Город, в котором никто не выходит
Автор: Брэдбери Р.
Рэй Брэдбери. Город, в котором никто не выходит
Пересекая Соединенные Штаты ночью или днем на поезде, вы проноситесь мимо череды печальных городишек, где никто и никогда невыходит. Точнее, не выходит никто посторонний, Человеку, не имеющему здесь корней и родных, похороненных на местном кладбище, никогда непридет в голову посмотреть вблизи на пустынную одинокую станцию или полюбоваться унылыми пейзажами.
Я заговорил об этом со своим попутчиком, таким же, как и я, коммивояжером, когда мы мчались по штату Айова на поезде Чикаго - Лос-Анджелес.
- Это точно, - согласился он. - Люди выходят в Чикаго, все до единого. Выходят в Нью-Йорке, Бостоне и Лос-Анджелесе. Те, кто там не живет, приезжают, чтобы увидеть город, а потом рассказать всем своим знакомым. Но чем, скажите на милость, станет любоваться турист в Фокс-Хилле, штат Небраска? Вы или я, например? Нет уж, увольте. Знакомых у меня там нет, дел быть не может, это никакой не курорт, так за каким чертом он мне сдался?
- А вам не кажется, что для разнообразия взять и провести отпуск совсем не так, как всегда, было бы просто восхитительно? Выбрать какую-нибудь деревеньку, затерявшуюся среди равнин, где вы не знаете ни единой души, и, плюнув на все, махнуть туда?
- Вы там от тоски умрете.
- Эта идея почему-то совсем не навевает на меня тоску! - Я выглянул в окно. - Какая следующая остановка? Как называется город?
- Рэмпарт.
- Звучит недурно. - Я улыбнулся. - Может быть, я там сойду.
- Вы глупец и врун. Чего вы ищете? Приключений? Романтики? Через десять секунд после того, как поезд скроется из виду, вы начнете проклинать себя самыми разными словами, найдете такси и помчитесь вдогонку за поездом.
- Вполне возможно.
Я наблюдал за телефонными столбами, проносившимися мимо, мимо, мимо... Где-то далеко впереди появились едва различимые очертания города.
- Впрочем, вряд ли, - услышал я собственный голос.
Коммивояжер, сидевший напротив, несколько удивленно на меня взглянул.
Потому что медленно, очень медленно я начал подниматься на ноги. Потянулся за шляпой. Заметил, как моя рука взялась за чемодан.
Я и сам был немало удивлен.
- Подождите! - воскликнул коммивояжер. - Что вы делаете?
Поезд вошел в довольно крутой вираж, и я покачнулся. Теперь уже стали отчетливо видны шпиль церквушки, густой лес и пшеничное поле.
- Похоже, схожу с поезда, - сказал я.
- Сядьте! - возмутился мой попутчик.
- Нет, - ответил я. - В этом приближающемся городе что-то есть, Я должен посмотреть. У меня полно времени. На самом деле мне нужно быть в Лос-Анджелесе только в следующий понедельник. Если я сейчас не сойду с поезда, то до конца жизни буду думать о том, что потерял, упустил и не увидел что-то особенное, а ведь у меня была такая возможность.
- Мы же просто разговаривали! Тут нет ничего особенного.
- Вы ошибаетесь, - возразил я ему. - Тут что-то есть.
Я надел шляпу и взял в руку чемодан.
- Господи, - простонал коммивояжер, - кажется, вы и в самом деле собираетесь это сделать.
Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, щеки пылали.
Локомотив подал сигнал. Поезд мчался по рельсам вперед. Город был уже совсем близко!
- Пожелайте мне удачи, - попросил я.
- Удачи! - сказал мой попутчик.
А я с громким криком бросился к проводнику.
