Ф.И. Тютчев принадлежал к литературному поколению русских романтиков-»любомудров» (В. Одоевский, И. Киреевский, С. Шевырев, Д. Веневитинов), что, в первую очередь, и определило своеобразие художественного мировосприятия этого великого русского поэта. Его лирику можно рассматривать как «дневник души», живущей личными предчувствиями и всеобщими предзнаменованиями, откликающейся как на мимолетное впечатление частного человека, отдельную яркую деталь окружающего мира, так и на грандиозные перемены, глобальные исторические события.
Ранние стихотворения Тютчева 1823 – 1825 годов («Слезы», «Проблеск», «К Н.») отражают увлеченность христианской мистикой, приверженность традициям поэзии Жуковского. В них присутствуют мотивы прозрения и озарения, образы «ангела слез», «ангельской лиры», «серафимских лиц», «адского пламени», «божественного огня». Земное в них противопоставляется небесному, тленное, суетное – вечному, бессмертному:
И только смертного зениц
Ты, ангел слез, дотронешься крылами –
Туман рассеется слезами,
И небо серафимских лиц
Вдруг разовьется пред очами.
(«Слезы»)
Период поэтической зрелости Тютчева совпадает с проявлением «античного» начала в его творчестве. Античность воспринимается поэтом также в романтическом ключе. В романтическом мировосприятии ему оказываются близки идея всеединства мира, ощущение «вселенской жизни», цельности мироздания, в которое органично включается и существование человека.
Однако чувство вселенской гармонии для Тютчева – это не застывшая красота, не однообразие и неподвижность природных форм, а постоянная изменчивость, вечное обновление, игра, динамика, фантазия. Данная идея воплощается в ключевых для всего творчества поэта образах стихии – воды, грозы, ливня. Таково, например, знаменитое хрестоматийное стихотворение «Весенняя гроза», утверждающее мотив всеобщего движения природы, обновления мира:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Одновременно, в этом стихотворении возникает символический образ золотых дождевых нитей, соединяющих небо и землю, утверждающих цельность мира, неразрывность его связей. Этот визуальный образ органично дополняется звуковым, подчеркивающим всеотзывчивость и гармонию природных форм: «И гам лесной и шум нагорный – // Все вторит весело громам». Мы видим здесь также, что романтическое видение мира Тютчева очень близко языческому, пантеистическому. Поэт создает свой вариант мифа о весенней грозе как вселенском космическом явлении, несущем обновление, свободу, радость.
Романтические образы грозы и весны неизменно присутствуют и по-разному варьируются во многих стихотворениях Тютчева («Успокоение», «В душном воздухе молчанье…», «Весенние воды», «Весеннее успокоение», «Как весел грохот летних бурь…», «Итальянская весна»). Вместе с лирическим героем читатель переживает предчувствие грозы как предвосхищение новизны, возрождения, обновления природы:
В душном воздуха молчанье,
Как предчувствие грозы,
Жарче роз благоуханье,
Звонче голос стрекозы.
Мы также становимся свидетелями катастрофических последствий грозы, как, например, в стихотворении «Успокоение»:
Гроза прошла – еще курясь, лежал
Высокий дуб, перунами сраженный,
И сизый дым с ветвей его бежал
По зелени, грозою освеженной.
Однако поэт подчеркивает, что гармоничное устройство природы не делает трагичным и окончательно бесповоротным гибель отдельных ее форм, потому что смерть приводит не к концу, а к новому рождению, отражая идею всеобщего превращения, круговорота. Так, в этом же стихотворении гроза не выступает символом смерти дерева – она очищает воздух, освежает зелень; после дождя птицы начинают петь в роще, на небе появляется радуга.
Таким образом, ключевой особенностью творческого мировоззрения Тютчева является то, что природа для него не просто поэтический фон, пейзаж души лирического героя, но особый предмет символического изображения, проекция человеческих переживаний, необходимый материал для философских размышлений о мире – его происхождении, развитии, взаимосвязях и противоположностях.
