Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл...
Эти несколько строк не рисуют в точности картины осенней природы, но простая их музыка вливается в душу и заполняет ее спокойствием и тишиной, наплывают какие-то смутные образы: медленно, кружась, падает печальный лист, танцуют блики нечастого уже солнца на шуршащих коврах в парке, и льют тяжелые осенние дожди, и успокаивают тихие туманные рассветы.
А потом, перечитывая в тысячный раз любимые строки, восхищаешься красотой, необычайностью и свежестью слога. “Пышное природы увяданье”, я повторяю эти слова, как бы прислушиваюсь к их звучанию. Как странно их сочетание, как глубоко и точно они использованы, заменяя длинное повествование о прекрасном разноцветьи красок осенних лесов. А “прощальная краса”?
Мне кажется, Пушкин пользовался словами, как палитрой красок. Он уверенно наносит мазок за мазком на полотно, он наполняет слова, как потускневшие краски, новым, ярким светом. Каждый мазок, каждое слово удивительно к месту и, сливаясь, они составляют прекрасную картину.
Но его стихи не только красочны, но и удивительно музыкальны. Мне трудно прочесть “Зимний вечер”, я могу лишь спеть его, потому что музыка романса слилась с музыкой стихотворения неразрывно. И размер другой, не “осенний”, а именно “зимний”, “угрюмый”, “вьюжный”, в нем кружатся снежные вихри.
И вдруг хрустальная чистота, и четкость, и белизна, от которой ломит глаза, — “Зимнее утро”. Все это поражает еще больше, потому что “вечор” были давящее “мутное” небо и “бледное пятно” луны, но, как в распахнувшееся окно, вливается ослепительный свет. Это искрятся на солнце снежные ковры, и река подо льдом, и прозрачный, чистый, морозный воздух.
И опять поражаешься необычностью, красотой и точностью описания: “Вся комната янтарным блеском озарена”. Этот свет льется из весело потрескивающей печурки. И с удивлением думаешь: “А ведь он действительно янтарный — красивый, мягкий, теплый. Как будто смотришь на все через янтарный камешек. И как я не замечал этого раньше?”
А вот — “Кавказ”, грозная оглушающая стихия. И только Пушкин увидел в ней молодого, сильного зверя. И это не буря, а он, дикий, бьется в железной клетке, завидев птицу, и лижет, лижет голодными волнами грозные утесы, но “немые громады” лишь безучастно теснят его. И я слышу страшный грохот его метаний, и мне кажется, что пенистая волна вот-вот окатит меня с головы до ног.
Вот так каждое стихотворение очаровывает меня. В этом удивительный гений Пушкина. Он словами, одними словами, ритмом и, наверное, чем-то еще, что не дано понять нам, создает Образ. Вся душа отзовется на него и будет звучать Музыка. И это прекрасно.
|
