. Она предлагала от общегреческого языка вернуться к аттическому диалекту и подражать стилю Лисия и Демосфена. Это направление получило название аттического. Римские аттикисты писали не по-гречески, поэтому не могли механически подражать грекам. Они переняли общие принципы: оглядывались на своих "дедов" (Катона Старшего и других авторов II в. до н. э.), использовали архаизированные формы. Они были сторонниками чистого языка, требовавшими отказаться от диалектизмов, новообразований и т. п. В Риме азианским стилем считалась манерная, исполненная пафоса речь.
В юности Цицерону нравилась такая проза декламационного характера, но он вскоре отказался от манерности и вычурности. Он критиковал азианизм, утверждая, что такой стиль подходит юношам, но не имеет благородства, необходимого старцам (Brut. 95). Однако Цицерон не стал и полным аттикистом: он порицает ограниченные возможности требуемого аттикистами пуризма (Brut. 17; 82; Or. 9) и доказывает, что римские аттикисты не понимают сути аттикизма:
"Если кто говорит неровно и небрежно, лишь бы получалось четко и ясно — только такую речь и признают аттической. Правильно, что аттической; неправильно, что только такую. Если, по их мнению, только в этом и заключается аттичность, то по-аттически не говорил и сам Перикл, без спору считавшийся первым оратором: будь он приверженцем простого красноречия, никогда бы не сказал поэт Аристофан, будто он гремит громом и мечет молнии, приводя в смятение всю Грецию" (Or. 9, 28—29).
Огромный талант Цицерона не мог уместиться в рамках одного стилистического направления. Оратор выбирает такой способ речи, который ему нужен. Типы его речей различны. Совершенно справедливо он говорит о себе: "Ни в одном роде нет такого ораторского достоинства, которого бы не было в наших речах, пусть не в совершенном виде, но хотя бы в виде попытки или наброска" (Or. 29, 103)9
Речь "За поэта Архия" звучит как спокойные литературные мемуары, проповедующие уважение к искусству и образованию, "Против Ватиния" — как полная сарказма инвектива, "Против Пизона" — похожа на политический памфлет. В "Катилинариях" преобладает патетика, выражающая и любовь к Риму, и беспокойство по поводу исхода заговора, и предчувствие своей миссии. Особенно впечатляет "Первая речь против Катилины, произнесенная на заседании срочно созванного сената, на которое пришел и сам руководитель заговорщиков. Безо всякого вступления Цицерон сразу нападает на него лавиной риторических вопросов:
"До каких пор, скажи мне, Катилина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением? Сколько может продолжаться эта опасная игра с человеком, потерявшим рассудок? Будет ли когда-нибудь предел разнузданной твоей заносчивости? Тебе ничто, как видно, и ночная охрана Палатина, и сторожевые посты, — где, в городе! — и опасенья народа, и озабоченность всех добрых граждан, и то, что заседание сената на этот раз проходит в укрепленнейшем месте, — наконец, эти лица, эти глаза? Или ты не чувствуешь, что замыслы твои раскрыты, не видишь, что все здесь знают о твоем заговоре и тем ты связан по рукам и ногам? Что прошлой, что позапрошлой ночью ты делал, где был, кого собирал, какое принял решение, — думаешь, хоть кому-нибудь из нас это неизвестно? Таковы времена! Таковы наши нравы!" (In Cat. I 1).
Цицерон не может арестовать Катилину, потому что заговорщик — римский гражданин. Ему сообщено, где собираются заговорщики, что они решили, но этого мало. Ему остается только одно оружие — сила слова. Как каменным дождем осыпая Катилину вопросами, полными упреков, негодования, презрения, убеждения в своей правоте и твердости, восклицаниями и спокойными предложениями, Цицерон ломает уверенность в себе у вождя заговорщиков: выслушав речь, Катилина с некоторыми сообщниками удаляется из Рима к войску, набранному в Этрурии. Теперь с ним можно бороться как с врагом, поднявшим оружие против родины. "Первая катилинария" Цицерона — это образец слова, спасшего жизни многих людей, которых планировали убить заговорщики. Цицерон здесь показывает себя великим и прекрасным: он защищает не одно лицо, как в других речах, а весь Рим. Консул видит перед собой долг охранить от суматохи заговора прошлое и будущее Рима, его традиции, обычаи, спокойствие.
