МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
«Тихоокеанский государственный университет»
Дальневосточный юридический институт
Реферат
«Этнокультурные особенности карельской семьи конца
XIX
- начале
XX
вв.»
2010 год
Социально-демографические и этнокультурные особенности.
Ценность семьи в традиционном обществе, в том числе ее экономическая целесообразность, выражена в карельских пословицах: «Жизнь одинокого, что пасмурный день», «Семейный котел гуще кипит».
По данным Всероссийской переписи 1897 г. средний размер семьи в Олонецкой губернии составлял 5,4 человека. В этот период еще сохранялись большие нераздельные семьи, состоящие из трех-четырех поколений родственников и доходившие численно до 20-25, а иногда и 40 человек. Такая семья была обычно патрилокальна: брачные пары селились вв родительском доме мужа. Согласно обычаю глпва семьи (старший мужчина или его старший сын), распоряжавшийся ее достоянием и ведавший хозяйством, не мог без согласия женатых сыновей и жены ни продать, ни подарить ничего из семейной собственности: все имущество читалось общим. Возраст и опыт ценились высоко: иногда после смерти хозяина семьей руководила его вдова. Хозяйкой большой семьи обычно была жена главы семьи или его старшая сноха. Она, с помощью подчинявшихся уй невесток и незамужних дочерей, должна была заботиться о домашнем хозяйстве: ухаживать за скотиной, готовить пищу, изготавливать пряжу, ткани, вязать и шить одежду. Невестки сильно зависели от свекра и свекрови. У северных карелов существовал обычай: первые шесть недель после свадьбы невестка каждый вечер должна была кланяться в ноги свекру и свекрови и ждать их распоряжений, касающихся работы.
После рождения мальчика престиж невестки (как, впрочем, и любой замужней женщины) возрастал. Предпочтение иметь сына подчеркнуто в фольклоре: «хоть и некрасивый, да петушок (мальчик), хоть красивая, но курочка (девочка)». Дочь, которая после замужества должна была покинуть родительский дом, по сравнению с сыном-кормильцем оценивалась лишь как „половина” его. Это сопоставление по линии дочь—сын представлено, например, в словах колыбельной песни: «Баю-баю, детка-дочка, половиночка [стоишь половиночку] сыночка!» 1. Девочек и девушек называли «половинками», исходя из того, что их линия наследования («женское колено») считалась вдвое ниже, чем мужская. В данном случае в фольклоре отразились нормы обычного права карел: после смерти отца та часть имущества, которая доставалась в наследство дочери, составляла половину по сравнению с долей сына.
Устойчивость больших семей (финские исследователи иногда называют их «братскими»), существовавших на протяжении многих столетий, в этнографической исследовательской традиции обычно связывается с образом жизни карелов; ее экономическими и социальными основами: комплексным характером хозяйства, необходимостью «социального страхования» и т.д. В последнее время «социально ориентированные» историки отстаивают мысль о том, что семья такого типа никогда не была преобладающей в Карелии. Так, финский исследователь Т. Хямюнен отмечает, что исследователи нередко ошибочно уравнивают домохозяйство с семьей. По его мнению, далеко не каждая такая хозяйственная единица являлось семьей в полном смысле слова: входившие в состав домохозяйства малые семьи могли быть полностью автономны. По мнению этнолога Э. Варис форма большой семьи выбиралась и поддерживалась крестьянами сознательно.
Карельская семья, сохраняя основы традиционной культуры, веками устоявшихся норм поведения и ролевых установок ее членов, не оставалась вместе с тем неизменной. Начавшийся в конце XIX в. быстрый распад больших семей связан с активизацией миграционных процессов, ростом социальной мобильности, переходом ряда функций семьи к общественным организациям (в том числе — частичной передачей функции воспитания в руки народного образования), а в конечном итоге — с началом формирования нового образа мышления, ориентированного на индивидуума. Ощутимым фактором разрушения большой семьи было желание невесток избавиться от гнета свекрови, стремление молодых пар к раздельному ведению хозяйства, а также противоречия, подобные спорам между невесткой и свекровью о воспитании детей 2.
