Содержание

Стр.

Введение. 2

1. Противопоставление романтической иллюзии действительности в романе «Госпожа Бовари». 4

2. Идейная основа и проблематика нравственности в романе «Госпожа Бовари»10

3. Художественная композиция в романе «Госпожа Бовари». 16

Заключение. 32

Список использованной литературы.. 33

Введение

Флобер принадлежал к числу тех французских писателей, которые в своей оценке современности не разделяли позитивистской веры в обновляющую общественную роль науки и техники. Это ставит его на совершенно особое место в развитии французской литературы второй половины века. Писатель не отрицает науку как таковую, более того, ему кажется, что многое из научного подхода к явлению может и должно перейти в искусство. Но в отличие от позитивистов он не согласен абсолютизировать роль науки в жизни общества и рассматривать ее как некий субститут религии и социальных убеждений. Флобер остается верным традициям реализма, однако реализм в его творчестве предстает в новом качестве и характеризуется и рядом достижений, и определенными утратами по сравнению с первой половиной XIXв.

Бескомпромиссное отрицание современного миропорядка сочетается у Флобера со страстной верой в искусство, которое представляется писателю единственной областью человеческой деятельности, еще не зараженной пошлостью и меркантилизмом буржуазных отношений. В концепции Флобера подлинное искусство творят избранники, оно заменяет религию и науку и является высшим проявлением человеческого духа. «...Искусство — единственное, что есть истинного и хорошего в жизни!» — это убеждение он сохранил до конца дней. В подобном отношении к искусству писатель не одинок: оно характерно для духовной жизни Франции второй половины XIXв. Служению искусству Флобер посвятил всю свою жизнь.

Роман «Госпожа Бовари » создается Флобером в годы Второй империи, в обстановке злейшей политической реакции. То было время, когда сделалась вопиюще наглядной противоположность между фальшивостью духовной жизни буржуа и его житейской практикой. «Госпожа Бовари» выросла под пером Флобера в исторически-актуальное произведение.

Формально в романе речь идет о событиях, протекающих в годы Июльской монархии. Но ведь «Госпожа Бовари» создается после революции 1848 года и бесславного государственного переворота 1851 года. В свете этого исторического опыта писатель увидел прошлое с таких сторон, которые позволили ему наполнить роман мотивами, глубоко созвучными его современности. Роман «Госпожа Бовари» можно назвать безгероическим повествованием, в котором нашли отражение черты жизни общества Второй империи, когда гражданские мифы сменились «идеалами», призванными «возвеличить» откровенно утробное существование буржуа. Тема супружеской измены, выбранная писателем, помогла Флоберу дать обобщенное представление о тайнах частной жизни его современников.

1. Противопоставление романтической иллюзии действительности в романе «Госпожа Бовари»

На протяжении всего произведения «Госпожа Бовари» отражается жизнь Франции и её общества. Роман Флобера с неумолимой последовательностью и художественной силой выражает неприятие писателем мира буржуазной Франции. Все, что он видит вокруг себя, внушает ему мысль о ничтожности, глупости, убожестве мира, где господствует преуспевающий буржуа. Современность мыслится им как конечный этап развития, и неспособность увидеть перспективу становится характерной чертой его концепции исторического процесса. И когда, стремясь спастись от жалкого меркантилизма и бездуховности современного общества, Флобер погружается в прошлое, то и там его обостренная проницательность находит низменные интриги, религиозное изуверство и духовную нищету. Так, отношение к современности окрашивает и его восприятие минувших эпох.

В книге также присутствует тема адюльтера и есть ситуации и намеки, которые скандализовали ханжеское, мещанское правительство Наполеона III. Более того, роман преследовался по суду за непристойность.

История мадам Бовари внешне ничем не примечательна. Скучный муж, два любовника, похожие один на другого, долги – все это, даже не смотря на трагический конец, в высшей степени «обыкновенно и просто, даже пошло.

Итак, роман «Госпожа Бовари» изображает гримасничающую, уродливую и грустную современность, повествуя о провинциальном адюльтере.

Не смотря на распространенность подобного сюжета, Флобер обыгрывает его иначе, без «морализации с воплями и проклятиями», его интересует другая сторона проблемы: сочетание страсти и обмана, трагического и гротескного, та противоречивая «полнота жизни», изображение которой казалось ему высшим уделом искусства. «.Думала ли ты когда-нибудь, сколько женщин имеют любовников и сколько мужчин имеют любовниц?.. Сколько здесь лжи! Сколько ухищрений и сколько измен, сколько слез и сколько тоски! Отсюда-то и возникает гротескное и трагичное. Поэтому и то и другое – все та же маска, прикрывающая все ту же пустоту, и фантазия смеется посреди всего этого, показывая ряд белых зубов, блистающих из-под черных кружев»(Стр. 115)

Основная тема романа – противопоставление романтической иллюзии действительности. Однако в отличие от романтиков, Флобер разоблачал не только прозу жизни, но и пустоту, ничтожность мечты, с ней столкнувшейся.

Героиня романа Эмма Бовари имеет нечто общее с романтическими героинями. Она красива, не лишена известной утонченности, жаждет больших чувств. В ней живет стремление к иной жизни, но ее «возвышенные» идеалы, почерпнутые из бульварных романов Мюссе и Лафонтена, ложны и фальшивы. Банальные образы, штампованные представления о красоте и изяществе наполняют воображение Эммы. С детства она жила мечтой о прекрасном, однако первый жизненный шаг толкнул ее в объятия посредственности. Ее муж Шарль Бовари туп и бездарен. Флобер все время подчеркивает крайнюю заурядность его натуры. Эмма тщетно пытается внести поэзию в их семейные отношения – на деле они оказываются такими же пошлыми, как и все окружающее.

В шестой главе детство Эммы ретроспективно описано языком банальной романтической культуры, языком прочитанных ею книг и того, что она оттуда почерпнула. Эмма — страстная читательница любовных, более или менее экзотических романов, романтической поэзии. В романах, которые она читала в монастыре, «только и было, что любовь, любовники, любовницы, преследуемые дамы, падающие без чувств в уединенных беседках, почтальоны, которых убивают на всех станциях, лошади, которых загоняют на каждой странице, темные леса, сердечное смятенье, клятвы, рыдания, слезы и поцелуи, челноки при лунном свете, соловьи в рощах, «кавалеры», храбрые, как львы, и кроткие, как ягнята, добродетельные сверх всякой меры, всегда красиво одетые и проливающие слезы, как урны. Позже ее увлек своим историческим реквизитом Вальтер Скотт, она стала мечтать о парапетах, сводчатых залах и менестрелях. Ей хотелось жить в каком-нибудь старом замке, подобно тем дамам в длинных корсажах, которые проводили свои дни в высоких стрельчатых покоях и, облокотясь на каменный подоконник, подпирая щеку рукой, глядели, как по полю скачет на вороном коне рыцарь с белым плюмажем».(Стр. 225)

Тема Эмминых мечтаний связана с щенком, подарком лесника: она «брала его с собой на прогулки; иногда она уходила из дому, чтобы на минутку побыть одной и не видеть этого вечного сада и пыльной дороги...» (Стр. 177)

Пропажа щенка при переезде из Тоста в Ионвиль символизирует конец нежно-романтических, элегических мечтаний в Тосте и начало более страстного периода в роковом Ионвиле.