Похожий Цицерон предстает и в "Филиппиках", произнесенных через двадцать лет: "В юности я защитил республику, не оставлю ее и в старости. С презрением я смотрел на меч Катилины, не испугаюсь и твоего", — говорит он Антонию (Phil. II 46, 118). Только теперь ситуация сложнее и опаснее. В то время Цицерону удалось хоть ненадолго завоевать всеобщую оппозицию против Катилины, некоторый отблеск своего идеала — согласия честных людей. Теперь это сделать почти невозможно. В 44 г. до н. э. бывший консулом Антоний предложил в сенате к каждому римскому празднику добавить обряд почитания Цезаря. Цицерон был в Риме, но на то заседание не пришел. Антоний заявил, что прикажет силой привести Цицерона и разрушить его дом. На следующий день Цицерон пришел в сенат и произнес "Первую Филиппику".
Это была еще довольно сдержанная речь, в которой оратор спорил по поводу предлагаемых Антонием законов. Выступив с этой речью, он отбыл из Рима. Антоний созвал другое заседание, на котором заявил, что Цицерон был виновником всех несчастий: незаконно убил сообщников Катилины, поссорил Цезаря с Помпеем, был идейным руководителем убийства Цезаря (Phil. II 16—29). Цицерон ответил Антонию, написав "Вторую Филиппику", в которой показал моральное разложение своего противника и обвинил его в том, что тот сам собирался убить Цезаря. Антоний заявил, что после окончания времени консульства он, имея огромные силы, использует их для защиты. Цицерон понял, что гражданская война неизбежна, и, начиная "Третью Филиппику", берется убедить сенат объявить Антония врагом.
Он пытается предлагать и идею согласия честных людей, утверждая, что всем вместе нужно разбить Антония и сохранить республику. Однако сенат долго не решался этого сделать. И в последней, "Четырнадцатой Филиппике" Цицерону пришлось упорно говорить о том же самом. "Доколе человек, превзошедший всех врагов злодеяниями, не будет назван врагом?! А может быть, вы хотите, чтобы дрожали кинжалы наших воинов, не знающих, кого они пронзают: гражданина или врага?!" — говорит он с горькой иронией (Phil. XIV 3, 6). Только после поражения Антония войском сената он был объявлен врагом. Цицерон справлял свой триумф. К сожалению, недолго. Антоний быстро собрал дополнительные силы, к нему примкнул Октавиан со своим набранным войском, и защитнику республики уже нечего было делать в Риме, в котором шла борьба не за демократию, а за власть. Может быть, поэтому он так нерешительно пытался бежать и так спокойно положил голову под меч присланного Антонием солдата (Plut. Cic. 48).
Каждая речь Цицерона имела конкретную цель, была связана с определенными личностями и обстоятельствами, оратор применял в ней юридические или политические уловки. Однако вместе с тем она дышала огромной силой таланта и была произведением искусства [18, 87].
Поэтика речей Цицерона исследована исчерпывающе. Ученые собрали и изучили риторические фигуры Цицерона [10, I 226—231; 14, 120], обсудили синонимику, архаизмы, вульгаризмы и другие стилистические средства [7, II; 10, II 930—939; 12; 14]. Однако особенно нужно обратить внимание на один элемент сочинений Цицерона, по которому училась европейская проза — на его диалогическую речь. Мимоходом отмечалось, что диалоги риторических и философских трактатов Цицерона не такие живые, как у Платона, что римский оратор склоняется скорее к аристотелевскому диалогу, в котором каждый собеседник пространно и последовательно излагает свои мнения и мысли [15, 39].
