Поэзия Серебряного века (на примере лирики М. Цветаевой)
Автор: Разное
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
М. Цветаева
Марина Ивановна Цветаева — замечательный русский поэт, сохранившая на всем протяжении своего творчества самобытность и оригинальность. Ее стихи невозможно спутать с другими. Они прорываются, как лава, кипящая энергией, искрометные и неповторимые. Цветаева с колыбели, кажется, знает о том, что награждена “душой, не знающей меры”. Принято считать, что со стихов 1916 года начинается “настоящая Цветаева”, все ранее написанное лишь разбег к этому важному этапу. С этого времени зазвучала “стихийная Цветаева”, словно некая сила вдруг пробилась из глубины и нашла свой собственный стиль. В стихи поэтессы ворвались шквальные ветры и ритмы, заклятия, причитания и стоны, сменяющиеся внезапным покоем и просветлением. Ее поэзия необузданных страстей словно антипод “тишайшей поэзии” Анны Ахматовой, в любви к которой пылко и открыто признавалась Цветаева.
В стихах 1916-1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч и солнца, чьих-то осторожных теней, шорохов, криков полночных птиц, багровых закатов, предвещающих неминуемую бурю, и лиловых беспокойных зорь...
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет.
Стихи этого периода и позднее написанные вошли в сборники “Версты”, “Версты I” и “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой, но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на разыгравшуюся “вьюгу”.
Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!
Что Чингис-хан ей и что — Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых!
Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную “книгу судеб”. Свой крестный путь она прошла, воплотив его в стихи,— это по плечу лишь великим.
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной.
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.
А как беспечна и даже легкомысленна, хотя и в философском настрое, Цветаева предвидит или скорее предсказывает свою судьбу:
Идешь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет.
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет...
А ведь поэту нет еще и двадцати лет. В молодости можно быть беспечной и озорной. Впереди жизнь, полная тайн и прекрасных неожиданностей:
Никто ничего не отнял —
Мне сладостно, что мы врозь!
...Целую вас — через сотни
Разъединяющих верст...
А потом придут первые разочарования, обиды и горести. И уже почти интимно, с чисто женской интонацией зазвучит вопрос:
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел —
Все жаворонки нынче — вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
“Мой милый, что тебе я сделала?!”
Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это “я” делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. Марина Ивановна Цветаева узнала великую любовь и боль утраты. За мужем, белым офицером, она едет в эмиграцию. Не Родину она покидала, а ехала облегчить любимому жизнь на чужбине. Он был ее родиной и смыслом жизни. Такая уж она родилась, что не могла ничего вполовину, а только всей открытой душой и до конца. Перед самой войной Марина с мужем вернулись в Россию, но она их встретила “мачехой”. Муж и дочь оказались в тюрьме, об их судьбе Цветаевой ничего не было известно, а главное, не было сил бороться. Она потеряла не только веру в грядущее, но и “стержень”, на котором держалась жизнь. А зачем жизнь, если жить уже нечем. Она добровольно отказалась от жалкого прозябания, на которое ее обрекли, может быть, совершив свой последний подвиг.
Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты.
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.
|