Но еще до Ионвиля романтическая мечта о Париже возникает из шелкового портсигара, который она подобрала на пустой сельской дороге, возвращаясь из Вобьессара. Видение Парижа — одна из серии Эмминых грез, проходящих через всю книгу. Одна такая (быстро отброшенная) мечта — о том, что Шарль прославит имя Бовари, которое она носит: «Почему ей не достался в мужья хотя бы молчаливый труженик, — один из тех людей, которые по ночам роются в книгах и к шестидесяти годам, когда начинается ревматизм, получают крестик в петлицу плохо сшитого фрака?.. Ей хотелось бы, чтобы имя ее, имя Бовари, было прославлено, чтобы оно выставлялось в книжных магазинах, повторялось в газетах, было известно всей Франции. Но у Шарля не было никакого честолюбия». (Стр. 143)

Тема мечтаний естественным образом переплетается с темой обмана.

Она прячет от Шарля портсигар, над которым грезит; и с самого начала пускает в ход обман. Сперва — чтобы он увез ее из Тоста: ее притворная болезнь — причина их переезда в Ионвиль, ради якобы лучшего климата: «Неужели это жалкое существование будет длиться вечно? Неужели она никогда от него не избавится? Ведь она ничем не хуже всех тех женщин, которые живут счастливо. В Вобьессаре она видела не одну герцогиню, у которой и фигура была грузнее, и манеры вульгарнее, чем у нее. И Эмма проклинала Бога за несправедливость; она прижималась головой к стене и плакала; она томилась по шумной и блестящей жизни, по ночным маскарадам, по дерзким радостям и неизведанному самозабвению, которое должно было в них таиться.

Она побледнела, у нее бывали сердцебиения. Шарль прописывал ей валерьяновые капли и камфарные ванны. Но все, что пытались для нее сделать, как будто раздражало ее еще больше...

Все время она жаловалась на Тост; поэтому Шарль вообразил, будто в основе ее болезни лежит какое-то влияние местного климата, и, остановившись на этой мысли, стал серьезно думать о том, чтобы устроиться в другом городе. Тогда Эмма начала пить уксус, чтобы похудеть, схватила сухой кашель и окончательно потеряла аппетит». (Стр. 152)

Именно в Ионвиле ее настигает судьба. Участь ее свадебного букета — своего рода предзнаменование или эмблема того, как несколько лет спустя расстанется с жизнью сама Эмма. Найдя свадебный букет первой жены, Эмма спрашивала себя, что станется с ее собственным. И вот, уезжая из Тоста, она сама его сжигает в великолепном пассаже: «Однажды Эмма, готовясь к отъезду, разбирала вещи в комоде и уколола обо что-то палец. То была проволочка от ее свадебного букета. Флёрдоранж пожелтел от пыли, атласные ленты с серебряной каймой истрепались по краям. Эмма бросила цветы в огонь. Они вспыхнули, как сухая солома. На пепле остался медленно догоравший красный кустик. Эмма глядела на него. Лопались картонные ягодки, извивалась медная проволока, плавился галун; обгоревшие бумажные венчики носились в камине, словно черные бабочки, пока, наконец, не улетели в трубу». (Стр. 161)

Тема мечтаний снова возникает, когда Эмма решает, каким бы романтическим именем назвать дочку. «Сначала она перебрала все имена с итальянскими окончаниями, как Клара, Луиза, Аманда, Атала; ей также нравилась Гальсуинда, а еще больше — Изольда или Леокадия». Другие персонажи, предлагая имя, тоже остаются верны себе. «Шарль хотел назвать ребенка именем матери, Эмма не соглашалась». Г-н Леон, говорит Омэ, «удивлялся, что вы не берете имя Магдалина. Сейчас это необычайно модное имя. (Стр. 142)

Но, заслышав имя грешницы, страшно раскричалась старуха Бовари. Сам г-н Омэ предпочитал имена, которые напоминали бы о каком-нибудь великом человеке, о славном подвиге или благородной идее». (Стр. 156) Обратите внимание на причину, по которой Эмма выбирает имя Берта. «Наконец Эмма вспомнила, что в Вобьессаре маркиза при ней назвала одну молодую женщину Бертой, и сразу остановилась на этом имени...» (Стр. 159)

Романтические соображения при выборе имени составляют резкий контраст с той обстановкой, в которую попадает Эммина дочка, отданная, по удивительному обычаю того времени, кормилице. Вместе с Леоном Эмма идет ее навестить. «Они узнали дом кормилицы по осенявшему его старому орешнику. Лачуга была низенькая, крытая коричневой черепицей; под чердачным слуховым окном висела связка лука. Вдоль всей терновой изгороди тянулись вязанки хвороста, а во дворе рос на грядке латук, немного лаванды и душистый горошек на тычинках. Грязная вода растекалась по траве, кругом валялось какое-то тряпье, чулки, красная ситцевая кофта; на изгороди была растянута большая простыня грубого полотна. На стук калитки вышла женщина, держа на руке грудного ребенка. Другой рукой она вела жалкого, тщедушного карапуза с золотушным личиком — сынишку руанского шапочника: родители, слишком занятые торговлей, отправили его в деревню». (Стр.118)

Перепады Эмминых эмоций: чересполосица тоски, страсти, отчаяния, влюбленностей, разочарований — завершаются добровольной, мучительной и очень сумбурной смертью.

2. Идейная основа и проблематика нравственности в романе «Госпожа Бовари»

Показать специфику современности – значит, показать ее пошлость , следовательно типично современный роман должен стать трагедией пошлости.

Сюжет флоберовского романа основан на банальной коллизии: жена, нелюбимый муж, которого она обманывает сначала с одним любовником, затем со вторым, коварный ростовщик, улавливающий в свои сети жертву, чтобы нажиться на чужой беде. Несложное взаимодействие этих фигур приводит к трагической развязке. Разочаровавшись в любовниках, вконец разоренная ростовщиком, убоявшаяся публичного скандала, не смеющая раскрыться в своих преступлениях доверчивому до слепоты мужу, жена-прелюбодейка кончает жизнь самоубийством, отравившись мышьяком. То есть, несмотря на трагический конец, всё это в высшей степени обыкновенно и просто, даже пошло.

Флобер, как писатель-реалист, раскрывает в Эмме Бовари, героине пошлого адюльтера, личность трагическую, пытавшуюсявосстать против ненавистной ей действительности, и в конце концов поглощенную ею. Эмма Бовари оказалось типом и символом современности. Это существо пошлое, необразованное, не умеющее рассуждать, не привлекательное ничем, кроме внешности. Но в ней заложены качества, которые делают ее интересной и типичной -–неприятие действительности, жажда того, чего нет, стремление и неизбежно связанное с ним страдание. Героиня Флобера не привыкла разбираться в своих чувствах, она подчиняется влечениям, не подвергая их критике сознания, она не ведает, что творит. Флобер должен был разбираться во всем этом сам, без помощи героини, понять то, что она сама не могла понять, проникнуть в подсознание. Он хотел проникнуть в логику страстей, которая не похожа на логику мысли. Поэтому Флобер отказывается от драмы.

