|
(1 вариант)
С поэзией Федора Ивановича Тютчева мы знакомимся ещё в начальной школе, и в основном это стихи о природе, пейзажная лирика. Для кого-то Тютчев так и остается певцом природы. Но главное у него — не изображение, а осмысление природы — натурфилософская лирика, и вторая его тема — жизнь человеческой души, напряженность любовного чувства. Лирический герой, понимаемый как единство личности, являющейся и объектом и субъектом лирического постижения, для Тютчева не характерен. Единство его лирике придает эмоциональный тон — постоянная неясная тревога, за которой стоит смутное, но неизменное ощущение приближения всеобщего конца. Наряду с нейтральными в эмоциональном плане пейзажными зарисовками, природа у Тютчева катастрофична и восприятие ее трагедийно.
Выдающийся русский лирик, он был во всех отношениях противоположностью своему современнику и почти ровеснику Пушкину, которому была чужда прежде всего традиция, на которую опирался Тютчев: немецкий идеализм, к которому Пушкин остался равнодушен, и поэтическая архаика XVIII — начала XIX века (прежде всего Державин), с которой Пушкин вел непримиримую литературную борьбу.
Хотя Пушкин и напечатал в своем "Современнике" в последний год жизни большую подборку стихов тогда никому не известного, находившегося на дипломатической службе в Германии поэта, вряд ли они ему очень понравились. Хотя там были такие шедевры, как "Видение", "Бессонница", "Как океан объемлет шар земной", "Последний катаклизм", "Цицерон", "О чем ты воешь, ветр ночной?…"
Да, если Пушкин получил очень глубокое и справедливое наименование "солнца русской поэзии", то Тютчев, безусловно, — ночной поэт.
Ночью у бодрствующего поэта открывается внутреннее пророческое зрение, и за покоем дневной природы он прозревает стихию хаоса, чреватого катастрофами и катаклизмами. Он слушает всемирное молчание покинутой, осиротелой жизни (вообще жизнь человека на земле для Тютчева есть призрак, сон) и оплакивает приближение всеобщего последнего часа:
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли.
В то же время поэт признает, что голос хаоса, слышимый ночью, хотя и непонятен, глух для человека, но и глубоко родственен настроению его смятенной души.
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родной!
— заклинает поэт "ветр ночной", но продолжает стихотворение так:
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Такая двойственность естественна: ведь в душе человека те же бури, "под ними (т.е. под человеческими чувствами) хаос шевелится", тот же "родимый", что и в мире окружающем поэта.
Жизнь человеческой души повторяет и воспроизводит состояние природы — мысль стихотворений философско-антропологического цикла: "Цицерон", "Как над горячею золой", "Душа моя — Элизиум теней", "Не то, что мните вы, природа!…", "Слезы людские", "Волна и дума", Два голоса". В жизни человека и общества те же бури, ночь, закат, господствует рок (об этом стихотворение "Цицерон" со знаменитой формулой:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
Отсюда острое ощущение конечности бытия ("Как над горячею золой"), признание безнадежности и скептицизма и стоицизма ("Два голоса"). Выразить же все это и тем более быть понятым и услышанным людьми невозможно ("Не то, что мните вы, природа", "Душа моя — Элизиум теней"), в этом Тютчев следует распространенной романтической идее принципиальной непонятности толпе прозрений поэта.
Столь же катастрофична и гибельна для человека любовь ("О, как убийственно мы любим", "Предопределение", "Последняя любовь"). Откуда же у Тютчева все эти "страсти роковые"? Они определены эпохой великих социально-исторических катаклизмов, в которую жил и творил поэт. Обратим внимание, что периоды творческой активности Тютчева приходятся на рубеж 2030-х годов, когда революционная активность и в Европе, и в России пошла на спад и утвердилась николаевская реакция, и на конец 40-х годов, когда по Европе вновь прокатилась волна буржуазных революций.
Разберем стихотворение "Я лютеран люблю богослуженье", датированное 16 сентября 1834 года. Чем привлекла православного христианина Тютчева вера немецких протестантов, последователей зачинателя европейской Реформации Мартина Лютера? Он увидел в обстановке отправления их культа столь родственную его душе ситуацию всеобщего конца:
Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит.
Поэтому так "пуст и гол" ее дом (а в первой строфе — "Сих голых стен, сей храмины пустой").
Вместе с тем в этом стихотворении Тютчев с потрясающей силой выразил смысл любой религии: она готовит человека, его душу к последнему уходу. Ведь смерть с религиозной точки зрения — благо: душа возвращается в свое божественное лоно, из которого вышла при рождении. Христианин должен быть всякий миг готов к этому. Он и ходит в Божий храм затем, чтобы подготовить к этому душу. Философия веры нашла соответствующее ей стилевое оформление.
