С конца 40-х и до начала 70-х годов нашего столетия единственной общепризнанной угрозой будущему цивилизации считалась возможная ядерная война. Еще в середине 80-х годов Ж. Деррида строил свою апокалиптику в этом дискурсе: "Единственным абсолютно реальным референтом продолжает быть событие масштабов абсолютной ядерной катастрофы" [I].
Геополитические перемены последних лет сняли эту тему с повестки дня (хотя ядерная война по-прежнему называется источником угрозы в социологических опросах). Место же главного невротизирующего массовое сознание фактора заняла "экологическая угроза", идея которой восходит ко временам "экологического пессимизма".
Именно она поставила общество перед фактом: "Решение экологических проблем, равно как и их возникновение, роковым образом зависит от людей ограниченных в интеллектуальном и культурном плане" [2]. Попытка преодолеть эту ограниченность составляет сущность концепции формирования "экологического мышления" (или "экологического сознания") - чего-то такого, что, как все понимают, крайне необходимо, хотя мало кто ясно представляет себе, в чем оно. собственно, заключается.
Классический учебник экологии, написанный около четверти века назад, начинался с утверждения: "В наши дни каждый остро осознает важность наук о среде для поддержания и повышения уровня современной цивилизации. Экология быстро становится отраслью науки, теснейшим образом связанной с повседневной жизнью каждого человека, будь то мужчина, женщина или ребенок" [З].
Предполагалось, что некоторый уровень информированности индивида в области экологической теории и прикладной экологии позволит ему принимать рациональные решения в ситуациях "экологического выбора" - от предпочтения "экологически чистых" пищевых продуктов до предпочтения "экологически озабоченного" кандидата на политический пост.
Прошло время, и сегодня приходится констатировать, что "основные идеи экологии. .. не нашли достаточно адекватного отражения в общественном сознании, несмотря на очевидную необходимость их применения в сфере взаимоотношений человеческого общества и остальной живой природы. Причинами этого являются экологическая неграмотность даже наиболее образованных и активных слоев населения, а также устойчивое сохранение антропоцентрического мировоззрения" [4]. Закономерно возникает вопрос о взаимодействии науки с обыденным сознанием, осуществляемом через образование.
Но действительно ли проблема формирования экологического мышления - это проблема соответствующего образования?
Количество "экологической" информации, доступной (физически и интеллектуально) неспециалисту, сравнимо, пожалуй, только с количеством таковой по вопросам права и интимной жизни. "Экологическое просвещение" подразумевает, что качество этой информации делает ее понятной индивиду, не имеющему специального образования1
.
Однако доступность информации имеет и другую сторону: ясность и истинность, как известно, - понятия дополнительные. В качестве примера можно привести две публикации в "Экологическом вестнике Кыргызстана" - издании, заявленном как "информационно-аналитический бюллетень но проблемам охраны окружающей среды".
Первая из них (без указания автора) называется "Меры предупреждения обострения заболеваний и их профилактики в периоды магнитных бурь" [5, с. 7, 8]. Приведенные в ней количественные оценки эпидемиологической ситуации выглядят следующим образом: "... примерно треть вызовов скорой помощи коррелируют со вспышками на Солнце, 40% - с магнитными бурями, 30% - с ионосферными и другими сопровождающими их факторами". Рекомендации страдающим хроническими заболеваниями формулируются, например, так: "Увеличить, по крайней мере регулярно употреблять лекарственные препараты, ранее назначенные вашим лечащим врачом". К сообщению приложен прогноз "геофизически неблагоприятных дней", согласно которому в апреле 1997 года таковыми являлись 2, 5, 9, 13, 19, 23. 27, 28, 30 числа (всего 9 дней из 30 - те самые 30% вызовов "скорой помощи"?); в тексте же имелось указание на то, что "на магнитные бури люди реагируют по-разному: одни - за сутки до приводимых в календаре дней, другие - в указанные дни и третьи - на следующие сутки после них". Таким образом, для человека, подозревающего, что своими недомоганиями он обязан "геофизически неблагоприятным дням", практически любой день апреля мог оказаться угрожающим2
Вторая публикация представляет собой перепечатку из газеты "Сельская жизнь". Позволим себе лишь одну цитату: «Железо, аминокислоты, аммиак - вот далеко не полный перечень тех вредных веществ, которые аккумулируются в организме кур в процессе переваривания пищи (речь идет о пресловутых "ножках Буша". - Прим. авт.).