Драма – это исключение, а он должен изобразить правило. Психологически глубоко разработанный образ Эммы Бовари раскрывается в разных планах: Она – жена Шарля, мать ребенка, любовница Родольфа, клиентка Лере… Только что вышедшая из монастырского пансиона и приехавшая на ферму отца, Эмма хранит в душе усвоенный в пансионе идеал жизни, полной высоких чувств и страстей. Деревня вскоре теряет для нее всякую привлекательность, и она разочаровывается в ней так же, как и в монастыре. Когда на ее горизонте появился Шарль, она приняла «беспокойство, вызываемое новым ее положением» (Стр. 77) за чудесную страсть. Тотчас после брака эта иллюзия исчезла. Эмма хотела найти в своем муже нечто значительное, сколько-нибудь приближающееся к ее книжному идеалу. Она пела ему меланхолические романсы, но оставалась такой же спокойной, а Шарль не был ни более влюблен, ни более взволнован.
Операция калеки убедила Эмму ее в бездарности ее мужа. С любовниками происходит почти то же. Эмма Бовари находит в любовниках то же, что в муже, - все ту же «пошлость брачного сожительства» (Стр.79). Родольф скучает во время ее поэтических излияний, Леон – слабый характером, наскучивший слишком большой страстью, практически осторожный человек. Она вскоре перестает любить его, она любит в нем свою любовь, т.е. самое себя. Вместе с тем вся эта «поэзия любви» превращается в самый обычный адюльтер. Эмма вынуждена лгать мужу, придумывать множество мелких уловок, вовлекать в сферу своих обманов других. Она должна трепетать перед соседями. Из любви к роскоши и сентиментальности она делает подарки своим любовникам.

Объясняя высокие порывы Эммы физиологическими влечениями, Флобер тем самым показал их оборотную сторону и тем самым еще больше усиливал иронию. Неудовлетворенность духовная связана с неудовлетворенностью физической, жажда огромной поэзии превращается в жажду сексуальных наслаждений. Связь с Леоном возбуждает у нее страсть к роскоши, к мягким тканям и вкусной пище.

Продолжая реалистические традиции Стендаля и Бальзака, Флобер переводит вопрос о «роковом одиночестве» человека на почву подчеркнуто будничной, реальной действительности. Шарль Бовари в результате сумбурного воспитания и совокупности жизненных обстоятельств делается обывателем. Эмма, начитавшись литературы с ее «обольщениями», становится героиней грязных романов. Это всего лишь следствия главной причины, обусловившей жизненную катастрофу Эммы и Шарля. Эта главная, определяющая причина коренится в условиях существования людей. Глубокая безнравственность, нечто постыдное и унизительное заложено в самой природе провинциального существования, при котором высокое, здоровое, человечное притупляется и извращается. Эмма не могла полюбить Шарля, так как не понимала его чувств к себе; она не могла поверить в существование любви у Шарля, так как его любовь не выражалась в выработанных литературой условных формах.

Понимание безнравственности жизненных условий, в которые поставлена Эмма Бовари, не мешает писателю довольно сурово осуждать героиню за ее «сентиментальные причуды», столь чуждые ей как положительной натуре, «положительному духу». Флобер колеблется между симпатией к Эмме – жертве развратившей ее мещанской среды – и чувством сурового осуждения Эммы, как олицетворения фальши, эгоизма и сентиментальных причуд. Искреннее сострадание к героям переплетается с иронией по отношению к ним.

По мнению Флобера, вся Франция провинциальна, она вся погрязла в пошлости и мещанстве. Желание показать причинно-следственную связь выразилось в обрисовки условий жизни и воспитания Эммы и Шарля.

Эмма вскоре внешнее перестает отличать от внутреннего – ее постоянное вранье перерастает в подмену понятий. Для нее важны блеск бала, случайно уроненная записочка, она читала в любовном романе про то, какие были у героя сапоги, и когда она увидела такие же сапоги на своем любовнике, то была вне себя от счастья. Для нее любить и иметь любовника одно и то же. Ее ложь превращается в манию.

И вот перед нами раскрывается беспросветно тусклая, бесконечно скучная жизнь провинциального захолустья—нормандских го­родков и деревень, где практикует недоучившийся лекарь—добряк. Шарль Бовари. Его жизнь без событий, без движения, похожая на стоячее болото, заполненная вереницей одинаковых, неисчислимых, ничего не приносящих дней. «Каждый день в один и тот же час открывал свои ставни учитель в черной шелковой шапочке, и проходил сельский стражник в блузе и при сабле. Утром и вечером, по трое в ряд, пере­секали улицу почтовые лошади — они шли к пруду на водопой. Время от времени дребезжал колокольчик на двери кабачка, да в ветреную погоду скрежетали на железных прутьях медные тазики, заменявшие вывеску у парикмахерской». (Стр. 87) Вот и все. Да еще расхаживал по улице— от мэрии до церкви и обратно—парикмахер в ожидании клиентов. Так течет жизнь в Тосте. И так же она течет в Ионвиле, с его церковью, домом нотариуса, трактиром «Золотой лев» и аптекой господина Омэ. «Больше в Ионвиле глядеть не на что. Улица (единственная) длиною в полет ружейной пули насчитывает еще несколько лавчонок и обрывается на повороте дороги... » (Стр. 92)

Ничего не изменилось... Ничего не меняется. Все увязло в липкой тине обывательского существования. В ней погрязла вся Франция — таков результат торжества собственников, торжества, кажущегося не­избывным.

Автор реалистично показывает быт и нравы той провинциальной Франции.

Адюльтер – явление социальное. Трагедия адюльтера кажется ему шире, и смысл – не в простой супружеской измене: это явление социальное. Изображение «всей этой лжи» должно было превратиться в разоблачение общества, создавшего ее системой своих законов и нравов.

Разглядеть в обыкновенном адюльтере огромное внутреннее содержание, найти свою героиню в провинциальной мещанке, не смущаясь ни бульварными вкусами, ни ограниченностью ума, оправдать ее только силой стремления и силой иллюзий и вместе с тем показать бесполезность этой трагической борьбы и нелепость «сентиментального» идеала счастья – такова была задача Флобера, эстетическая, нравственная и социальная одновременно. За трагедией прелюбодеяния и пошлости вырастает трагедия любви и тоски, на которую обречена женщина в мире чудовищного мещанства. Эмма не только прелюбодейная жена. Ее судьба – судьба всякого человека, неудовлетворенного этим обществом, мечтающего о красоте и захлебывающегося во лжи и отвращении.