Происходили постепенные изменения в брачных установках молодежи. По данным 11 южно-карельских приходов за 1897—1905 гг. средний возраст вступивших в первый брак невест составлял 22 года, женихов — 25 лет. На основе анализа «ревизских сказок» и метрических книг установлено, что в XIX в. средний возраст вступления в брак в Карелии постепенно рос как у мужчин, так и у женщин. Этот процесс сопровождался значительным сокращением доли лиц, создававших семью в раннем возрасте — до 20 лет. Данные по северно-карельским Ребольскому и Панозерскому приходам свидетельствуют, что в этом регионе уже к середине XIX в. ранние браки стали исключительно редким явлением, а две трети мужчин и почти половина женщин вступали в брак в возрасте тридцати и более лет. Вероятно, на формирование новой, модернизированной модели брачного поведения в Северной Карелии оказывала влияние Финляндия. В то же время в Олонецкой Карелии данная тенденция лишь наметилась. В целом брачность сельского населения края в исследуемый период была близка к европейскому типу, для которого характерны позднее вступление в брак, малая разница в возрасте жениха и невесты, высокий коэффициент полного безбрачия 3. Естественным следствием этих процессов был постепенный рост возраста родителей на момент рождения первого ребенка, в результате чего материнство и отцовство приходились на более зрелую, чем прежде, пору жизни.
Усиление миграционной подвижности населения вело к росту численности межэтнических браков. Мужчины-отходники нередко создавали семьи в иных краях, и территории их хозяйственных интересов совпадали с брачными ареалами, а карельские женщины — хозяйственные и миловидные, славившиеся своей добропорядочностью, привлекали внимание заезжих «чужаков». По свидетельствам современников «карелками увлекаются даже городские интеллигентные кавалеры и нередко женятся на них» 4. Исследователь истории крестьянской семьи в Т. Хямюнен пришел к выводу о том, что между Приладожской (Финской) и Олонецкой Карелией фактически не было границы: она «размывалась» трансграничными браками (в 1910-х гг., например, таковым был каждый пятый союз) и устанавливавшимися родственными связями, приобретая, таким образом, характер «брачной границы» 5.
Атмосфера в карельской семье в значительной мере определялась тем, что обычно молодые вступали в брак по взаимному согласию и даже вопреки воле родителей, а принудительные браки, в отличие от русской традиции, являлись исключением. Конечно, было бы ошибочно думать, что решение о вступлении в брак принималось молодыми людьми вне всякой зависимости от влияния родителей, но это воздействие было скорее опосредованным: свою роль играло авторитетное родительское мнение, совет, а также репутация семьи и рода избранника или избранницы. В Карелии ссоры между супругами и тем более насилие над женщиной были редкими явлениями. Эти черты семейной жизни, обусловленные относительным равноправием супругов, отмечались и в русских неземледельческих местностях, в том числе соседнем Поморье. Традиция уважительного отношения к женщине, ее высокий авторитет в карельской семье имеет глубокие исторические корни, о чем свидетельствует наличие этой особенности семейно-бытового уклада в XIX — начале XX вв. у разных этнических групп, в том числе у тверских карелов, которые территориально разошлись со своим материнским этносом еще в XVII в.
Женщина на севере была самостоятельна в семье, муж советовался с женой во всех важных делах, часто поручая ей ведение расходов. Поскольку многие мужчины на длительный период уходили на заработки, женщины выполняли мужскую работу не только в семье, но и в деревенском хозяйстве. В Северной Карелии, например, на порожистых бурных реках женщины нередко работали кормщиками, виртуозно управляли лодками и переносили «на себе» через пороги тяжелые грузы. Сторонние наблюдатели отмечали высокую нравственность карелок. В частности, И.В. Оленев обращал внимание на то, что женщины хранили верность мужьям, занятым отхожими промыслами и появлявшимся дома иногда раз в год, а то и реже. По его словам «редкая измена быстро делается известною во всей волости и становится позором для целого рода».
В конце ХIХ — начале XX века все большее количество крестьянок Карелии также втягиваются в отхожие промыслы. Из Олонецкой Карелии уходили на заработки в основном в город (Петербург, Петрозаводск), который давал альтернативу тяжелому крестьянскому труду. Там они работали няньками, кухарками, сиделками, прачками, портнихами, трудились в качестве рабочих. Женщины и девушки из южной Карелии составляли также немалую часть «капорок» — работниц, трудившихся летом на обширных пригородных огородах столицы. Крестьянки северной Карелии начинают заниматься традиционно развитым здесь коробейническим промыслом, отправляясь вместе с мужчинами и детьми торговать в Финляндию. Некоторые из них уходили на зиму в финские города, где находили временную работу, дававшую средства для содержания семьи. Например, представительница рода рунопевцев Малиненых Анна Лехтонен из д. Войницы в течение ряда зим в 1910-х гг. отправлялась на заработки в далекий финский город Оулу.