Это положение справедливо только отчасти, оно подходит только к отдельным трактатам. В речах Цицерон создает особенно выразительные диалоги различных типов. Один такой тип можно назвать косвенным диалогом. Его мы видели выше в начале цитированной "Катилинарии". Цицерон спрашивает, Катилина молчит. Некоторые вопросы остаются без ответов, некоторые ответы подразумеваются. Имеется и множество прямых диалогов. Публике должно было быть не скучно слушать образные рассказы Цицерона, которые оживляются пересказанными беседами двух или нескольких лиц. Такой рассказ мы находим в речи против Верреса:
"Я припоминаю, как Памфил из Лилибея, мой друг и гостеприимец, знатный человек, рассказывал мне, что он — после того как Веррес, злоупотребив своей властью, отнял у него массивную гидрию чудной работы, произведения Боэта, — возвратился домой опечаленный и расстроенный тем, что такой ценный сосуд, доставшийся ему от отца и предков, которым он пользовался в праздничные дни и при приеме гостей. у него отняли. "Сидел я у себя дома печальный, — говорил он, — вдруг прибегает раб Венеры и велит мне немедленно нести к претору кубки с рельефами; я сильно встревожился, — продолжает он, — кубков у меня была пара; я велел достать оба кубка, чтобы не стряслось большей беды, и нести их со мной в дом претора. Когда я туда пришел, претор почивал; пресловутые братья из Кибиры расхаживали по дому; увидев меня, они спросили: "Где же твои кубки, Памфил?" Показываю их с грустью; хвалят. Начинаю сетовать: если мне придется отдать также и эти кубки, у меня не останется ни одной сколько-нибудь ценной вещи. Тогда они, видя мое огорчение, говорят: "Сколько ты дашь нам за то, чтобы кубки остались у тебя?" Одним словом, — сказал Памфил, — они потребовали с меня тысячу сестерциев; я обещал дать их. В это время послышался голос претора, требовавшего кубки. Тогда они стали говорить, что на основании рассказов им казалось, что кубки Памфила представляют ценность, но это дрянь, недостойная находиться среди серебряной утвари Верреса. Тот сказал, что и он такого мнения". Так Памфил унес домой свои прекрасные кубки" (In Verr. 14, 32).
В произведениях Цицерона любых жанров то там, то тут пробивается поток остроумия, охватывающий широкую шкалу от легкой усмешки до злого смеха. Знатоки находят у Цицерона даже двенадцать разновидностей юмора [4, 112]. В речи "За Мурену" мы видим, что, насмехаясь над увлечением стоицизмом Марка Младшего, Цицерон пользуется весьма сложными формами диалога. Сначала идет косвенный диалог, разговора других людей нет, их положения только подразумеваются из ответов Катона, потом же начинается лаконичная беседа:
"Вот взгляды, которые себе усвоил Марк Катон, человек высокого ума, следуя ученейшим наставникам, и не для того, чтобы вести споры, как поступает большинство людей, но чтобы так жить. Откупщики просят о чем-либо. — "Не вздумайте что-нибудь сделать в их пользу". Какие-нибудь несчастные и находящиеся в беде люди умоляют о помощи. "Ты будешь преступником и нечестивцем, если сделаешь что-либо, уступив голосу состарадания". — Человек признает себя виновным и просит о снисхождении к своему проступку. — "Простить — тяжкое преступление". Но проступок невелик. — "Все проступки одинаковы". — Ты высказал какое-либо мнение, ... — "Оно окончательно и непреложно". — ...руководствуясь не фактом, а предположением. — "Мудрец никогда ничего не предполагает". — Ты кое в чем ошибся. Он оскорблен. Этому учению он обязан следующими словами: "Я заявил в сенате, что привлеку к суду кандидата в консулы". Ты сказал это в гневе. — "Мудрец, — говорит Катон, — никогда не знает гнева". Но это связано с обстоятельствами. — "Лишь бесчестному человеку, — говорит он, — свойственно обманывать, прибегая к лжи; изменять свое мнение — позор, уступить просьбам — преступление, проявить жалость — гнусность".