Непрерывно перерождаясь, первоначальный «идеал безрадостного существования» завершается разнузданным, грязным образом жизни . Флобер проник в тайники мещанского поэтического чувства: оно зарождается как противоположность грубой реальной жизни, чтобы кончить низменной и грязной реальностью… Эмма берет в дом служанкой девочку, пытаясь на великосветский манер сделать из нее камеристку. Эмма пленяет Шарля многочисленными тонкостями: новые бумажные розетки к подсвечникам, новый волан на платье, камин украшает вазами и т.п.
То есть параллельно с мечтами о мире роскоши, страстей и фантастических прихотей, в котором Эмма живет духовно, развертывается реальное существование, которое героиня упорно пытается поднять на уровень мечты.
Происходит постоянный подмен мечты суррогатами идеального существования.

Эмма последовательно снижает «идеал» до своего уровня, пытаясь «возвысить» повседневную жизнь на уровень мечты, имитируя светское утонченное существование. Глубокое отчаяние охватывает Эмму в конце романа, когда она подводит итоги своим исканиям поэтически одухотворенного, романтически возвышенного существования. Все обращается в прах, все лжет, все обманывает, - говорит она себе.
Роман заканчивается смертью Эммы. Но смерть госпожи Бовари оказывается весьма прозаичной. Она умирает не от любви и не от разбитого сердца: поводом к самоубийству становится недостаток денег. Разочаровавшись во втором своем возлюбленном, увидев вокруг себя пугающую пустоту, Эмма умирает не от этого. Причина самоубийства – не сердечная катастрофа и не философская трагедия, а ионвильский ростовщик, угрожающая ей опись имущества и страх перед невыносимым долготерпением Шарля.

Нужно жить реальностью, а не фантазией . Эмма начиталась в пансионе романов. Таким было «воспитание чувств» героини.

Но после шумной деревенской свадьбы, похожей на ярмарку, жизнь ее потекла удручающе однообразно, бок о бок с недалеким, добродуш­ным, обожающим ее мужем, лишенным всяких духовных запросов и так разительно непохожим на героев из книг. «Разговоры Шарля были плоски, как уличная панель, общие места вереницей тянулись в них в обычных своих нарядах...» К тому же «он не умел ни плавать, ни фехтовать, ни стрелять из пистолета... Он ничему не учил, ничего не знал, ничего не желал». (Стр. 101)

Шарль действительно жалок и смешон в своей абсолютной приземленности, самодовольстве и бездарности. Он вызывает жалость, в противовес своей жене. И здесь Флобер, так ненавидевший и в жизни и в литературе всяческую экзальтацию и претенциозную чув­ствительность, совершенно беспощаден.

В образе Шарля – типичного ионзильского обывателя Флобер в полной мере выразил свою ненависть к буржуа. Среди них нет злодеев, нет маниакальных скупцов в духе героев Бальзака.

Но флоберовский буржуа, быть может, страшнее баль­заковских. Страшнее своей обыденностью, своей неистребимой глу­постью, автоматизмом и убоже­ством своей духовной жизни. Здесь чахнет и гибнет все искреннее и чистое. Не остается места в жизни для бедняги Шарля. Его: бескорыст­ное чувство и страдание выделяют его из среды ему подобных.

3. Художественная композиция в романе «Госпожа Бовари»

Главная героиня произведения — мадам Бовари . Эмма воспитывалась в монастыре, в обстановке искусственного заточения, единственным любимым занятием Эммы было чтение романов, в которых действовали возвышенные, идеальные "герои с большой буквы": "В этих романах только и были, что любовь, любовницы, любовники, преследуемые дамы, падающие без чувств в уединенных беседках ...клятвы, поцелуи в челноке при лунном свете, соловьи в роще, кавалеры, храбрые, как львы, и кроткие, как ягнята...".(Стр. 44)
Вот поэтому-то Эмма, начитавшись подобной литературы, мечтала встретить любимого, который осчастливит ее. Эта любовь перенесет ее в удивительный мир, полный романтических тайн, поэзии. Она себя представляла героиней в одном из увлекательнейших романов. Мгновение счастья ей пришлось испытать однажды, попав на чудесный бал в замок одного маркиза. Этот бал оставил в душе Эммы яркое и сильное впечатление. "Неделю, две недели назад я была в этот день там...", (Стр. 56) вспоминала Бовари всю жизнь.

Эмма не нашла счастья в семейной жизни. Муж ее, скучный и неинтересный человек, не был похож на тех романтических героев, о которых она мечтала в снах. Любовники оказались лживы и пошлы. "Бежать, бежать от всего! Но куда?" (Стр.60) — кричит душа молодой женщины, жаждущей большого человеческого счастья. Безысходность бросает героиню Флобера в грязные паучьи лапы ростовщика Лере.
Все туже затягивается страшная петля лживой жизни Эммы. Ее обманывают, и она обманывает. Она начинает лгать даже тогда, когда нет надобности в этой лжи. "Если она говорила, что шла по одной стороне улицы, можно было с уверенностью сказать, что она на самом деле шла по другой стороне". (Стр.55)
Жизнь Эммы в таком мире стала невыносимой, и она кончает ее сама, выпив мышьяк. В страшной предсмертной агонии мучается мадам Бовари, а в самый момент смерти она слышит звуки непристойной песни старого, полусгнившего нищего.

Интересно отношение автора к своей героине: если его ранние романы написаны в трагической серьезной манере, и автор вполне солидарен со своими героями, то в «Госпоже Бовари» дело обстоит совсем иначе – автор относится с жестокой иронией к своей героине, которой он так сочувствует. Этот роман возник в иной эстетической системе, разработанной Флобером за долгие годы размышлений и труда.

Какие люди рядом с Эммой? Прежде всего ее муж – Шарль Бовари . В то время как Эмма бунтует против окружающей среды, Шарль доволен, ничем не возмущается, готов во всем и со всеми примириться. Чем старше он становится, тем больше опускается, приобретает вульгарные привычки и на все протесты жены неизменно и благодушно отвечает: «В деревне сойдет!». (Стр. 27)

Образ Шарля Бовари – Скучный, усидчивый тугодум, без обаяния, остроумия, образования, но с полным набором шаблонных идей и правил. Он мещанин, но при этом еще и трогательное, жалкое существо. Крайне важны две вот какие вещи. Он видит в Эмме и его в ней прельщает именно то, к чему она сама тщетно стремится в своих мечтаниях. Смутно, но глубоко Шарль чувствует в ней какую-то переливчатую прелесть, роскошь, мечтательную даль, поэзию, романтичность. Это во-первых, и в свое время я приведу примеры. Во-вторых, любовь к Эмме, растущая почти незаметно для самого Шарля, — настоящее чувство, глубокое и подлинное, абсолютная противоположность животным или мелкотравчатым переживаниям Родольфа и Леона, ее самодовольных и пошлых любовников. \

В первой главе Осень 1828-го; Шарлю тринадцать лет, в свой первый день в школе он, сидя в классе, держит на коленях каскетку. «Это был сложный головной убор, соединявший в себе элементы и гренадерской шапки, и уланского кивера, и круглой шляпы, и мехового картуза, и ночного колпака, — словом, одна из тех уродливых вещей, немое безобразие которых так же глубоко выразительно, как лицо идиота. Яйцевидный, распяленный на китовом усе, он начинался ободком из трех валиков, похожих на колбаски; дальше шел красный околыш, а над ним — несколько ромбов из бархата и кроличьего меха; верх представлял собою что-то вроде мешка, к концу которого был приделан картонный многоугольник с замысловатой вышивкой из тесьмы, и с этого многоугольника спускался на длинном тоненьком шнурочке подвесок в виде кисточки из золотой канители. Каскетка была новенькая, с блестящим козырьком». (Стр.7)

Каскетка у Шарля жалкая и безвкусная; она воплощает и всю его последующую жизнь — настолько же безвкусную и жалкую.