Весь этот "рацион" получает и потребитель окорочков. Особенно рискует тот, кто привык за обедом съедать не одну, а несколько ножек». Вот он, "продуктовый геноцид" в действии: подверстанный к этой публикации материал гласит: "По данным Продовольственной комиссии ООН... некоторые западные фирмы расширяют производство и экспорт не только экологически опасной, но и запрещенной в развитых странах сельскохозяйственной и мясомолочной продукции" (цит. по: [5, с. 17,18]).
Фактически утверждения, сделанные в обсуждаемых сообщениях, могут и не вызывать сомнений в достоверности. Сомнения вызывают не сформулированные в явном виде, но следующие из текста прогнозы о масштабах возможных неблагоприятных последствий, если пренебрегать указанными опасностями. Соответственно реакция на эти сообщения обусловлена не столько экологической грамотностью реципиента, наличием у него "экологического мышления", сколько уровнем личностной тревожности и невротизации.
Информация такого рода рассчитана на ограничение возможностей ее рационального анализа. Это - не научные тексты, но и не "популярные". Скорее, их можно квалифицировать как псевдонаучные: не обладая особенностями, делающими научный текст доказательным, они тем не менее имеют ряд "наукообразных" характеристик - терминологических, стилистических, апеллируют к авторитетам, правда, политическим, а не научным (ситуации, когда научная ссылка заменяется ссылкой на решения правительственных, общественных организаций, вообще весьма интересны), наконец, помещаются в специализированном издании.
Атрибуты такого рода снижают вероятность критического восприятия текста (собственно, оказывают фасцинирующее влияние)3
. Слово "информация" восходит к inform -
"придавать форму", быть формирующим началом" [б]. В нашем случае форма, приданная сообщениям, несет вполне определенную эмоциональную нагрузку, закамуфлированную рационалистическими деталями.
Для того чтобы осознанно принимать рациональные решения, кроме возможно большего количества информации, индивид должен обладать навыками оценки и анализа такой информации, опытом и достаточной независимостью суждений.
А это значит - быть специалистом.
Неспециалисты же не имеют дела с научными концепциями. Они имеют дело с искусственно формируемыми (посредством системы общего образования и СМИ) описаниями окружающего мира, которые с необходимостью включают систему экологических мифов и связанных с ними табу.
Мифогенная функция СМИ общеизвестна, хотя знание о ней очень мало изменяет в целом некритичное отношение к информации, получаемой из этого источника, в особенности если речь идет о витально значимой информации, каковой воспринимается и"экологическая".
Каждая "экологическая" публикация, предназначенная для неспециалистов, содержит долю действительно научно обоснованных представлений. Однако в целом такие описания превращают жизнь в "опасную штуку, от которой умирают", по выражению Е. Леца. Экологический миф, как и всякий миф, "ничего не скрывает и ничего не демонстрирует - он деформирует: его тактика - не правда и не ложь, а отклонение" f7]. Кстати, отсутствие указаний на автора сообщений симптоматично: какой, в самом деле, автор может быть у мифа?
Описания, на которых эти мифы построены, формируются на основе предрассудков и стереотипов, лежащих за пределами сознания. Материалом для них служат эмоционально окрашенные и витально значимые высказывания. Экологические мифы апеллируют прежде всего к чувству страха, активируя на бессознательном уровне потребность индивида в безопасности. Можно утверждать, что место экологического просвещения заняло то, что А. Назаретян [8] охарактеризовал как "нагнетание паники"4
.
Насколько вообще страх управляет жизнью человека - вопрос особый. В экзистенциальной философской традиции он ставится как вопрос о том, чего стоит, а чего не стоит бояться. Понятия страха и боязни при такой постановке разводятся на следующем основании: боязнь, испуг, растерянность - эмоции, порождаемые реальной опасностью; страх и тревога - состояния, не связанные с реальной угрозой, их источник ирреален, необъясним, абсурден.
А. Брудный, ссылаясь на Г. Марселя, констатирует "радикальную небезопасность" мира, в котором мы живем: «Обострение потребности в безопасности выражается в чувстве тревоги, не способствующем последовательно рациональному отношению к реальной действительности. Есть все основания полагать, что само формирование человеческого мышления на ранних его этапах также происходило в условиях "радикальной небезопасности..."» [10].
