Реферат: Сны и их толкование

(Адлер)

Цель толкования сновидений состоит в том, чтобы показать больному его подготовительную работу и упражнения, которые обычно разоблачают его как аранжировщика своего недуга, продемонстрировать ему, как он, опираясь на иносказательные символы и тенденциозно подобранные эпизоды, пытается подойти к имеющимся у него проблемам с той стороны, которая позволяет ему осуществить свое индивидуальное желание, заранее уже предопределенное его целью фиктивного превосходства.

Мы имеем дело с древней проблемой, которую можно проследить вплоть до колыбели человечества. Глупцы и мудрецы бились над нею, короли и нищие хотели расширить границы своего миропонимания с помощью толкования снов. Как возникает сновидение? Что оно собой представляет? Как расшифровать его иероглифы? В чем его смысл? Его цель?

Египтяне, халдеи, иудеи, греки, римляне и гер­манцы прислушивались к руническому языку сновидений, в мифах, сказаниях нередко скрыты следы напряженных исканий понимания снов, их толкования. Снова и снова как заклинание повторяется мысль: сон может открыть будущее! У знаменитых толкователей снов в Библии, Талмуде, уГеродота, Артемидора, Цицерона, в «Песне о Нибе-лунгах» звучит убеждение: сновидение — это взгляд в будущее! И все помыслы были направлены на то, чтобы научиться толковать сновидения и выведать будущее. И даже сегодня желание постичь неве­домое постоянно связывается с мыслью о снови­дениях. Углубленное изучение сновидений говорит о том, что в осуществлении сновидения, равно как и всякого другого явления душевной жизни, задействованы психические силы индивида. Но тогда сразу же возникает вопрос, показывающий нам, что возможные перспективы пророческих снов установить не так уж легко, что они скорее способны запутать, чем прояснить ситуацию. Этот трудный вопрос звучит следующим образом: неужели человеческому духу и в самом деле не дано заглянуть в будущее хотя бы в известных пределах, если он сам участвует в создании этого будущего? Разве догадка, которую высокопарно называют еще и «интуицией», не играет в человеческой жизни намного более важную роль, чем это полагают иные несведущие критики?

Объективное наблюдение позволяет получить нам здесь своеобразное знание. Если этот вопрос ставится напрямую, то человек, как правило, отвечает на него отрицательно. Однако не будем обращать внимания на слова и мысли, которыевыражают вслух. Если же мы обратимся к движениям, позам, поступкам человека, то получим совершенно другой ответ. Хотя мы и отрицаем, что можем заглянуть в будущее, весь наш образ жизни выдает наше желание с уверенностью предсказывать будущие события, предугадывать их. Наши поступки явно указывают на то, что мы — right or wrong — придерживаемся наших знаний о будущем. Более того! Легко доказать, что мы вообще не могли бы действовать, если бы собственное представление о будущих событиях — которых мы желаем или боимся — не подстегивало бы нас, не направляло, не останавливало и не заставляло их избегать. Мы постоянно ведем себя так, как если бы заранее уже знали будущее, хотя и понимаем, что знать ничего не можем.

Начнем с мелочей жизни. Когда я что-нибудь себе покупаю, я предчувствую приятное, заранее радуюсь, предвкушаю. Зачастую только лишь эта твердая вера в заранее прочувствованную ситуацию с ее приятными или неприятными сторонами может заставить меня действовать или остановиться. То, что при этом я могу заблуждаться, не может мне помешать. Или же я могу остановиться, чтобы, одолеваемый пробудившимися сомнениями, заранее взвесить две возможные в будущем ситуации, не приходя ни к какому решению. Когда я лягу сегодня спать, я не буду знать, что случится завтра утром при пробуждении, — однако я с этим считаюсь.