В композиции очень небольшого по объему стихотворения (три четверостишия пятистопного ямба) обращают на себя внимание однородные синтаксические элементы, синонимичные, с помощью которых поэт уточняет и разъясняет свою мысль: "Обряд их строгий, важный и простой"; "Сих голых стен, сей храмины пустой"; "Но час настал, пробил". Есть и повтор — третья строка второй и первая — третьей строфы: "Еще она не перешла порогу".
И вообще здесь много синтаксических параллелизмов, что указывает на ораторский, публичный характер рассуждений поэта о религии. Но особенно эффектны и нагружены смыслом два стихотворных переноса (анжамбмана), разъясняющих во 2 строфе:
Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит.
и приказывающих, повелевающих и одновременно умоляющих в последней строфе:
Но час настал, пробил… Молитесь богу,
В последней раз вы молитесь теперь.
Может показаться, что талант и творческое наследие поэта, при всей его, вроде бы, известности, зачастую как-то теряется среди других, более ярких имен. Но стоит только вглядеться, и поэтический образ Тютчева, – мятущаяся, ищущая, благоговеющая душа – предстаёт перед нами во всей своей глубине, трагичности и неизъяснимой красоте.
(2 вариант)
В 1850–1860‑х гг. создаются лучшие произведения любовной лирики Тютчева, потрясающие психологической правдой в раскрытии человеческих переживаний. Ф. И. Тютчев – поэт возвышенной любви. Особое место в творчестве поэта занимает цикл стихов, посвященных Е. А. Денисьевой. Любовь поэта была драматична. Возлюбленные не могли быть вместе, и поэтому любовь воспринимается Тютчевым не как счастье, а как роковая страсть, несущая горе. Тютчев не певец идеальной любви – он, как и Некрасов, пишет о ее «прозе» и о своих чувствах: любовь к самому дорогому неожиданно оборачивается мучительством. Но он утверждает, что важно понимать любимого, смотреть на себя его глазами, бояться совершить опрометчивые поступки в отношениях с любимым:
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас двоих завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я –
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
В этом стихотворении можно увидеть терзания поэта из‑за этой «незаконной» любви. Поэта мучает опустошенность собственной души. Тютчев считал эгоизм болезнью века, он боялся его проявлений. В этом стихотворении женщина любит «искренно и пламенно», а мужчина признает себя лишь «безжизненным кумиром» ее души:
Чему молилась ты с любовью,
Что, как святыню берегла,
Судьба людскому суесловью
На поруганье предала.
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей и ты невольно постыдилась
И тайн и жертв, доступных ей…
В интимной лирике Тютчева рождается мучительное признание несовместимости красоты со злом бытия.
Вместе с любовью поэт переживал тоску, безысходность положения, предчувствие смерти.
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Следуя пушкинским традициям, Тютчев передавал простые, правдивые чувства, проникнутые напевностью и мелодичностью стиха:
Я знал ее еще тогда,
В те баснословные года,
Как перед утренним лучом
Первоначальных дней звезда
Уж тонет в небе голубом…
Любовь у Тютчева очень похожа на его природу, на весь особенный мир его поэзии. Любовь для него – борьба, мучение, безнадежность.
Тютчева больше всего интересует не проявление любви, а ее тайна: «Как неразгаданная тайна, живая прелесть дышит в ней – мы смотрим с трепетом тревожным на тихий свет ее очей…»
Он изображает любовь как стихию, ведь недаром у его героини «сердце, жаждущее бурь». В любовной лирике Тютчев придает большое значение ночи. Ночь для него – это время открытия правды, признания в любви:
В толпе людей, в нескромном шуме дня
Порой мой взор, движенья, чувства, речи
Твоей не смеют радоваться встрече
Душа моя! О, не вини меня!..
Смотри, как днем туманисто‑бело
Чуть брезжит в небе месяц светозарный,
Наступит ночь – и в чистое стекло
Вольет елей, душистый и янтарный.
На склоне лет Тютчев испытал, быть может, самое большое в своей жизни чувство – любовь к Е. А. Денисьевой. Именно с этой «последней любовью» связаны стихи, такие как: «Не говори: меня он, как и прежде, любит…», «Весь день она лежала в забытьи…», «Утихла бриза… легче дышит…» и др. Взятые все вместе, эти стихи образуют так называемый денисьевский цикл, которые по своему трагизму, передаче чувств не имеют аналогов не только в русской, но и в мировой любовной лирике.
Одно из самых лучших стихотворений «денисьевского цикла» – «Последняя любовь». Это настоящий шедевр русской лирики:
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней.
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
В нем чувствуется волнение живой души, ощущается «нарушенное дыхание», неудержимое чувство. Само слово «безнадежность» звучит как беда, как боль. Тютчев глубоко переживал болезнь своей любимой женщины. Его скорбь, горькая безнадежность, разлука нашли отражение в стихотворении «Весь день она лежала в забытьи…»:
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому не удавалось!
О Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
Любовная лирика Тютчева замечательна тем, что в ней поэт отражает свои пережитые чувства. Каждый раз, читая стихи Тютчева, мы открываем для себя что‑то свое. Его лирика рождает напряжение чувств и мысли.
|