В отдельных местностях исключительно женщины, а не мужчины, были заняты отходничеством. Так, например, в селе Кондуши Неккульской волости Олонецкого уезда женщины весной отправлялись в Петербург, откуда, закупив товар (кружева, женскую одежду и украшения), расходились по деревням и селам и возвращались домой лишь к осени. Мужчины же в это время работали в поле и дома, брали на себя заботу о детях. Такие женщины-промышленницы держали себя в семье очень независимо. (Подобное распределение ролей даже современные россияне относят скорее к «американскому типу» семьи!) Показателем экономической самостоятельности и независимости женщин является и тот факт, что в 1909 г. они составляли половину всех вкладчиков сберегательных касс в Олонецкой губернии.
Сложившийся на основе относительного экономического, и, как следствие, родительского равноправия супругов тип лидерства предотвращал конфликты в карельской семье. Об уважении к женщине говорят карельские эпические и свадебные песни, сказки. Большинство карельских сказок о женщинах отличается, например, от русских сказок на те же сюжеты своей мягкостью, добродушием. Так, в различных версиях сказки «Исправление ленивой» муж тонко и остроумно перевоспитывает ленивую жену, не прибегая к физическим мерам воздействия и не унижая ее человеческого достоинства.
Важным фактором внутрисемейного согласия был трезвый образ жизни. Н. Лесков, сравнивая в этом плане карелов с русскими, отмечал: «Карел ни за что не пойдет в буден в кабак, ни за что не снесет туда жениных нарядов и не пропьет сошников и семенной ржи. Он строг к себе и всегда найдет в себе достаточно сил, чтобы противостоять соблазну… Карел знает вкус водки, но потребляет ее умеренно, в будни — как исключение» 6. Еще в 1849 г. Олонецкий земский исправник так объяснял устойчивость карел в отношении пьянства: «между женщинами оно считается мерзостью, и это самое заставляет молодых мужчин быть воздержанными». Тот же источник констатировал: «Семейный быт карел в нравственном отношении можно назвать благородным, они стараются жить в мире и согласии, и если случаются какие-либо семейные распри, то всячески оные скрывают от посторонней наблюдательности».
Путешественники отмечали, что взаимоотношения в карельской семье более мягкие, более «человечные», чем у русских. Николай Камкин писал по этому поводу: «…взаимные отношения между младшими членами вообще хороши, дружественны. Благодаря этому между карелами гораздо чаще можно встретить большие, неразделенные семьи, чем между русскими. Сплошь и рядом в одном доме уживаются в полном мире и согласии по три, по четыре семьи, то есть по три-четыре женатых брата…» 7. Большим уважением пользовались в семье старики, которых карелы почитали как носителей опыта, достоинства, строгой морали. Учитель И.В. Оленев, работавший в Карелии в 1890-х годах, замечал: «Часто можно видеть восьмидесятилетнего, убеленного сединами, слепого или глухого старца, который уже десяток лет ничего не работает. Его, однако, не только не попрекнут дармоедством, но без его совета не решается ни одно важное семейное дело» 8.
Уровень рождаемости в крае характеризовался ежегодным появлением 43—50 детей на каждую тысячу жителей, что было близким к среднероссийским показателям. Рост рождаемости отмечался в экономически благоприятные периоды, и наоборот, падал в военные и неурожайные годы, а также годы, непосредственно следующие за ними. Так было, например, в 1903 г., когда из-за недорода хлебов в 1902—1903 гг. коэффициент рождаемости в Олонецкой губернии понизился с 49 до 44%. Несмотря на высокую детскую смертность, дети в возрасте до 9 лет по переписи 1897 г. составляли более четверти всего населения Олонецкой губернии 9.