Шарль теряет первую жену. В июне 1838-го, двадцати трех лет, он женится на Эмме;

Так предстают перед нами два главных героя – убогими, жалкими в своем счастье и беде, в своем эгоизме и в своей жертвенности, в непонимании того, что происходит с ними и вокруг них. И каждый из них вызывает сострадание, которое оправдывает всякого человека, бедствующего в этом плохо организованном обществе.

И чтобы показать другую сторону буржуазного общества, Флобер ввел в свой роман эпизодический персонаж , страшным признаком прошедший сквозь действие, - Катрину Леру , батрачку, получившую за пятидесятилетнюю службу на одной и той же ферме серебряную медаль ценою в 25 франков. Нищая, измученная, отупевшая от непрерывного труда старуха превращает фарс сельскохозяйственной выставки в жестокую трагедию² .

Другой представитель этого мира – кюре Бурнисьен . Он призван утешать своей религией людей, но гораздо больше интересуется другими делами. Он умеет хорошо лечить коров и этим занимается охотнее, чем обязанностями священника. Когда в момент душевного потрясения к нему за утешением и помощью обращается Эмма Бовари, он ей отвечает очень характерной фразой: «Вам нехорошо, мадам Бовари? Это, верно, что-нибудь с пищеварением. Вам бы пойти домой и выпить чаю или стаканчик холодной сахарной воды. Вам станет лучше». (Стр.43) Вот единственное «утешение», которое ей может предложить священник.

Но самой яркой, типической фигурой того самого мира, в котором живет мадам Бовари, является аптекарь Омэ . Это – олицетворение торжествующей пошлости, как бы противопоставлению мятущейся Эммы. Хвастун и невежда, он пишет псевдонаучные смешные трактаты о травяных вшах и производстве сидра и в то же время потихоньку занимается незаконной врачебной практикой.

В образе Омэ Флобер создал жесточайшую сатиру на буржуазные понятия культуры, прогресса, демократии, на буржуазный либерализм, превратившийся в звонкую и лживую фразу – в удобное прикрытие для эгоистической деятельности. Омэ объявляет себя врачом религии, «Мой бог, — ораторствует аптекарь, — это бог Сократа, Франклина, Вольтера и Беранже! Я — за «Исповедание савойского викария» и за бессмертные принципы восемьдесят девятого года!»; (Стр.34) продолжателем дела Вольтера и Руссо. Но это не мешает ему тайно перейти на сторону нового правительства Второй империи, поддерживать префекта на выборах и получить орден Почетного легиона⁵ .

Аптекарь многоречив, на каждый случай жизни у него в запасе высокопарная, напыщенная фраза. Мелкое, незначительное, обыденное Омэ облекает в формы трагические и патетические. Например, он так рисует перед четой Бовари свое положение мученика гуманного долга, труженика науки: «Я исхожу кровавым потом, как рабочая лошадь! О, ярмо нищеты!..» (Стр. 35)

Он претендует на роль руководителя общественного мнения в округе. С нескрываемой насмешкой рассказывает Флобер, что после того, как Омэ удалось добиться помещения в богадельню слепого нищего, бродившего по дорогам, аптекарь взыграл духом. «С тех пор не было случая, чтобы в округе задавили собаку, или сгорела рига, либо побили женщину и Омэ немедленно не доложил бы обо всем публике, постоянно вдохновляясь любовью к прогрессу и ненавистью к попам». (Стр. 42)

Гражданская активность Омэ вполне, однако, безобидна. Да, Омэ — враг попов, но уважает христианство, он против фанатизма, но за естественную религию, свободомыслие его держится в благонамеренных границах. Его вполне устраивает рабство и нищета народа, столь выразительно представленные в лице старушки-работницы (эпизод на сельскохозяйственной выставке), он лишь против «фанатического» желания отдать священнику медаль, полученную ею «за верную службу». В нем легко можно узнать одного из героев либеральной оппозиции, исходивших в трескучих и банальных речах на банкетах перед революцией 1848 года.

Ренегатство Омэ в конце романа не выглядит неожиданным. Громкие фразы прикрывали его неутоленное честолюбие, он ведь всегда интересовался только собственной персоной и жаждал отличий. «И вот Омэ перешел на сторону власти. Он тайно оказал господину префекту значительные услуги во время выборов. Словом, он продался, проституировал себя. Он даже подал прошение на высочайшее имя, в котором умолял быть к нему справедливым в этом прошении он называл государя «наш добрый король» и сравнивал его с Генрихом IV». (Стр. 299)

Омэ мещанин процветающий. И до самого конца бедная Эмма, даже лежа мертвая, находится под его навязчивой опекой, его и прозаического кюре Бурнисьена. Восхитительна сцена, когда они — служитель фармацевтики и служитель Бога — засыпают в креслах у ее тела, друг напротив друга, оба храпя, выпятив животы, с отвисшими челюстями, спаренные сном, сойдясь наконец в единой человеческой слабости.

В романе тридцать пять глав, каждая около десяти страниц длиной, и три большие части, действие которых происходит сначала в Руане и Тосте, затем в Ионвиле и, наконец, в Ионвиле, Руане и Ионвиле — места все вымышленные, за исключением Руана, епархиального центра на севере Франции.

Временем основного действия выбраны 1830-е и 1840-е годы, при короле Луи-Филиппе (1830—1848). Первая глава начинается зимой 1827-го, а в своего рода эпилоге судьбы некоторых персонажей прослежены до 1856-го, до правления Наполеона III, и в сущности — до даты, когда Флобер кончил роман. «Госпожа Бовари» была начата 19 сентября 1851-го в Круассе, под Руаном, закончена в апреле 1856-го, отослана в июле и публиковалась выпусками в «Парижском обозрении» до конца того же года. Летом 1853-го, когда Флобер приступил ко второй части романа, в ста милях к северу от Руана, в Булони, Чарльз Диккенс заканчивал «Холодный дом»; годом раньше в России умер Гоголь, а Толстой издал первое значительное произведение — «Детство».