У Г. Марселя в 1951 году было, положим, больше оснований упрекать мир в небезопасности. Почему же в конце 90-х, когда "уровень небезопасности" мира. несомненно, гораздо меньше, чем сразу после Второй мировой войны, чувство тревоги остается столь существенным компонентом человеческой психики? Может быть, действительно, дело в том, что в человеческое сознание встроен некий блок — наследие антропогенеза, - который "боится". Возможно и другое: наша симпатико-адреналовая система рассчитана на определенные стрессовые нагрузки так же, как мышцы рассчитаны на определенные нагрузки физические. Не имея перед собой реальной угрозы выживанию, человек изобретает опасности, которых можно бояться: по существу, мы имеем дело с банальной рационализацией иррациональных эмоциональных состояний. Источник тревоги — не во внешнем мире; тревога есть физиологическое состояние организма. Такого рода неопределенные состояния имеют тенденцию "объективироваться" (если пользоваться словарем 3. Фрейда), находя себе объект во внешнем мире: "общая неопределенная боязливость" обнаруживает готовность использовать любую появившуюся возможность. Чем больше возможностей, тем меньше затруднений вызовет рационализация сделанного выбора, т.е. ответ на вопрос, почему выбран именно этот объект, а не какой-нибудь другой. Объект должен быть прежде всего приемлем с точки зрения действующих в данной культуре моральных норм.
Сходная ситуация возникает и при необходимости объективировать чувство тревоги. В этом смысле дети обладают гораздо большим выбором, нежели взрослые. Объективация тревоги взрослым человеком встречает ряд затруднений, поскольку выбранный объект должен быть по меньшей мере правдоподобным; он должен действительно нести некую потенциальную опасность, реальный уровень которой трудно оценить. Экологический миф в этом отношении чрезвычайно удобен: бояться можно даже лимонной кислоты - постольку, поскольку кто-то где-то упомянул об ее канцерогенных свойствах - или алюминиевой посуды, поскольку алюминий, кажется, играет какую-то роль в патогенезе Альцгеймера. Похоже, у человека есть потребность чувствовать себя беспомощным, в данном случае - перед таинственными корпорациями производителей пищевой продукции или инженерами-ядерщиками, злонамеренно проектирующими аварийные АЭС. Эти источники "экологического зла" в силу своей отчужденности утрачивают какие-либо признаки своего человеческого происхождения и выступают скорее как силы природного или демонического характера.
"Угроза выживанию" при существующей средней продолжительности жизни -категория мифологическая. Нам только кажется, что продолжительность жизни недостаточно велика. Между тем история homo sapiens -
за исключением разве что истории библейских патриархов - свидетельствует об ином. Сегодня человек может прожить половину жизни, не увидев смерти с достаточно близкого расстояния. Не этот ли опыт добирают дети через современные "страшные сказки" телевидения и видео? Замечательное исследование этой проблемы средствами беллетристики содержится в "Кладбище домашних любимцев" С. Кинга [11]; аналогичное научное исследование, похоже, еще не предпринято. Заметим, кстати, что игры на тему "я боюсь" присутствуют в репертуаре молодых животных. Возможно, это моделирование поведения в опасных ситуациях, с которыми животное реально еще не сталкивалось. Очевидно, такие игры должны сохраняться в онтогенезе до тех пор, пока их тренирующие функции будут актуальны.
Фрагменты экологических мифов служат для рационализации собственных неадекватных действий. Если к примеру, действительно возросший детский травматизм школьный педагог объясняет "чрезмерным потреблением кока-колы, вымывающей кальций из костей", то, очевидно, экологическое мышление и вообще какой-либо сознательный мыслительный процесс здесь ни при чем: работают совсем другие -бессознательные - механизмы (в частности, механизмы психологической защиты). Миф о кока-коле - не потому миф, что "на самом деле" кальций из костей таким способом не вымывается, и даже не потому, что никто не оценил количество кока-колы, потребное для того, чтобы "вымывание" стало существенным для прочности кости. Это миф постольку, поскольку позволяет лицу, принимающему решения (тому же школьному педагогу и его начальству), игнорировать безнадзорность детей и отсутствие безопасных мест для игр как причины частых переломов.
"Экологический дискурс", несущий компоненту той "упорной воли к незнанию", о которой говорил Фуко, прочно удерживает позиции в общественном сознании. "Сколько бы на (экологическую опасность) ни указывали как на зло, которое подлежит искоренению, но неизбежное поражение, чрезмерное усердие в довольно безнадежной задаче заставляет подозревать, что от (нее) требуют скорее продолжаться, размножаться до пределов видимого и невидимого, - скорее, это, чем навсегда исчезнуть" [12, с. 141]. В этой цитате слова в скобках подставлены нами вместо авторских слов о сексе; не кажется ли, что они пришлись удивительно к месту?