Рождение ребенка вне брака, обрекавшее его на социальную неполноценность, расценивалось народом как большой грех и было достаточно редким явлением. Подчеркивая неполноту родственных связей, «привязывающих» незаконнорожденного ребенка к миру людей, в народе о нем говорили: «из-под ног добытый ребенок, под можжевельником найденный». Негативное восприятие факта внебрачного рождения описывается красноречиво: этих детей не рожают, а «добывают», «находят». Отрицательное отношение усиливается фольклорной семантикой можжевелового леса как места ужасного, мрачного, где бродят медведи и растут горькие можжевеловые ягоды — метафорическое отождествление горькой жизни. Представления о внебрачных детях как о части природы, неизвестной находке, обнаруженной взрослыми, широко распространено и в традиционной русской культуре 10.
Появление внебрачного ребенка обязывало женщину всю последующую жизнь раскаиваться в содеянном. Для искупления греха к общепринятому двухдневному посту на неделе (в среду и пятницу) добавлялся еще понедельник, грешница отказывалась от потребления чаю и кофе, воздержание от которых у карелов, при их пристрастии к этим напиткам, считалось своего рода подвигом.
На основе изучения метрических книг ряда приходов самого «карельского» Олонецкого уезда за 1793—1905 гг. исследователями выявлено, что уровень незаконных рождений составил здесь в среднем 3,4%. Сопоставительные данные за период с 1867 по 1870 гг. свидетельствуют, что в целом по Олонецкой губернии этот показатель равнялся 3,3%, тогда как в на соседних территориях — в Финляндии и Архангельской губернии, он составлял среди православного населения соответственно 8,5% и 6,8%. К рубежу XIX—XX вв. показатели «моральной статистики» заметно меняются в российских городах. Даже в уездных центрах Олонецкой губернии, с большой долей условности относимых к городам, в 1900 г. 5,8% младенцев появились на свет «незаконнорожденными». В то же время деревня оставалась хранительницей более строгих нравов: в карельских уездах доля таких детей колебалась от 0,9 до 2,1% 11.
Контрастно на этом фоне выглядят обнаруженные Ю. Шикаловым сведения о внебрачных рождениях в деревнях Архангельской Карелии. По данным за 1873—1904 гг. доля «незаконнорожденных» составляла в Юшкозере 3,0%, в Вокнаволоке — 6,3%, в Ухте — 9,7%, в Панаярви — 20,8%, в Кестеньге — 26,5% (!). Чем же объясняются столь невероятные на первый взгляд цифры? Ю. Шикалов находит причину не в «моральном разложении» местных карелов, а в их безразличии к церковному браку. Эта индифферентность сформировалась под влиянием старообрядчества и была особенно сильна в окрестностях бывших Топозерских скитов и Даниловского монастыря. Так, например, священник Кестеньгского прихода в 1908 г. сетовал, что в приходе много «незаконных» пар. Даже обычные прихожане подчас заключали браки без церковного венчания по старообрядческим законам, поскольку это было дешевле или потому, что не нужно было ехать в далекую церковь. Понятно, что детей, рожденных в таких браках, официальная церковь не признавала «законнорожденными», даже если реально это была прочная семья. «Не удивительно, — отмечает Ю. Шикалов, — что фамилия Богданов, даваемая обычно незаконнорожденным детям по достижению их совершеннолетия, являлась одной из самых распространенных фамилий в Архангельской Карелии. Раскол послужил причиной того, что род «Богом данных» разросся очень широко по всей территории Кемского уезда» 12.
Замужнюю женщину, не имевшую детей, общество не жаловало, о ней говорили: «Она из рода бесплодной лошади». Появление первенца в карельской семье было радостным событием, что зафиксировано, например, в тексте детской песенки-пестушки: «Дитя родится — песня родится, Дитя родится — радость родится. Для радости в лесу кукушка и маленький сынок в семье». Считалось нормой от 3—4 до 5—7 детей в семье, тогда как большое количество детей, так же как и бездетность, переживались как несчастье. В карельском Обонежье, например, существовал запрет обходить вокруг стола, когда за ним сидит много людей («а то детей слишком много будет»). В Северной Карелии во избежание прибавления в семье, накрывая на стол, нельзя было класть лишнюю ложку. Запрещалось также качать пустую люльку (к пополнению в семье), а в ряде местностей — называть конкретное число детей. Если детей в семье было много, то полагалось «считать» их следующим образом: «Детей от лавки (у фасадной стены) до порога» или «Детей в семье, как зубов у рыбы».