Но разве я действительно это знаю? Знаю так же, как то, что сейчас стою перед вами и гово-

рю? Нет, это знание совсем другого рода. В моем сознательном мышлении его найти нельзя, но в моих манерах, в моих поступках отчетливо видны его следы. Русский исследователь Павлов сумел показать, что у животных, когда они, например, ожидают определенную пищу, в желудке выделяются соответствующие, необходимые для пищеварения вещества, как будто желудок заранее знал, догадывался, какую еду он получит. Но это означает, что наше тело тоже должно считаться со знанием будущего, если оно хочет соответствовать требованиям реальности, действовать. То есть оно проделывает подготовительную работу, как бы предчувствуя будущее. И в последнем случае это принятие во внимание будущего также не имеет ничего общего с осознанным знанием. Однако обсудим это! Могли бы мы действовать, если бы своим сознанием, своим знанием настоящего должны были охватить будущее? Разве рассуждения, критика, постоянное взвешивание всех за и против не были бы непреодолимым препятствием для того, что, собственно говоря, нам и необходимо, — для действия? Следовательно, наше мнимое знание будущего должно находиться в бессознательном, должно быть недоступно пониманию и сознательной критике. Существует широко распространенное душевное расстройство, которое может проявляться с разной степенью тяжести (мнительность, навязчивое раздумье, fblie de doute), где внутренняя потребность действительно заставляет пациента безуспешно искать единственно верный путь для утверждения своего величия, своего чувства личности. Тягостное выяснение своей судьбы в будущем настолько усиливает неуверенность в себе, предчувствия настолько становятся осознанными, что следует ответный удар: невозможность разумом точно познать будущее наполняет пациента неуверенностью в себе и сомнением, и любое его действие нарушается из-за постоянных колебаний. Это противоречие приводит к появлению бреда, мании, где тайная, обычно бессознательная цель будущего выступает на передний план, совершает насилие над реальностью и со злым умыслом склоняет сознание к невозможным до­пущениям, чтобы защитить больное самосозна­ние от промахов в совместной жизни в обществе.

То, что сознательное мышление играет в сновидениях второстепенную роль, доказательств не требует. Большей частью молчат также и отдыхающие в это время органы чувств, способные кри­тически оценить ситуацию. Что невероятного в том, что теперь ожидания, желания, опасения, которые из ядра личности распространяются на актуальную ситуацию спящего, проявляются во сне менее завуалированно?

Пациент, страдавший тяжелой формой табеса, со значительно ограниченной подвижностью и чувствительностью, и сделавшийся в дальнейшем из-за болезни слепым и глухим, был помещен в больницу. Так как не было никакой возможности с ним объясняться, его положение оказалось в высшей степени необычным. Когда я его увидел, он непрерывно требовал пива и покрывал некую Анну отборной бранью. Непосредственное желание пациента и способ его осуществления были весьма стойкими. Но если представить себе функционирующим какой-либо из органов чувств, то становится ясным, что не только его желание выражалось бы по-другому, но и ход его мыслей протекал бы совсем иначе, скорректированный его положением. Таким образом, выпадение во сне коррекционной функции психики проявляется во многих направлениях: прежде всего в смещении поля зрения в бескрайнюю фантазию, а также в беспрепятственномвыдвижении на передний план цели. Последнее — в противоположность бодрствованию — неизбежно ведет к усилению и акцентированию желаний, к аналогичным по содержанию, таким же обманчивым, но более заостренным выражениям и преувели­чениям, которые, однако, опять-таки могут огра­ничиваться и сдерживаться вследствие стремле­ния спящего к предосторожности. Хавэлок Эллис («Мир сновидений», Вюрцбург, 1911), приводя для объяснения другие причины, также отмечает это обстоятельство. Основываясь на воззрениях других авторов, и в вышеупомянутом случае, и при ана­лизе сновидений, можно считать, что вчувство-вание в реальную ситуацию может вызвать «рационализацию» (Ницше) конечной цели и ее «логическую интерпретацию».

Тем не менее предвосхищающая, предвидящая функция сновидений, направляющая действия индивида, всегда вполне очевидна⁴ , она свидетельствует о подготовительной работе спящего в связи с его актуальным затруднением, которая соответствует линии жизни индивида, но не common sense, и всегда имеет своей целью самозащиту. Попробуем проследить эти линии на одном примере. Пациентка с тяжелым страхом открытых пространств заболела кровохарканьем и, так как была прикована к постели, не могла вести свое торговое дело. Во сне она увидела следующее:

«Я вхожу в магазин и вижу, что девушки играют в карты».