Действительно, "нескончаемое говорение об экологии" в СНГ в конце 90-х сравнимо лишь с "нескончаемым говорением о сексе" на Западе в 70-х. Массовое сознание с готовностью подхватывает "экологическую" информацию, "придумывая себе страхи, изобретая рецепты, призывая на помощь искусные техники, порождая... бесчисленные дискурсы". Это еще одна "смещенная" цитата [12, с. 225] и еще одна точная характеристика "экологического расстройства мышления".
Как может быть использовано это "говорение"? Разными способами. Информация о потенциальной опасности "содержащих искусственные консерванты и пищевые добавки" продуктов питания по первоначальному замыслу должна побудить потребителя чаще отказываться от ее приобретения, делая выбор в пользу "экологически чистой" продукции и тем самым побуждая производителя переходить на "экологически чистые" технологии. Дело это непростое и небыстрое (легче консервировать с консервантом, чем без оного, и дешевле - с искусственным, это ясно). А эксплуатировать миф об "экологической чистоте" можно хоть сейчас, чем занимается, например, компания "Гербалайф" - и не она одна (но это - разговор отдельный)5
. "Экологические" проекты по понятным причинам охотно финансируют развитые страны. Разумеется, легче обеспечить финансирование проектов, имеющих "широкий общественный резонанс". Проще говоря, чтобы получить деньги, следует напугать обывателя.
Элементы экологического мифа двойственны в их отношении к действительности. Они описывают действительность и творят ее. Они используют массовое и индивидуальное сознания и используются ими.
Сознание с неизбежностью включает в себя мифологические структуры. Не имея возможности выйти за пределы мифологических описаний, все же следует пытаться указать рамки действия опознанных мифов. Идеализация социального мышления в экологии "становится фактором, снижающим способность общества в целом к осознанию реальности, предвидению и предотвращению любых кризисов, в том числе экологических" [9, с. 149J.
Можно не надеяться на то, что значимые решения будут приниматься рационально на основании анализа специальной информации. Мифы, владеющие обществом, - это мифы, владеющие теми, кто этим обществом управляет (что для наших недавних демократий особенно характерно). Экологический миф сам по себе - эффективное средство манипуляций; экология и власть - вообще тема особая. Если, к примеру, обсуждается проблема взрывов, производимых одной из богатейших золотодобывающих компаний, которые якобы ускоряют таяние горных ледников, то не составляет труда представить себе, как именно такого рода конструкт могут использовать властные структуры; здесь открываются широкие возможности для "экологического шантажа".
"Постепенно система ценностей будет меняться, формируя новые моральные нормы социума" [9, с. 149], в этом Пегов и Пузачснко были абсолютно правы. Но смена систем ценностей и возникновение новых "предрассудков" (в понимании Г. Селье - предрассудков, т.е. того, что действует "до рассудка" - "мудрости, извлекаемой из опыта" [13]) вряд ли потребуют "экологического мышления" - как не часто для решения подобных задач разум требовался и до сих пор. «Действительность свидетельствует, что "человек разумный" - это не более, чем возможность, и она далеко не всегда осуществляется... Рациональный путь решения индивидуальных и социальных проблем не полностью отвечает природе личности»6
.
Рядовой избиратель и налогоплательщик, носитель обыденного сознания, равно как и политический лидер, бизнесмен, журналист, выбирает из потока "экологической" информации ту, которая кажется ему нужнее и с которой он может совладать. Реализуется простой принцип: "верно то, что я могу понять". "Мышление", традиционно призываемое для изгнания мифа, само становится его частью; наука поставляет материал для антинаучных описаний.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Derrida .1.
Apokalypse. Edition Passagen, Wien, 1985 // Грчйс Б.
Да, апокалипсис, да. сейчас // Вопросы философии. 1993. № 3. С. 35.
2. Брудный А.А.
Наука понимать. Бишкек, 1996. С. 27.
3. Одум Ю.
Основы экологии. М.. 1975. С. 9.
4. Большаков В.Н., Криницын С.В., Кряжимский Ф.В., Миртитч: Рики Х.П.
Проблемы восприятия современным обществом основных понятий экологической науки // Экология. 1996. №З.С. 165-170
5. Экологический вестник Кыргызстана. Бишкек, 1997. № I.
6. Миллер Дж.
Образы и модели, уподобления и метафоры // Теория метафоры. М.. 1990. С.271.
7. Барт Р.
Мифологии. М., 1996. С. 225.
|
