Произведения Эдварда Радзинского находятся где-то на стыке жанров. Даже там, где они основаны на серьезных архивных источниках, они в первую очередь явление литературы художественной, а не биографические исследования, посвященные той или иной исторической личности. Документальные свидетельства служат для автора только отправным моментом для размышлений на ту или иную тему. Авторская позиция всегда ощущается очень четко. И конечно, можно ли рекомендовать даже самые “исторические документированные” произведения любимого мною Радзинского. в качестве дополнительного чтения к уроку истории, будь то его монументальный труд о Сталине или роман о последних днях последнего российского императора (это несмотря на большое количество дневниковых записей и прочих документов, прочно вплетенных в ткань повествования).
Загадки истории, которые пытается решить писатель, наверное, уже не могут быть решены совершенно однозначно. Даже один и тот же документ можно трактовать с разных позиций и делать разные выводы. Но очень интересно следить за логикой рассуждений. Интересно наблюдать, как персонажи Радзинского, о каждом из которых есть несколько строк в энциклопедическом словаре, оживают под пером автора. Их перестаешь воспринимать только как исторические личности, им сопереживаешь и сострадаешь.
Попробую остановиться на очень небольшом произведении из цикла “Загадки истории. Любовь в галантном веке”, которое посвящено Моцарту.
Историческая документированность здесь вообще весьма сомнительна. Некий пианист А. по памяти записывает отрывки из дневника одного из современников и покровителей Моцарта барона Готфрида ван Свитена. По памяти - потому что оригинал рукописи, некргда случайно приобретенный им, оказался утраченным. Была ли рукопись на самом деле? Да так ли это важно? Многие факты, излагаемые как бы от лица самого барона, известны и из других источников, а то, что рукопись утрачивается и как бы восстанавливается по памяти,
дает свободу творческой фантазии автора, его вечным “вариациям на тему”.
Отравил ли Сальери Моцарта? Или конец великого музыканта был более прозаичен и обыден? Не впервые этот вопрос становится темой литературного произведения. И лично мне позиция Радзинского очень понятна. Мне даже кажется, что он чересчур декларативно и прямо заявляет (это вообще характерно для него - мораль обычно излагается очень четко): “Люди обожают убить, потом славить. Но они не захотят признать... никогда не .захотят, что они ...что мы все - убили его”. И дальше: “...А где травили, там и отравили. Какая разница”.
Если вспомнить то, что известно о жизни Моцарта, трудно не согласиться с Э. Радзинским. Действительно, так ли важно, каким был этот яд, убивший гения, - обычной отравой, подсыпанной в бокал вина, или более изощренной? Кто больше способствовал этой ранней смерти - Сальери, который не давал поступить Моцарту на придворную службу и тем самым обеспечить свое существование; жена, на долю которой выпала не самая легкая участь - жила рядом с гением, или ван Свитен, надоумивший некоего графа заказать Моцарту “Реквием”? Как легко сокрушаться после смерти: “Почему же вы не обратились ко мне?” Да обращались же, вот в чем дело. Но не слышат живого гения. Нет пророка в своем отечестве.
Еще одна загадка истории решена Э. Радзинским. Да вот только ли истории принадлежит?..
|