Во всех известных мне случаях страха открытых пространств этот симптом всегда оказывался наиболее подходящим средством для того, чтобы возложить на других — на свое окружение, род­ственников, супруга, на подчиненных — разного рода обязанности и словно царь и Бог устанавли­вать свои законы. Помимо прочего, это достига­ется приступами страха, а также тошноты и рво­ты, благодаря чему больной приковывает к себе желанных лиц и отдаляет от себя нежеланных. Каж­дый раз в таких случаях мне приходит на ум зна­чительное сходство с плененным римским папой, наместником Бога на земле, который, отрекаясь как раз от своей свободы, усиливает религиозные чувства верующих, а затем вынуждает ходить к себе на поклон вельмож («идти в Каноссу»), не позволяя им рассчитывать на ответный визит. Сновидение приходится на тот период, когда это взаимодей­ствие сил было уже очевидным. Его интерпрета­ция лежит на поверхности. Сновидица переносится в будущую ситуацию, когда она уже сможет встать с постели и обнаружит различные прегрешения. Вся ее душевная жизнь проникнута убеждением того, что без нее не может быть никакого поряд­ка. Это убеждение она отстаивает и во всей ос­тальной своей жизни, каждого ставит на свое место и с невообразимой педантичностью все исправляет. Ее неусыпная подозрительность постоянно вскры­вает ошибки других людей. Она стала такой изощ­ренной в своем недоверии, что с большей, чем у других, прозорливостью угадывает чужие прома­хи. О, она отлично знает, что делают служащие в ее отсутствие. Она знает также, что такое муж­чины, когда они одни. Ибо «все мужчины одина­ковы!». Потому-то и ее муж всегда должен оста­ваться дома.

Судя по ее подготовительной работе, как толь­ко она избавится от своей болезни легких, она непременно обнаружит множество упущении в магазине, который расположен рядом с ее домом. Возможно даже, что там и в самом деле играли в карты. На следующий день после того, как ей приснился сон, она под каким-то предлогом при­казала горничной принести карты и постоянно звала к себе из магазина девушек, чтобы за ними при­сматривать и постоянно давать им новые пору­чения. Для того чтобы осветить неясное будущее, ей нужно только то знание, которое дает снови­дение, так как оно соответствует ее цели дости­жения превосходства. Ей нужно подыскать под­ходящие аналогии, принципиально и буквально принять фикцию возвращения подобного, проявив­шуюся также и в индивидуальном опыте. И что­бы в конечном счете после выздоровления под­твердить свою правоту, ей надо было лишь повысить уровень своих требований. Тогда ошибки и упу­щения обязательно обнаружатся.

В качестве другого примера толкования снови­дений я хотел бы воспользоваться взятым из древ­ности сновидением поэта Симонида, которое было описано Цицероном. Я уже обращался к нему раньше («Об учении о сопротивлении»), когда разрабатывал свою теорию сновидений. Однажды ночью, неза­долго перед путешествием в Малую Азию, Симо-ниду приснилось, что «один умерший, которого он с почестями похоронил, предостерег его от этого путешествия». После этого сна Симонид прекра­тил свои сборы и остался дома. Согласно нашему опыту, мы можем предположить, что Симонид боялсяэтого путешествия. И он воспользовался образом умершего, который якобы был перед ним в долгу, чтобы напугать себя и защитить, испытывая благоговейный трепет перед могилой и предчувствуя страшный конец этого путешествия. По сообщению рассказчика, корабль затонул — событие, которое могло задолго пригрезиться сновидцу по аналогии с другими не­счастными случаями. Если бы, впрочем, корабль добрался до цели, кто мог бы помешать суеверным душам утверждать, что он затонул бы, если бы Си­моний не прислушался к предостерегающему го­лосу и отправился на нем?