К стене здания станции прямо на платформе был приставлен древний облезлый стул. А на нем совершенно расслабленно, так, что он совсем утонул в своей одежде, устроился старик лет семидесяти; казалось, его приколотили гвоздями, когда строили станцию, и он с тех пор тут и сидит. Солнце так долго жгло его лицо, что оно стало почти черным, а щеки превратились в тяжелые, совсем как у ящерицы, складки кожи - создавалось впечатление, будто он постоянно щурится. Летний ветерок чуть шевелил волосы цвета дымного пепла. Голубая рубашка, расстегнутая у ворота, откуда выглядывали белые пружинистые завитки, невероятно похожие на внутренности часового механизма, по цвету ничем не отличалась от белесого, точно выгоревшего, неба над головой. Ботинки покрылись трещинами и волдырями, словно старик бесконечно и неподвижно стоял возле пылающей печи, засунув их, не жалея, в ее огнедышащую пасть. Тень старика, прячущаяся где-то у его ног, была выкрашена в непроглядный мрак.
Когда я вышел на перрон, старик быстро оглядел весь состав, а потом удивленно уставился на меня. Я решил, что вот сейчас он помашет мне рукой. Однако в его полуприкрытых глазах что-то промелькнуло, они как будто чуть изменили свой цвет; произошел некий химический процесс - узнавание. Впрочем, старик по-прежнему сидел неподвижно, ни один мускул лица - ни уголок рта, ни веко - не дрогнул. Я проследил глазами за отъезжающим поездом. На платформе никого не было. Возле покрытой паутиной, заколоченной досками кассы не стояло никаких машин. Лишь я один, оставив за спиной железный перестук колес, устремился в неизведанное, ступив на расшатанные доски платформы.
Поезд утробно загудел, сообщая всей округе, что он начал взбираться на холм.
"Какой же я дурак! - подумал я. Мой попутчик был совершенно прав. Скука, царящая в этом городке, скука, которую я ощутил всем своим существом, уже навевала на меня ужас. - Ну хорошо, я дурак - согласен. Но бежать отсюда - нет!"
Не глядя на старика, мы с моим чемоданом прошли по платформе. Оказавшись рядом с сидящим, я услышал, как его хрупкое тело снова изменило положение, теперь для того, чтобы я обратил на него внимание. Ноги старика коснулись прогнивших досок платформы.
Я не остановился.
- Добрый день, - донесся до меня едва различимый голос.
Я знал, что он на меня не смотрит, что его глаза подняты к огромному, безоблачному, мерцающему небу.
- Добрый день, - ответил я.
И направился по грязной дороге в сторону города.
Ярдов через сто я оглянулся.
Старик по-прежнему сидел на своем стуле, смотрел на солнце, будто задал ему какой-то вопрос и ждал ответа.
Я ускорил шаг.
И оказался в провинциальном сонном городке, днем, один, где никто меня не знал. Я был похож на форель, которая плывет вверх по течению, не касаясь берегов прозрачной реки жизни, несущей свои воды мимо. Мои подозрения подтвердились. в этом городке никогда и ничего не происходило. Хронология событий здесь примерно такова.
Ровно в четыре часа хлопнула дверь скобяной лавки Хоннегера, из нее вышел пес и принялся валяться в пыли. В четыре тридцать соломинка с хлюпающим звуком коснулась дна опустевшего стакана с лимонадом, да так громко, словно в тишине закусочной разверзлись хляби небесные. Пять часов - мальчишки и мелкие камешки посыпались в городскую речку. Пять пятнадцать - в косых лучах вечернего солнца шеренга муравьев чинно прошагала под старыми вязами.
И все же - я медленно кружил по улицам - здесь обязательно должно быть нечто такое, что необходимо увидеть. Я это знал. Знал, что ни в коем случае не должен останавливаться, главное - старательно смотреть по сторонам. Знал, что обязательно найду, если буду хорошенько искать.
Я не останавливался. И смотрел по сторонам.
За все время моей прогулки по городку я обратил внимание только на один постоянный, неменяющийся фактор: старик в выгоревших голубых брюках и рубахе всегда был рядом. Когда я зашел в закусочную, он устроился снаружи возле двери и сидел, сплевывая табак, который мгновенно превращался в пыльные шарики, разбегающиеся в разные стороны. А когда я стоял у реки, он присел чуть ниже по течению, изображая, будто моет руки.