О физическом и умственном здоровье детей заботились задолго до их рождения. Для появления здорового потомства невесте и жениху после венчания по обычаю полагалось выпить сначала молока — чтобы дети рождались белолицые, потом ягодного соку — чтобы дети были румяные. Старые люди следили за луной: в безлунье не следовало зачинать детей (из них вырастут глупцы, «малоумцы»), при убывающей луне дети рождаются болезненными и живут они недолго, при возрастающей луне — самое подходящее время (зачатые в этот период дети рождаются здоровыми, отличаются умом и живут долго).
Финский исследователь Самули Паулахарью зафиксировал в своих записях те требования, которые должна была строго соблюдать каждая женщина при вынашивании ребенка: «Нельзя решето в руки брать — у ребенка глаза болеть будут. Нельзя сидеть на пороге — будет ребенок завистливым. Нельзя на обгорелом дереве сидеть — ребенок будет черноголовый. Нельзя сидеть на оглобле, когда сами на улице, а оглобли на земле — ребенок будет кривой. После бани нельзя сушить лицо полотенцем — если не сушить лицо, ребенок будет краснощеким. Нельзя ходить под ситом или под тканью — останется ребенок низкорослым. Нельзя смотреть на заячью морду — ребенок будет некрасивым. То же произойдет, если смотреть в зеркало. Нельзя смотреть, как разделывают животное или смотреть на пожар — будет ребенок болеть эпилепсией… Нельзя ходить на кладбище, может пристать «калме» (дух смерти) ребенка. Нельзя идти в лес, где можно увидеть медведя… Медведь сразу же набросится и убьет, если в утробе мальчик. Медведь знает, кто носит мальчика, его будущего врага. Беременной женщине надо помнить, что нельзя ругаться и спорить, будет ребенок сквернословить. Нельзя петь — ребенок будет плакать. Надо всегда ходить в чистой одежде — ребенок в будущем будет чистюлей… В еде также многого надо оберегаться. Если будешь есть рыбьи головы — у ребенка будет больная голова, если есть жареную картошку — будет ребенок некрасивый. Если есть с тарелки — ребенок будет с большим ртом. Если пробовать пищу прямо с котелка — ребенок будет вором. Если есть соль — ребенок будет жадным. Нельзя из котелка есть тайком — это будет ребенка злить…» 13. Комплекс табу, связанных с вынашиванием ребенка и его рождением, опосредованно раскрывает те физические и нравственные качества человека, которые в деревенском сообществе признавались нормой или, напротив, были нежелательны.
На основе изучения многолетних данных по Олонецкой Карелии установлено, что умершие в возрасте до 1 года составляли около 30% общего количества смертей, и более 50% детей умирали в возрасте до 10 лет 14. Наиболее часто (до половины общего числа детских смертей) регистрировалась такая причина летального исхода, как родимчик или родимец — болезненный припадок, сопровождавшийся судорогами, потерей сознания и остановкой дыхания, что является по современным представлениям комплексом симптомов, общих для самых различных заболеваний, вызывающих сильные боли. То есть за термином «родимец» могут скрываться разные болезни со сходной симптоматикой. Высокая смертность детей в возрасте от 1 до 5—7 лет была вызвана эпидемическими заболеваниями (холера, оспа, корь, скарлатина, коклюш). Пик детской смертности приходился на страдную пору: июль—август и был связан с ранним отлучением от груди, занятостью родителей на сельскохозяйственных работах и недосмотром по этой причине за детьми, а также всплеском инфекционных заболеваний из-за порчи продуктов в жаркое время и употребления в пищу большого количества не всегда спелых ягод. Данный возрастной период отмечен также высоким детским травматизмом (ушибы, ожоги, обморожения) и гибелью детей в результате несчастных случаев, в первую очередь на водоемах. Итак, наибольшее количество смертей происходило от болезней экзогенного характера (связанных с воздействием внешней среды).
Иная ситуация с младенческой смертностью была в северных карельских районах: так, в Повенецком уезде в начале ХХ в. она составляла около 15%. Земский врач видел причину в хуторной системе расселения, способствовавшей локализации эпидемических заболеваний. Можно предположить также, что относительно низкая детская смертность связана со сложившейся в зонах влияния старообрядчества особой системой ухода за младенцами, в основе которой — высокие требования к санитарно-гигиеническим условиям содержания детей.