Таким образом, мы видим попытки предвосхищения во сне, решения проблемы, под­готовки того, к чему стремится сновидец в опре­деленной ситуации. И он попытается осуществить это теми способами, которые соответствуют его личности, его сущности и характеру. Сновидение может представить свершившейся одну из ожидаемыхв будущем ситуаций (сон пациентки со страхом открытых пространств), чтобы в бодрствующем состоянии тайно или явно произвести затем ее аранжировку. Поэт Симонид испытал старое пе­реживание страха смерти, очевидно, для того, чтобы не ехать. Если вы твердо усвоите, что это — пе­реживание сновидца, его собственное представление о власти мертвых, его собственная ситуация, в которой он должен решить, ехать или оставаться, если вы взвесите все возможности, то тогда у вас обязательно возникнет впечатление, что Симонид видел этот сон и среди тысячи других образов выбрал именно этот, чтобы дать себе знак и без всяких колебаний остаться дома. Мы можем, пожалуй, предположить, что наш поэт остался бы дома и без этого сновидения. А наша пациентка со страхом открытых пространств? Почему ей снится небреж­ность и халатность ее прислуги? Разве здесь не очевидно такое продолжение: «Когда меня там нет, все идет вкривь и вкось, а когда я буду здорова и снова возьму бразды правления в свои руки, тог­да уж я им всем покажу, что без меня не обойтись». Поэтому мы можем ожидать, что эта женщина при первом же своем появлении в магазине обнаружит всякого рода упущения и промахи, совершенные персоналом, так как будет смотреть глазами Ар­гуса, чтобы подтвердить свою идею о собственном превосходстве. Наверняка она будет права — и стало быть, она предвидела во сне будущее. Таким об­разом, сновидение, подобно характеру, чувствам, аф-

фекту, нервному симптому, аранжируется конечной целью сновидящего.

Я должен сделать здесь одно пояснение, что­бы предупредить возражение, которое, несомненно, у многих уже на языке. Как я объясню, что сно­видение пытается воздействовать на последую­щие поступки в будущем, если большинство на­ших снов кажутся непонятными и часто ничего не значащими? Важность этого возражения столь очевидна, что большинство авторов искало сущ­ность сновидений в этих странных, неупорядо­ченных, непонятных явлениях, пыталось их объяс­нить или же, указывая на непостижимость жиз­ни снов, отрицало их значимость. Шернеру, а из новых авторов Фрейду прежде всего принадле­жит заслуга в разгадывании тайны сновидений;последний, чтобы подкрепить свою теорию сно­видений, согласно которой сон представляет собой, так сказать, погружение в детские, оставшиеся неосуществленными сексуальные желания или — в более поздних работах — желание смерти, искал в этих непонятных явлениях тенденциозные ис­кажения, предполагая, что спящий, не сдержи­ваемый во сне ограничениями культуры, стремится все-таки удовлетворить в фантазии свои запретные желания. Эта точка зрения оказалась в настоящее время столь же несостоятельной, как и те­ория сексуальной обусловленности нервных бо­лезней или нашей культурной жизни в целом. Кажущаяся непонятность сновидений объясняется прежде всего тем обстоятельством, что сновиде­ние не является средством овладения будущей си­туацией, оно представляет собой просто сопутствующее явление, отражение сил, след и дока­зательство того, что тело и дух предприняли попытку предугадать, заранее предвосхитить ситуацию, чтобы личность, но не comrnom sen-

se, спящего смогла справиться с предстоящим зат­руднительным положением. Таким образом, со­путствующее движение мыслей в том же направ­лении, которого требуют характер и ядро личности, выражено трудным для понимания языком, но там, где его понимают, указывает, пусть и не явно, куда этот путь ведет. Насколько необходимой яв­ляется ясность нашего бодрствующего мышления и языка, подготавливающих наши поступки и дей­ствия, настолько же излишней она бывает во сне, который можно сравнить с дымом от огня, по­казывающим только, куда дует ветер.

С другой стороны, однако, дым может открыть нам, что где-то есть огонь. И кроме того, опыт может научить нас определять по дыму, какие дрова горят. То, что остается в пепле сновидений, — это пробудившиеся чувства и эмоции, соответствую­щие жизненному стилю индивида.

Если разложить кажущееся непонятным сно­видение на его составные части и показать сно­видцу, что означает для него каждая отдельная часть, то при некотором старании и проницательности возникнет ощущение, что за сновидением скры­ваются силы, устремленные в одном направлении. Это направление проявляется и в остальной жизни человека и определяется его личностным идеалом, теми проблемами и затруднениями, которые были для него особо чувствительными. В результате такого рассмотрения, которое, пожалуй, можно назвать художественным, выявляется жизненная линия человека или часть ее, мы начинаем видеть его бессознательный жизненный план, в соответствии с которым он стремится справиться с адаптаци­ей к жизни и своей неуверенностью. Мы видим также те обходные пути, которые он делает, что­бы ради сохранения чувства уверенности в себе избежать поражений. И мы можем использоватьсновидение, как и любое другое душевное явле­ние, как саму жизнь человека, для того, чтобы сделать вывод о его отношении к миру и другим людям. С помощью средств личного опыта и исполь­зования обманчивого символа в сновидении отобра--жаются все переходные моменты предвосхищения, соответствующие заранее поставленной цели, со­образной жизненному стилю индивида.