В тютчевском мировоззрении мы наблюдаем абсолютную гармонию мысли и чувства: герой-лирик неотделим у него от героя-мыслителя, романтически возвышенный мечтатель – от серьезного, глубокого философа. Не случайно Юрий Тынянов назвал творчество Тютчева «поэзией мысли». Эта черта сближает поэта с теоретиком немецкого романтизма Шеллингом, рассматривавшим физические явления природы как действия живой души и полагавшим, что природа «содержит в себе прообразы, не истолкованные еще ни одним человеком»:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Здесь лирический герой Тютчева как бы полемизирует с тургеневским прагматиком-Базаровым («Отцы и дети»), считавшим, что «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник».
Символом поэтической мысли, возвышения человеческого духа выступает у Тютчева еще один «водный» образ – фонтан из одноименного стихотворения:
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной –
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
Здесь, как видим, снова возникает идея взаимосвязи земного и небесного, которая раскрывается в противопоставлениях «низ – верх», «“высота заветная” – земля». Одновременно, фонтан – «смертной мысли водомет», «жадно рвущийся к небу», но неизбежно превращающийся во «влажный дым», «огнецветную пыль», спадающую с небесной высоты.
Таким образом, смысл и назначение природы, по Тютчеву, – в создании человека как разумного существа. Однако человеческий разум не в силах познать всю полноту и сложность жизни, сделать ее упорядоченной и бессмертной. Эту идею бренности, гибельности человеческой мысли поэт развивает в своем программном стихотворении «Silentium»: «Мысль изреченная есть ложь».
Лирический герой Тютчева утверждает ценность таинства невысказанной мысли, неиссякаемым источником, живым ключом которой становится гармония природы, всеединство мира. Высшее, действительное предназначение человека – победить в себе первобытный хаос, «роковое наследие» темных сил, приблизиться к Богу, христианскому пониманию жизни:
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
(«О вещая душа моя!»)
Есть в лирике Тютчева и символ обобщенного созерцательно-поэтического начала – Лебедь как воплощение абсолютной гармонии, спокойствия, красоты, совершенства. Лебедь отражает романтический идеал творческого мировоззрения поэта:
Но нет завиднее удела.
О лебедь чистый, твоего –
И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией божество.
(«Лебедь»)
Начало 30-х годов XIX века, когда буржуазный уклад жизни восторжествовал над уходящей в прошлое эпохой романтизма, стало переломным моментом в творческой биографии Тютчева, ознаменовавшим значительные перемены в его мировосприятии. В это время поэт переживает глубокий духовный кризис и ценой отказа от ставшего ему чуждым и внутренне непонятным «большого мира» пытается сохранить свой «малый» – внутренний, духовный мир. Так тютчевский лирический герой окончательно приходит к идее эскапизма – ухода от внешнего мира, бегства от пошлой обыденности, которая воплощается у него в особом состоянии «безмолвия» («Silentium»):
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне…
Этот мотив развивается и в известном стихотворении поэта «Душа моя – Элизиум теней…»:
Душа моя – Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей.
Ни радостям, ни горю не причастных.
Замкнутость в своем внутреннем мире грез, предчувствий, философских размышлений, непричастность мирской суете находят также яркое художественное воплощение в символе сна – как в тихом, смиренно-безмолвном сне души, «оглушенной хаосом звуков», «гремящею тьмой» «моря» жизни, и, одновременно, в «болезненно-ярком» поэтическом сне-озарении:
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой.
Он веял легко над гремящею тьмой.
(«Сон на море»)
Таким образом, мы видим, как разительно меняется поэтическое мировосприятие Тютчева: от ощущения гармонии, цельности, единения поэт постепенно приходит к сознанию разделенности внешнего и внутреннего, разъединенности реального и идеального в человеке и окружающем мире.
«На пороге как бы двойного бытия» («О вещая душа моя!..») – в этой поэтической формуле отразилось кризисное мировоззрение позднего Тютчева. Такая символическая двойственность раскрывала самые разные стороны этого духовного кризиса: борьба поэта с политиком, пантеиста с христианином, человека западного и восточного типов сознания.
|