Гоголь назвал «Мертвые души» поэмой; роман Флобера — тоже поэма в прозе, но лучше построенная, с более плотной и тонкой фактурой. Чтобы сразу окунуться в суть дела, я прежде всего хочу обратить ваше внимание на то, как Флобер употребляет слово «и» после точки с запятой. (Точку с запятой в английских переводах иногда заменяют просто запятой, но мы вернем правильный знак на место.) Пара «точка с запятой — и» следует за перечислением действий , состояний или предметов; точка с запятой создает паузу, а «и» завершает абзац, вводя ударный образ, живописную деталь — описательную, поэтическую, меланхолическую или смешную. Это особенность флоберовского стиля.

В первое время после свадьбы: «<Шарль> не мог удержаться, чтобы не трогать ежесекундно ее гребня, колец, косынки; он то крепко и звонко целовал ее в щеки, то легонько пробегал губами по всей ее голой руке, от пальцев до плеча; и она, улыбаясь и слегка досадуя, отталкивала его, как отгоняют надоевшего ребенка». (Стр.40)

В конце первой части Эмме наскучила замужняя жизнь: «С тупым вниманием слушала она, как равномерно дребезжал надтреснутый колокол. Кошка медленно кралась по крыше, выгибая спину под бледными лучами солнца. Ветер клубами вздымал пыль на дороге. Иногда вдали выла собака; и колокол продолжал свой монотонный звон, уносящийся в поля». (Стр.32)

После отъезда Леона в Париж Эмма открывает окно и смотрит на тучи: «Скопляясь на западе, в стороне Руана, они быстро катились черными клубами, и, словно стрелы висевшего в облаках трофея, падали из-за них на землю широкие лучи солнца; остальная часть неба была покрыта фарфоровой белизной. Но вдруг тополя согнулись под порывом ветра — и полил, застучал по зеленым листьям дождь. Потом снова выглянуло солнце, закудахтали куры, захлопали крылышками в мокрых кустах воробьи; и побежали по песку ручьи, и понеслись по ним розовые цветочки акаций». (Стр. 77)

Эмма лежит мертвая: «Голова Эммы была наклонена к правому плечу, приоткрытый угол рта черной дырою выделялся на лице; закостенелые большие пальцы пригнуты к ладони; на ресницах появилась какая-то белая пыль, а глаза уже застилало что-то мутное и клейкое, похожее на тонкую паутинку. Приподнятое на груди одеяло полого опускалось к коленям, а оттуда снова поднималось к ступням; и Шарлю казалось, что Эмму давит какая-то тяжесть, какой-то невероятный груз». (Стр.220)

Другая сторона его стиля, которая проявляется и в примерах употребления «и» после точки с запятой, — любовь к тому, что можно бы назвать методом развертывания , к последовательному нанизыванию зрительных подробностей, одной вещи вслед за другой, с нарастанием той или иной эмоции. Хороший пример есть в начале второй части, где вдоль постепенно развертывающегося пейзажа будто движется камера, приводя нас в Ионвиль: «От большой дороги в Буассьере ответвляется проселок, отлого поднимается на холм Ле, откуда видна вся долина. Речка делит ее как бы на две области различного характера: налево идет сплошной луг, направо — поля. Луг тянется под полукружием низких холмов и позади соединяется с пастбищами Брэ, к востоку же все шире идут мягко поднимающиеся поля, беспредельные нивы золотистой пшеницы. Окаймленная травою текучая вода отделяет цвет полей от цвета лугов светлой полоской, и, таким образом, все вместе похоже на разостланный огромный плащ с зеленым брахатным воротником, обшитым серебряной тесьмой.

Подъезжая к городу, путешественник видит впереди, на самом горизонте, дубы Аргейльского леса и крутые откосы Сен-Жана, сверху донизу изрезанные длинными и неровными красноватыми бороздами. Это — следы дождей, а кирпичные тона цветных жилок, испестривших серую массу горы, происходят от бесчисленных железистых источников, которые текут из глубины ее в окрестные поля». (Стр. 201)

Третья черта — свойственная скорее поэзии, чем прозе, — это манера Флобера передавать эмоции или душевные состояния обменом бессмысленными репликами . У Шарля только что умерла жена, и Омэ составляет ему компанию.

«Омэ из приличия взял с этажерки графин и стал поливать герань.

— Ах, спасибо, — сказал Шарль, — вы так...

И не договорил, задыхаясь под грузом воспоминаний, вызванных этим жестом аптекаря.

Тогда Омэ счел уместным немного развлечь его разговором о садоводстве, — все растения нуждаются во влаге. Шарль наклонил голову в знак согласия.

— Впрочем, теперь снова скоро будет тепло!

— А! — сказал Бовари.

Фармацевт, решительно не зная, что делать, осторожно раздвинул занавески.

— А вот идет господин Тюваш.

Шарль, словно машина, повторил:

— Идет господин Тюваш». (Стр. 187)

Как мало смысла в этих фразах и как много значения.

Флобер не очень часто пользуется метафорами , но когда они есть, то передают эмоции в образах, соответствующих характеру персонажа. Эмма, после отъезда Леона: «И, тихо воя, словно зимний ветер в заброшенном замке, все глубже уходило в ее душу горе».(Стр. 118) (Разумеется, так описала бы свое горе сама Эмма, будь у нее художественный талант.)

Родольф устал от страстных упреков Эммы: «Он слышал подобные же слова из уст развратных или продажных женщин и потому мало верил в чистоту Эммы. «Если отбросить все эти преувеличенные выражения, — думал он, — останутся посредственные влечения». Как будто истинная полнота души не изливается порой в самых пустых метафорах! Ведь никто никогда не может выразить точно ни своих потребностей, ни понятий, ни горестей, ведь человеческая речь подобна надтреснутому котлу, и мы выстукиваем на нем медвежьи пляски, когда нам хотелось бы растрогать своей музыкой звезды». (Стр. 28) (Я слышу, как Флобер жалуется на трудности сочинения.)

Прежде чем написать Эмме накануне их бегства, Родольф перерывает старую любовную переписку: «Наконец ему это надоело, он зевнул, отнес коробку в шкаф и сказал про себя: «Какая все это чепуха!..» Он и в самом деле так думал, ибо наслаждения вытоптали его сердце, как школьники вытаптывают двор коллежа; там не пробивалось ни травинки, а все, что там проходило, было легкомысленнее детей и даже не оставляло, подобно им, вырезанных на стене имен». (Стр. 112) (Я вижу, как Флобер навещает свою старую школу в Руане.)

У Флобера был особый прием, который можно назвать методом контрапункта или методом параллельных переплетений и прерываний двух или нескольких разговоров или линий мысли. Первый раз встречаем этот прием после появления Леона Дюпюи. Леон, молодой человек, клерк нотариуса, введен в повествование через описание того, какой ему предстает Эмма: в красных отсветах трактирного камина, которые будто просвечивают ее насквозь.

И вот при разговоре в трактире после приезда в Ионвиль Эммы и Шарля появляется тема контрапункта. Итак, в трактирной гостиной начинается разговор. Участников четверо. С одной стороны, диалог только что познакомившихся Эммы и Леона, который перебивается монологами или отдельными репликами Омэ, обращающегося главным образом к Шарлю Бовари, поскольку Омэ очень хочется завязать с новым врачом хорошие отношения.