(Pro Mur. 30, 62).
Без сомнения, Цицерон этот эпизод рассказывал, меняя голос и интонацию, и слушатели весело улыбались, а может быть, и смеялись, наблюдая, как точно оратор гиперболизирует суровость Катона.
Процитируем еще два диалога из речи "За Секста Росция Америйца". В первом Цицерон изображает свой разговор как защитника с обвинителем, назваемый альтеркацией:
"Хотел сына лишить наследства". Да по какой же причине? "Не знаю". А лишил? "Нет". Да кто же воспрепятствовал? "Он помышлял". Помышлял? А кому же сказал? "Никому".
(Pro Rosc. Am. 19, 54).
В другом диалоге оратор создает диалог обвинителя и обвиняемого:
"Ты скажешь: "Так что же, если я и был безотлучно в Риме?" Отвечу: "А я-то там не был вообще". — "Положим, я скупщик чужого, но и другие многие тоже". — А я-то, ты сам утверждаешь, земледелец и деревенщина. — "Ну, связался я с шайкой убийц, но это еще не значит, что сам я убийца". — А я-то, который не знался ни с кем из убийц, и совсем в стороне."
(Pro Rosc. Am. 33, 94).
В этих диалогах нет никакого юмора. В них — напряжение битвы. Удар — контрудар, удар — контудар. Убежденный в своей правоте, Цицерон бьет точно и логично.
Характеристику Секста Росция Цицерон дает как живой разговор с самим собой и обвинителем:
"Отца убил он, Секст Росций. — Каков же он человек? Мальчишка развратный и соблазненный негодниками? — Ему уже за сорок. — Видно, старый головорез, лихой человек, убивать ему не впервые? — Нет, и такого вы не слыхали от обвинителя. — Ну так, конечно, роскошная жизнь, непомерность долгов, неукрощенные страсти толкнули его к преступлению? — Насчет роскошной жизни Эруций его обелил, сказав, что, пожалуй, ни разу он не был ни на какой пирушке. Долгов не имел никогда никаких. Страсти — откуда им быть у того, кто (чем попрекнул его сам обвинитель) безвыездно жил в деревне, только и делал, что обрабатывал землю? Такая жизнь дальше всего от страстей и неразлучна с сознанием долга. Так что же довело Секста Росция до такого отчаянного неистовства? Отец, говорят нам, его не любил. Отец не любил? А причина? Ведь она должна быть справедливой, и важной, и всем очевидной. Ибо, как невозможно поверить тому, что смертельный удар был сыном направлен в отца без многочисленнейших и важнейших причин, точно так же неправдоподобно, чтобы отцу был сын ненавистен опять-таки без причин, многих, важных и непреложных. Что ж, возвратимся к тому, о чем уже говорили, и спросим: каким же пороком был мечен единственный сын, чтобы внушить отцу нелюбовь? Да выходит, что никаким! Так, значит, был сумасбродом отец, ненавидевший без причины свое порожденье? Да нет, его ум отличался твердостью и постоянством" (Pro Rosc. Am. 14, 39 —41).
Цицерон не только производил сильное впечатление на слушателей своими речами, он и писал сочинения по теории красноречия. Главные его трактаты — это "Об ораторе", "Брут" и "Оратор". В них отражен опыт нескольких десятков лет, проведенных Цицероном в сенате, суде, на форуме. Это не учебники по риторике. Автор осмысляет развитие красноречия, его место в обществе, его соотношение с философией и другими явлениями культуры. Трактат "Об ораторе" характеризует идеального оратора. Он написан в форме диалога, которая обусловливает дискуссию. Сторонник практического красноречия Марк Антоний утверждает, что говорящему достаточно ясно изложить свой предмет. Полемизирующий с ним Красс полагает, что оратор должен разбираться и в риторической теории, и в художественной литературе, истории, философии и психологии. Цицерон — сторонник последнего мнения.