Где-то в половине восьмого вечера я уже в восьмой или девятый раз делал обход тихого городка, когда услышал у себя за спиной шаги.
Я оглянулся. Старик меня догонял, он шагал, глядя прямо перед собой, в зубах у него была зажата сухая травинка.
- Давненько, - тихо сказал он.
Мы шли, не останавливаясь, в сгущающихся сумерках.
- Давненько, - продолжал старик, - я жду на платформе.
- Вы? - спросил я.
- Я. - Он кивнул, оставаясь в тени деревьев.
- Вы ждали кого-то на станции?
- Да, - ответил он. - Тебя.
- Меня? - В моем голосе, видимо, прозвучало удивление, которое я испытал. - Почему?.. Вы же меня ни разу в жизни не видели.
- А разве я сказал, что видел? Сказал только, что ждал.
Мы уже были на окраине городка. Старик повернул, и я - вслед за ним, на темнеющий берег реки, в сторону насыпи, по которой промчался ночной поезд, направляющийся куда-то на восток, на запад, почти не делающий остановок в пути.
- Хотите что-нибудь про меня узнать? - спросил я. - Вы шериф?
- Да нет, я не шериф. И не хочу про тебя ничего знать. - Старик засунул руки в карманы. Солнце уже село, стало неожиданно холодно. - Меня просто удивило, что ты в конце концов приехал.
- Удивило?
- Удивило, - сказал он, - и... обрадовало.
Я резко остановился и посмотрел на старика:
- Сколько же вы так просидели на станции?
- Двадцать лет. Ну примерно - чуть больше или чуть меньше.
Я знал, что он говорит правду; его голос шелестел тихо и неспешно, словно вода в реке.
- Вы ждали меня? - переспросил я.
- Или кого-нибудь вроде тебя, - ответил старик.
Мы шли вперед. Становилось все темнее.
- Как тебе понравился наш город?
- Приятный, тихий.
- Приятный, тихий. - Он кивнул. - А люди понравились?
- Похоже, люди здесь тоже приятные и тихие.
- Вот именно, - согласился старик. - Приятные и тихие.
Я уже собирался повернуть, но мой попутчик не умолкал, и, чтобы не показаться ему невежливым и выслушать, мне пришлось продолжать идти рядом с ним. Нас окутал глубокий ночной мрак, поскольку мы уже оказались в полях за городом.
- Да, - заявил старик, - в тот день, когда я вышел на пенсию, двадцать лет назад, я уселся на платформе на станции и с тех самых пор там и сидел - просто так, дожидаясь, когда что-нибудь случится. Я не знал, что это такое будет, не знал, не смог бы сказать, если бы кто меня и спросил. Только был уверен, что, когда оно все-таки произойдет, я сразу все пойму, узнаю. Посмотрю и скажу: "Да, сэр, вот чего я так долго ждал". Крушение поезда? Нет. Моя старая подружка вернулась в город через пятьдесят лет? Нет, нет и нет. Трудно сказать. Я ждал кого-то. Или чего-то. Мне кажется, ты имеешь к этому отношение. Жаль, я не могу...
- А почему бы не попытаться? - предложил я ему.
На небе появились звезды, мы по-прежнему, не останавливаясь, шли вперед.
- Ну, - медленно начал старик, - тебе известно, что у тебя внутри?
- Вы имеете в виду мой желудок или психологию?
- Вот-вот. Я имею в виду твою голову, мозги. Ты про это много знаешь?
У меня под ногами шуршала трава.
- Кое-что.
- Вы теперь многих ненавидите?
- Не очень.
- Такое происходит со всеми. Ненависть - нормальное явление, правда? И не только ненависть... мы ведь никогда об этом не говорим, но разве нам не хочется причинить страдания тому, кто нас обидел, иногда даже убить его?
- Не проходит и недели, чтобы такое чувство не возникло, - ответил я. - Только мы противостоим ему.