Первая часть сцены состоит в обмене отрывистыми фразами между всеми четырьмя собеседниками:

«Омэ попросил разрешения не снимать феску: он боялся схватить насморк. Затем он повернулся к соседке.

— Вы, конечно, немного утомлены, сударыня? Наша «Ласточка» так ужасно трясет!

— Да, это верно, — сказала Эмма. — Но меня всегда радуют переезды. Я люблю менять обстановку.

— Какая скука быть вечно пригвожденным к одному и тому же месту! — вздохнул клерк.

— Если бы вам, — сказал Шарль, — приходилось, как мне, не слезать с лошади...

— А по-моему, что может быть приятнее <чем ездить верхом>? — отвечал Леон, обращаясь к г-же Бовари, и добавил: — Когда есть возможность». (Там и сям проскальзывает тема лошадей.) (Стр. 154)

Вторую часть образует длинная речь Омэ, в конце которой он делится с Шарлем сведениями о доме, где тот собирается поселиться: «Собственно говоря, — заявил аптекарь, — выполнение врачебных обязанностей в нашей местности не так затруднительно... Еще многие, вместо того чтобы просто идти к врачу или в аптеку, прибегают к молитвам, к мощам и попам. Однако климат у нас, собственно говоря, не плохой, в коммуне даже насчитывается несколько девяностолетних стариков. Температура (я лично делал наблюдения) зимою опускается до четырех градусов, а в жаркую пору достигает не более двадцати пяти — тридцати, что составляет максимально двадцать четыре по Реомюру, или же пятьдесят четыре по Фаренгейту (английская мера), — не больше! В самом деле, с одной стороны мы защищены Аргейльским лесом от северных ветров, с другой же — холмом Сен-Жан от западных; таким образом, летняя жара, которая усиливается от водяных паров, поднимающихся с реки, и от наличия в лугах значительного количества скота, выделяющего, как вам известно, много аммиаку, то есть азота, водорода и кислорода (нет, только азота и водорода!), и которая, высасывая влагу из земли, смешивая все эти разнообразные испарения, стягивая их, так сказать, в пучок и вступая в соединение с разлитым в атмосфере электричеством, когда таковое имеется, могла бы в конце концов породить вредоносные миазмы, как в тропических странах, — эта жара, говорю я, в той стороне, откуда она приходит, или, скорее, откуда она могла бы прийти, — то есть на юге, достаточно умеряется юго-восточными ветрами, которые, охлаждаясь над Сеной, иногда налетают на нас внезапно, подобно русским буранам!» (Стр.160)

В середине речи он допускает ошибку — в обороне мещанина всегда найдется брешь. Его термометр должен показывать 86 по Фаренгейту, а не 54; пересчитывая из одной системы в другую, он забыл прибавить 32. Спутав состав аммиака с воздухом, он едва не садится в лужу еще раз, но вовремя спохватывается. Все свои познания в физике и химии он старается запихнуть в одно неподъемное предложение; но, кроме хваткой памяти на всякую всячину из газет и брошюр, предъявить ему нечего.

Если речь Омэ была мешаниной из псевдонауки и изношенных газетных штампов, то образующая третью часть беседа Эммы и Леона пропитана затхлой поэтичностью.

« — Имеются ли здесь в окрестностях какие-нибудь места для прогулок? — спросила г-жа Бовари, обращаясь к молодому человеку.

— О, очень мало, — отвечал тот. — На подъеме, у опушки леса, есть уголок, который называется выгоном. Иногда по воскресеньям я ухожу туда с книгой и любуюсь на закат солнца.

— По-моему, нет ничего восхитительнее заката, — произнесла Эмма, — особенно на берегу моря.

— О, я обожаю море, — сказал г-н Леон.

— Не кажется ли вам, что над этим безграничным пространством свободнее парит дух, что созерцание его возвышает душу и наводит на мысль о бесконечном, об идеале?..

— То же самое случается и в горах, — ответил Леон». (Стр. 56)

Очень важно понять, что пара Леон — Эмма так же банальна, шаблонна, плоска в своих псевдохудожественных переживаниях, как напыщенный и в сущности невежественный Омэ — по отношению к науке. Здесь встречаются лжеискусство и лженаука. В письме к любовнице (9 октября 1852-го) Флобер указывает на тонкую особенность этой сцены: «Я сейчас пишу разговор молодого человека с молодой женщиной о литературе, море, горах, музыке и прочих так называемых поэтических предметах. Обычный читатель примет, пожалуй, все за чистую монету, но моя настоящая цель — гротеск. По-моему, мой роман будет первым, в котором высмеиваются главные героиня и герой. Но ирония не отменяет патетики, наоборот, ее усиливает». (Стр. 77)

Свою бездарность, брешь у себя в броне Леон обнаруживает, упомянув пианиста: «Мой кузен в прошлом году был в Швейцарии; он говорил мне, что невозможно вообразить всю красоту озер, очарование водопадов, грандиозные эффекты ледников. Там сосны невероятной величины переброшены через потоки, там хижины висят над пропастями, а когда рассеются облака, то под собой, в тысячах футов, видишь целые долины. Такое зрелище должно воодушевлять человека, располагать его к молитвам, к экстазу! Я не удивляюсь тому знаменитому музыканту, который, желая вдохновиться, уезжал играть на фортепьяно в какую-нибудь величественную местность». (Стр. 144) Швейцарские виды должны побуждать к молитвам, к экстазу! Неудивительно, что знаменитый музыкант играл на фортепьяно среди возвышенных пейзажей, чтобы вдохновиться. Это великолепно.

Вскоре перед нами раскрывается целая библия плохого читателя — все, чего не должен делать хороший.

« — Жена совсем не занимается садом, — сказал Шарль. — Хотя ей и рекомендуют движение, но она больше любит оставаться в комнате и читать.

— Совсем как я, — подхватил Леон. — Что может быть лучше — сидеть вечером с книжкой у камина, когда ветер хлопает ставнями и горит лампа!..

— Правда! Правда! — сказала Эмма». (Стр. 115)

Книги пишутся не для тех, кто любит исторгающую слезы поэзию или благородных романных героев, как полагают Леон и Эмма. Только детям простительно отождествлять себя с персонажами книги или упиваться дурно написанными приключенческими историями; но именно этим Эмма и Леон и занимаются.

« — Случалось ли вам когда-нибудь, — продолжал Леон, — встретить в книге мысль, которая раньше смутно приходила вам в голову, какой-то полузабытый образ, возвращающийся издалека, и кажется, что он в точности отражает тончайшие ваши ощущения?

— Я это испытывала, — ответила она.

— Вот почему я особенно люблю поэтов, — сказал он. — По-моему, стихи нежнее прозы, они скорее вызывают слезы.

— Но в конце концов они утомляют, — возразила Эмма. — Я, наоборот, предпочитаю теперь романы — те, которые пробегаешь одним духом, страшные. Я ненавижу пошлых героев и умеренные чувства, какие встречаются в действительности.