Два других трактата "Брут" и "Оратор" посвящены одному из убийц Цезаря Марку Юнию Бруту. Цицерон любил этого юношу старинного рода, прекрасно образованного, аскетических установок, твердой воли и трезвого ума, хотя Брут был другом ненавистного оратору Цезаря и сторонником нелюбимого им аттикизма. Трактат "Брут" — диалог, в нем участвуют Брут, Аттик и сам Цицерон. Однако это не живая беседа, произведение скорее можно назвать лекцией Цицерона, в которой излагается история римской риторики. Здесь есть, как мы уже упоминали, и полемические мысли: Цицерон критикует аттикизм (Brut. 63—70; 283—200; 283—291). Написав это сочинение, Цицерон отправил его Бруту, который был в то время наместником Цизальпинской Галлии. Последний ответил, прося подробнее разъяснить некоторые положения или, возможно, с чем-то не соглашаясь.
Тогда Цицерон написал сочинение "Оратор". Это как бы длинное письмо Бруту: обращаясь к нему, оратор разъясняет свое мнение. Он говорит о требованиях к совершенному оратору, его образованности и подчеркивает, что идеальный оратор должен выполнить три задачи: доказать свои положения (docere), доставить слушателям удовольствие (delectare) и взволновать их (movere). Желая этого достигнуть, он должен уметь пользоваться тремя главными разновидностями стиля: низкий стиль (genus humile) подходит для убеждения; умеренный (genus modicum) оказывает эстетическое воздействие, а патетическая сила высокого стиля (genus grande) воздействует на чувства и волю (Or. 1—32; 61—139). В этом сочинении Цицерон также пишет о словесном выражении (сочетании слов, особенностях лексики — Or. 140—162) и о ритмике языка (Or. 169—237).
И перечисленные выше, и неупомянутые здесь философские трактаты Цицерона по традиции относятся как бы и больше к истории философии, чем к истории литературы. Так происходит, по-видимому, потому, что на долю последней и так приходится немало: речи, риторические трактаты, письма. Однако философские трактаты — также художественные произведения, поскольку Цицерон не умеет писать сухо и неинтересно. Почти все философские трактаты — диалоги. Часто они характеризуют тех, кому принадлежат: брат Цицерона Квинт — горячий, сердитый человек, а его родственник и приятель изворотливый Аттик, бывший для всех другом и не имевший врагов, сумевший издать все ему адресованные письма Цицерона, но не поместивший ни одного своего, только слушает, нигде не излагая своего мнения [17, 293]. В философских диалогах Цицерона полно живых диалогов. Вот один пример из "Тускуланских бесед":
— Но тогда зачем тебе мои старания? Разве могу я превзойти красноречием самого Платона? Прочитай со вниманием его книгу "О душе" — и тебе не останется желать ничего лучшего.
— Я читал ее, и не раз; но всегда как-то получается, что пока я читаю, то со всем соглашаюсь, а когда откладываю книгу и начинаю сам размышлять о бессмертии души, то всякое согласие улетучивается.
— И что же тогда? Признаешь ли ты, что души или пребывают после смерти, или гибнут, когда приходит смерть?
— Конечно, признаю!
— И если они пребывают, то что же?
— Тогда, я полагаю, они блаженны.
— А если гибнут?
— Тогда они, по крайней мере, не несчастны, ибо не существуют более: я ведь только что это признал, поддавшись твоим настояниям.
(Tusc. disp. I 11, 24—25).
Это диалог платоновского типа. Очевидно, диалоги этой разновидости также можно разделить на несколько групп, как Диоген Лаэрций разделил диалоги Платона.