- Всю свою жизнь мы гоним от себя эти мысли, - сказал старик. - В городе начнутся разговоры, а что скажут мама и папа, что скажет закон? И поэтому ты откладываешь одно убийство, а потом другое, и третье... К тому времени, когда достигнешь моего возраста, у тебя за душой накопится уже много всего такого. И если ты не пойдешь на какую-нибудь войну, тебе ни за что не избавиться от тяжести в душе.
- Кое-кто стреляет уток, а иные ставят капканы, - заявил я. - Другие занимаются боксом или борьбой.
- А есть и такие, кто ничего эдакого не делает. Я сейчас говорю про них. Вот я, например. Всю жизнь я засаливал тела, складывал их на лед, чтобы не протухли - в своей голове, естественно. Иногда ты свирепеешь оттого, что город, в котором живешь, и люди, рядом с которыми живешь, заставляют тебя отказаться от подобных идей. И начинаешь завидовать древним пещерным дикарям - им только и нужно было, что издать воинственный клич, размахнуться дубиной, треснуть кого-нибудь по башке - и все в порядке.
- Что приводит нас к...
- Что приводит нас к следующему выводу: каждый человек в своей жизни хотел бы совершить хотя бы одно убийство, сбросить груз, лежащий у него на плечах, отыграться за все несбывшиеся убийства, за то, что ему не хватило духа поднять руку на своих врагов. Иногда такая возможность представляется. Кто-то перебегает дорогу прямо перед носом его машины, а он забывает нажать на тормоз и мчится вперед. Тут никто ничего не докажет. Этот человек даже себе не признается, почему он так поступил. Он просто не успел поставить ногу на педаль тормоза. Но ты и я, мы-то знаем, что произошло на самом деле, не правда ли?
- Да, - согласился я.
Теперь город остался далеко позади. Мы пересекли небольшую речушку по деревянному мосту, совсем рядом с железнодорожной насыпью.
- Так вот, - продолжал старик, глядя в воду, - совершать стоит только идеальное убийство, когда никто не сможет догадаться, кто виноват, почему он это сделал и кто стал жертвой, верно? Лет двадцать назад мне в голову пришла идея. Я думаю об этом не каждый день, даже не каждую неделю. Иногда забываю на целые месяцы. Послушай меня внимательно: здесь останавливается всего один поезд в день, а порой и вовсе ни одного. Если ты хочешь кого-нибудь убить, нужно подождать - может быть, на это уйдут многие годы - человека, который сойдет с поезда просто так, без всякой на то причины, человека, которого никто в городе не знает и который сам очутился здесь впервые. Сидя на своем стуле на платформе, я понял, что только в этом случае ты можешь подойти к нему и, когда рядом никого не будет, убить, а тело сбросить в реку. Его обнаружат через многие мили вниз по течению. А может, и вовсе не найдут. Никому и в голову не придет искать бедолагу в Рэмпарте. Он ведь туда несобирался. Он ехал в какое-то совсем другое место. Вот какая идея пришла мне в голову лет двадцать назад. И я понял, что узнаю этого человека в ту самую минуту, когда он сойдет с поезда. Узнаю так же уверенно...
Я остановился. Уже совсем стемнело. Луна займет на небе свое место только через час.
- Узнаете? - спросил я.
- Да, - ответил старик. Я заметил, как он поднял голову к звездам. - Ну ладно, что-то я разболтался.
Старик подошел ко мне поближе и взял за локоть. Его рука показалась мне такой горячей, словно, прежде чем прикоснуться ко мне, он подержал ее над печкой. Другая рука, правая, напряженная, сжатая в кулак, оставалась в кармане.
- Пожалуй, пора кончать с разговорами.
Раздался пронзительный крик.
У нас над головами по невидимым рельсам мчался ночной экспресс - взлетел на холм, мимо леса, фермерских домиков, городских строений, полей, канав, лугов, вспаханных земель и водоемов, а потом с диким воем прогрохотал где-то в вышине и исчез. Еще несколько секунд после того, как он скрылся из виду, дрожали, звенели рельсы, потом все стихло.