После семи лет снижается детская смертность в результате болезней, происходит перелом и в характере заболеваемости детей. В частности, снижалась смертность, связанная с несчастными случаями. Показательно, что травмы, получаемые детьми возрасте 8—15 лет, в большей мере связаны с освоением ими трудовых навыков (заготовка дров, выпас скота и т.д.). Опасными болезнями этого возраста, чаще других приводившими к смерти, были оспа и скарлатина, появляется еще одна несвойственная младшим возрастам причина летального исхода — туберкулез. Установлено, что люди, перешагнувшие порог 10 лет, как правило, жили долго, если не становились жертвами эпидемий 15.
Профессиональная медицина была доступна немногим. В 1909 году в карельских волостях Олонецкой губернии один фельдшерский пункт приходился в среднем на 2300 человек; почти 60 000 карел Олонецкой губернии обслуживало только восемь врачей и 18 повивальных бабок. Еще более тяжелым было положение в Архангельской Карелии, где на 25 тысяч человек приходилось три фельдшера и две повивальных бабки 16. Такая ситуация поддерживала авторитет деревенских целителей, врачевавших не только с помощью снадобий, но широко применявших в своей практике заговоры и заклинания. В случае серьезного заболевания обращались к известным заклинателям (tietдjд), но какое-то количество заговоров «для себя» знал каждый. В вербальной магии, широко применявшейся в медицинских целях, отражается характерная для карельской культуры вера в силу слова, способность его материализации, «опредмечивания».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Карельский фольклор: Хрестоматия / Изд. Подготовила Н.А. Лавонен. Петрозаводск, 1992. С. 147.
2 Хямюнен Т. Традиция «больших семей» у карел и ее исчезновение // Восточная Финляндия и Российская Карелия: традиция и закон в жизни карел. Петрозаводск, 2005. С. 59—60.
3 См.: Смирнова С.С. Демографические процессы в Олонецкой губернии в XIX — начале ХX вв. Дис. … к.и.н. СПб., 2002. С. 146, 153; Чернякова И. Брачное поведение в Олонецкой, Беломорской и Тверской Карелии в XVIII—XIX вв. // Väestö ja perhe Karjalassa. Население Карелии и карельская семья. Joensuu, 2003. C. 133—143.
4 Оленев И.В. Карельский край и его будущее в связи с постройкою Мурманской железной дороги. Гельсингфорс, 1917. С. 89.
5 Hämynen T. “Paha pahan kera, pahatta vie pahempi”. Avioliitot itäsuomalaisten ja aunuksenkarjalaisten kontaktien kuvastajana 1734–1918 // Väestö ja perhe Karjalassa. S. 109.
6 Лесков Н. Поездка в Корелу // Живая старина. Вып. III и IV. 1895. С. 280.
7 Камкин Н. Архангельские карелы. Этнографический очерк // Древняя и новая Россия. 1880. № 4. С. 664.
8 Оленев И.В. Указ. соч. С. 93.
9 Покровская И.П. Население Карелии. Петрозаводск, 1978. С. 14—15.
10 См.: Баранов Д.А. «Незнакомые» дети (к характеристике образа новорожденного в русской традиционной культуре) // Гендерные проблемы в этнографии. М., 1998. С. 154.
11 Смирнова С.С. Указ. соч. С. 135; Обзор Олонецкой губернии за 1900 г. Петрозаводск, 1901. С. 25.
12 Шикалов Ю. Старообрядчество и браки в Архангельской Карелии XIX века // Восточная Финляндия и Российская Карелия… С. 94.
13 См. Paulaharju S. Syntymä, lapsuus ja kuolema. Vienan Karjalan tapoja ja uskomuksia. Helsinki, 1995. S. 29—30.
14 Kaschenko S. Venäjän Êarjalan väestö 1700-luvun lopulta 1900-luvun alkuun // Väestö ja perhe Karjalassa. S. 27.
15 Chikalov J. Kuolinsyyt Uhtualla 1800-luvun lopulla ja viime vuosisadan alussa // Karjalan heimo. 2002. № 1—2. S. 8—9; Смирнова С.С. Указ. соч. С. 177.
16 Марина Витухновская. Карелы и Карелия в имперской политике России 1905—1917 гг. (Рукопись)
|