— Я считаю, — заметил клерк, — что те произведения, которые не трогают сердце, в сущности не отвечают истинной цели искусства. Среди жизненных разочарований так сладко уноситься мыслью к благородным характерам, к чистым страстям, к картинам счастья». (Стр. 44)

Флобер задался целью придать книге виртуозную структуру. Наряду с контрапунктом одним из его технических приемов были максимально гладкие и изящные переходы от одного предмета к другому внутри одной главы. В «Холодном доме» такие переходы происходят, в общем, от главы к главе — скажем, от канцлерского суда к Дедлокам и тому подобное. А в «Госпоже Бовари» идет непрерывное перемещение внутри глав. Я называю этот прием структурным переходом . Несколько примеров мы рассмотрим. Если переходы в «Холодном доме» можно сравнить со ступенями, так что композиция разворачивается en escalier, то «Госпожа Бовари» построена как текучая система волн.

Первый, довольно простой, переход встречается в самом начале книги. Повествование начинается с допущения, что семилетний автор и некий Шарль Бовари, тринадцати лет, в 1828-м вместе учились в Руане. Выражено это допущение в субъективном, от первого лица, изложении, в местоимении мы, — но, разумеется, это просто литературный прием, поскольку Флобер выдумал Шарля с ног до головы. Длится псевдосубъективный рассказ около трех страниц, затем повествование из субъективного делается объективным и переходит от непосредственных впечатлений в настоящем времени к обычному романному повествованию о прошлом Бовари. Переход управляется предложением: «Начаткам латыни он учился у деревенского священника». В отступлении рассказано о его родителях, рождении, и мы снова пробираемся сквозь раннее детство к настоящему времени в коллеже, где два абзаца, снова от первого лица, проводят Шарля через третий его год. На этом рассказчик окончательно умолкает, и нас сносит к студенческим годам Бовари и занятиям медициной.

Накануне отъезда Леона из Ионвиля в Париж более сложный структурный переход ведет от Эммы и ее настроения к Леону и его настроению и затем — к отъезду. При этом переходе Флобер, как еще несколько раз в книге, пользуется структурными извивами перехода, чтобы охватить взглядом нескольких персонажей, перебирая и, так сказать, наскоро проверяя их свойства. Мы начинаем с Эмминого возвращения домой после того, как ничего не вышло из ее беседы с кюре (она пыталась унять вызванную Леоном горячку), и ей тягостна домашняя тишина, когда у нее в душе бушует такое волнение. В раздражении она отталкивает ластящуюся к ней дочку, Берту, — та падает, царапает себе щеку. Шарль спешит за пластырем к аптекарю Омэ, наклеивает ей на щеку. Он уверяет Эмму, что царапина пустячная, но та решает не спускаться к обеду и сидит с Бертой, пока та не засыпает. После обеда Шарль возвращает пластырь и остается в аптеке, где Омэ и его жена обсуждают с ним опасности детства. Отведя Леона в сторону, Шарль просит его узнать в Руане, сколько может стоить дагерротип — по трогательной тупости он хочет подарить Эмме свой собственный портрет. Омэ подозревает, что у Леона в Руане какая-то интрижка, и трактирщица, госпожа Лефрансуа, спрашивает о Леоне у налогового сборщика Бине. А разговор Леона с Бине, очевидно, помогает оформиться утомлению от бесплодной любви к Эмме. Изображены его страхи перед переменой места, затем он решается ехать в Париж. Флобер решил поставленную задачу, и от настроения Эммы к настроению Леона и его решению уехать из Ионвиля создан безупречный переход. Еще с одним аккуратным переходом мы встретимся позже, когда появится Родольф Буланже.

Флобер прибегает к символам : песня нищего звучит всегда, когда она возвращается от любовника и в час ее смерти. Он прибегает к несобственно-прямой речи, потому что не всякую мысль можно выразить в речи.

Когда этот роман вышел, он вызвал восторг у публики и негодование у властей. Его обвинили в оскорблении общественной морали, религии и нравов. Было возбуждено уголовное дело. Адвокат Флобера выиграл на том, что, цитируя «ГБ», он цитировал и «благопристойную» литературу.

Удивительны точность, выразительность и уместность сравнений у Флобера при передаче физических и душевных состояний персонажей. В известной «сцене кровопускания» (в «Бовари»), которая стоила больших усилий писателю, он нашел, например, такое удачное сравнение при описании физического состояния слуги Омэ — Жюстена: «...у Жюстена обморок все длился, и зрачки его утопали в мутных белках, как голубые цветы в молоке». (Стр. 78) Душевное состояние Эммы, возвращающейся домой после тайных свиданий с Родольфом, полной страха, что ее может кто-нибудь заметить, Флобер передает так: «Она прислушивалась к шагам, вскрикам, тарахтенью телег; она останавливалась, вся бледная и трепещущая, как листва тополей, склонявшихся над ее головой». (Стр. 88) В связи с этим следует указать на исключительный такт и художественное чутье, которые проявляются у Флобера в отборе немногих, важнейших черт в портрете или конкретной ситуации.

Заключение

В романе Флобера нет острых драматических столкновений, напряженной драматической борьбы. Композиция строится на принципе сближения к течению обыденной жизни. Роман «Госпожа Бовари» как бы дробиться на отдельные эпизоды, и это не случайно, в некотором отношении оно предвосхищает преобладание жанра новеллы.

Художественная объективность, к которой сознательно стремиться писатель проявляется здесь в так называемом скрытом приеме изображения героев, при котором автор не дает ремарок и не высказывает прямо своего отношения к ним. Флобер просто повествует, излагая события, раскрывая чувства героев. Но читатель понимает, что автор не приемлет тот пошлый и мелочный мир, который он описывает. Это сказывается в общей интонации романа, пропитанного иронией и горечью.

Художник с талантом Флобера ухитряется превратить убогий, по его собственным представлениям, мир, населенный мошенниками, мещанами, посредственностями, скотами, сбившимися с пути дамами, — в один из совершеннейших образцов поэтического вымысла и добивается этого гармоничным сочетанием всех частей, внутренней силой стиля и всеми формальными приемами — контрапунктом при переходах от одной темы к другой, предвосхищениями, перекличками.

Список использованной литературы

1. Иващенко А.Ф. «Гюстав Флобер. Из истории романтизма во Франции». - М., 1955

2. Пузиков А.И. «Пять портретов». – М., 1972. – 460 с.

3. Реизов Б.Г. «Творчество Флобера» - М. Просвещение, 1965– 523

4. Реизов Б.Г. «Французский исторический роман 19 века», М., 1977. – 304 с.

5. Флобер Г. «Собрание сочинений в 10-ти томах» Т. 7. – М., 1937. – 650 с.

6. Черневич М.Н., Штейн А.Л., Яхонтова М.А. «История французской литературы». – М.: «Просвещение», 1965. – 638 с.

7. История зарубежной литературы XIX века. – М.: Просвещение, 1972. – 623 с.

8. История французской литературы. – М.: Изд-во АН СССР, 1656. – 730 с.