Старик и я стояли в темноте, не спуская друг с друга глаз. Левой рукой он все еще держал меня за локоть, другая по-прежнему оставалась в кармане.
- А мне можно кое-что сказать? - спросил я наконец.
Он кивнул.
- Про себя. - Мне пришлось помолчать немного, потому что каждый вдох давался с трудом. Я заставил себя снова заговорить. - Забавно получается. Мне часто приходили в голову точно такие же мысли. Как раз сегодня, в поезде, по дороге в Лос-Анджелес я подумал: как великолепно, как замечательно, как прекрасно это было бы... Дела в последнее время идут неважно. Жена больна. На прошлой неделе умер лучший друг. В мире много войн. А я сам как натянутая струна. Было бы совсем неплохо, даже здорово было бы...
- Что? - спросил старик, так и не убрав руки с моего локтя.
- Сойти с поезда в каком-нибудь маленьком городишке, - ответил я, - где меня никто не знает, положить в карман пистолет, найти кого-нибудь, пристрелить, закопать, а потом вернуться на станцию, сесть в какой-нибудь поезд и вернуться домой. И никто ни за что на свете не догадается, кто это сделал. "Идеальное убийство", - подумал я. И сошел с поезда.
Мы стояли в темноте еще, наверное, минуту и смотрели друг на друга. Может быть, прислушивались к тому, как стучат наши сердца. Очень громко и отчаянно.
Мир подо мной дрогнул. Я сжал кулаки. Я хотел упасть. Хотел закричать совсем как поезд.
Потому что совершенно неожиданно понял, что все сказанное мной не было ложью, сочиненной ради спасения жизни. Все, что секунду назад я поведал этому человеку - истинная правда.
Теперь я знал, почему вышел на этой станции и бродил по городу. Знал, что искал.
Я услышал тяжелое, быстрое дыхание старика. Он сжимал рукой мой локоть, словно боялся упасть. Он стиснул зубы и наклонился ко мне, а я наклонился к нему. Между нами повисло короткое напряженное молчание, точно перед взрывом.
Наконец он заставил себя заговорить. Я услышал голос человека, раздавленного страшным грузом.
- А откуда мне знать, что у тебя есть пистолет?
- Ниоткуда, - слова прозвучали как-то смазанно. - Вы ничего не можете знать наверняка.
Старик ждал. Мне показалось, что в следующее мгновение он потеряет сознание.
- Так вот, значит, как оно получается? - спросил он.
- Вот так-то оно получается, - ответил я.
Он зажмурился. Сжал губы.
Еще через пять секунд ему удалось - очень медленно, с трудом - оторвать пальцы от моей невыносимо тяжелой руки. Потом он взглянул на свою правую руку и вынул ее из кармана - она была пуста.
Осторожно, напряженно, неуверенно мы отвернулись друг от друга и, ничего не видя, совсем ничего, в темноте ночи зашагали в разные стороны.
Огоньки останавливающегося по требованию пассажиров полуночного экспресса плясали на рельсах. Только когда поезд отошел от станции, я выглянул в дверь пульмановского вагона и посмотрел назад.
Старик сидел на своем месте, на стуле, прислоненном к стене, в выгоревших голубых брюках и рубашке. Его пропеченное солнцем лицо не повернулось в мою сторону, когда поезд пронесся мимо. Его взгляд был устремлен на восток, на пустые рельсы, туда, откуда завтра, или послезавтра, или еще когда-нибудь появится поезд, какой-нибудь, неважно какой, приблизится к станции, замедлит ход, а потом и остановится. Лицо старика ничего не выражало, а бесцветные глаза, словно скованные лютым морозом, смотрели на восток. Казалось, что ему все сто лет.
Поезд взвыл.
Неожиданно почувствовав и себя древним стариком, я прищурился и высунулся из двери.
Теперь нас разделял тот самый мрак, который свел сначала. Старик, станция, городок, лес затерялись в ночи.
Целый час я стоял, слушая вой ветра и глядя назад, в темноту.
|