Не только как философ, но и как писатель оратор любуется миром:
"Добавь к этому холодную влагу неиссякающих источников, прозрачные струи ручьев, ярко-зеленый покров берегов, высокие своды пещер, суровость утесов, высоты нависающих гор, беспредельность равнин; добавь также скрытые месторождения золота, жилы серебра, бесконечное количество мрамора. А великое множество и великое разнообразие видов животных, прирученных или диких! А каковы полет и пение птиц! А что сказать о пастбищах для скота, о жизни лесных зверей! А о роде человеческом? Люди ведь, как бы предназначенные для возделывания земли, не дают ей ни одичать от великого множества диких зверей, ни зарасти сорняком и прийти в запустение; трудами людей украшены поля, острова и берега, усеянные домами, городами".
(De nat. deor. II 39, 98—99).
Кроме прочих заслуг Цицерона перед историей римской литературы, необходимо подчеркнуть и то, что он сформировал латинский литературный язык. Руководствуясь разделением всех способов речи на три стиля (высокий, средний и низкий), он выработал норму латинского языка: отобрал употребительные формы и отбросил архаизмы, диалектизмы и др., в морфологии установил нормативные суффиксы и окончания, в снтаксисе упорядочил систему главных и придаточных предложений.
Цицерон оказал необыкновенно большое влияние на римскую и европейскую культуру последующих времен. Его можно сравнить с мощным платаном, который своей тенью в течение тысячелетий заглушает более слабые растения. Его можно сравнивать с мостом, соединяющим греческую и европейскую культуры. С концом античной эпохи Европа перестала говорить. Как немая, она склонилась над листами пергамента или бумаги, над книгами. Однако писать она училась долгие годы по речам и трактатам Цицерона, по сформулированным им или даже не высказанным, а только выраженным в художественных произведениях принципам. Отцы церкви Лактанций, Амвросий, Августин были его последователями, разочаровавшийся в его личности Петрарка не мог не поддаться очарованию его таланта, у Цицерона учились Эразм Роттердамский, Бэкон и другие представители эпохи Ренессанса.
Цицерон шагнул очень далеко и во времени, и в пространстве. Его современник, противник, соперник Гай Юлий Цезарь был прав, написав однажды, что Цицерон более велик, чем все увенчанные лаврами триумфаторы, потому что человек, расширивший границы духа римлян, ценнее полководцев, расширивших границы римского государства (Plin. Nat. hist. VII 117).
Список
литературы
1. Boissier G. Cicéron et ses amis. Paris, 1923.
2. Büchner K. Cicero. Heidelberg, 1964.
3. Carcopino J. Les secrets de la correspondance de Cicéron. Paris, 1955.
4. Haury A. L’ironie et l’humour chez Cicéron. Paris, 1955.
5. Cicero. Wege der Forschung. Darmstadt, 1973.
6. Kumaniecki K. Cyceron i jego wspólsczesni. Warszawa, 1959.
7. Laurand L. Études sur le style des discours de Cicéron. Amsterdam, 1965, I—II.
8. Lebreton J. Études sur la lange et la grammaire de Cicéron. Hildesheim, 1965.
9. Michel A. Rhétorique et philosophie chez Cicéron. Paris, 1960.
10. Norden E. Die Antike Kunstprosa. Berlin, 1923, I—II.
11. Seel O. Cicero. Wort — Staat — Welt. Stuttgart, 1953.
12. Zielinski T. Das Clauselgesetz in Ciceros Reden. Leipzig, 1904.
13. Zielinski T. Cicero im Wandel der Jahrhunderte. Leipzig, 1912.
14. Zielinski T. Der konstruktive Rhythmus in Ciceros Reden. Leipzig, 1914.
15. Гаспаров М. Л. Цицерон и античная риторика. / Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972, с. 7—74.
16. Грималь П. Цицерон. М., 1991.
17. История римской литературы. М., 1959, I.
18. Утченко С. П. Цицерон и его время. М., 1972.
19. Цицерон. М., 1958.
20. Цицерон. М., 1959.
|