Это приводит нас к дальнейшему пониманию поначалу малопонятных частностей в построении сновидений. Сновидение редко дает такие карти­ны, в которых бы всплывали последние события, образы настоящего — это опять-таки обусловлено особым характером сновидца. Для решения возник­шего вопроса используются, как правило, более про­стые, более абстрактные, более детские символы, нередко напоминающие наиболее выразительные — поэтические образы. Например, чреватое риском решение замещается предстоящим школьным эк­заменом, сильный противник — старшим братом, мысль о победе — полетом ввысь, угроза — пропа­стью или падением. Аффекты, проявляющиеся в сно­видении, всегда являются следствием подготовитель­ной работы и предвосхищения, защиты от реаль­ной проблемы. Простота сцен сновидения — по срав­нению с запутанными жизненными ситуациями — полностью соответствует попыткам сновидца, ус­транив сбивающее с толку многообразие различных сил, действующих в определенной ситуации, най­ти в ней выход, следуя своей руководящей линии по аналогии с наиболее простыми отношениями.

Непонятность сновидения связана с изложен­ной ранее проблемой, где мы видели, что для защиты от определенных действии используется скрытое в бессознательном представление о будущем. Это фундаментальное положение о человеческом мышле­нии и поведении, согласно которому бессознатель­ная руководящая линия воплощает скрытый в бессознательном личностный идеал.Этот личностный идеал и ведущая к нему руководящая линия содержат в себе тот же самый материал (мысли и чувства), что и сновидение и те процессы, которые за ним скрываются. Внутренняя потребность, являющаяся причиной того, что душевный мате­риал остается в бессознательном, столь сильно давит на мысли, образы, слуховые и зрительные воспри­ятия во сне, что они, чтобы не подвергать опас­ности целостность личности, тоже остаются в бес­сознательном, или лучше сказать — непонятными. То, к чему индивид, в сущности, стремится в силу своего бессознательного личностного идеа­ла, — это господство над своим окружением. Если бы он понял свои сны, его честолюбивые помыслы и поступки должны были бы отступить перед кри­тикой со стороны бодрствующего мышления. Но так как действительное его стремление направ­лено к господству, сон должен быть непонятным. Таким образом, становится очевидным, что если чрезмерные цели невротика удастся переместить в его сознание и там их сгладить, то все формы нервозности перестанут быть стойкими и начнется процесс выздоровления.

Теперь на примере выдержек из анализа сно­видений одной пациентки, лечившейся у меня по поводу раздражительности и мыслей о самоубийстве, я хочу показать, как происходит толкование снов самим больным. Особое внимание я хочу обратить на то, что аналогии мыслей сновидения каждый раз проявляются в виде «как будто», с чего и на­чинает свой рассказ сновидица. Затруднительное положение пациентки заключалось в том, что она влюбилась в мужа своей сестры.

Сон про Наполеона

«Мне снилось, как будто я нахожусь в танце­вальном зале, на мне прелестное голубое платье, я мило причесана и танцую с Наполеоном.

По этому поводу мне приходит в голову сле­дующее.

Я возвысила своего зятя до Наполеона, ведь иначе и не стоило бы стараться отбивать его у сестры. (То есть ее невротическая сущность направлена вовсе даже не на мужа, а на то, чтобы возвыситься над сестрой.) Чтобы придать всей этой истории благопристойный характер, а также чтобы не возбудить подозрения, будто бы к этому поступ­ку меня побудила месть из-за того, что я опозда­ла, я вообразила себя принцессой Луизой, выше моей сестры, так что кажется вполне естествен­ным, что Наполеон решает разойтись со своейпервой женой Жозефиной, чтобы взять в жены рав­ную ему по положению женщину.

Что касается имени Луиза, то я им давно уже пользовалась; один молодой человек спросил однажды о моем имени, и моя коллега, зная, что имя Леопольдина мне не нравится, сказала, что меня зовут Луизой.

Мне часто снится, что я принцесса (руководящая линия), и это — проявление моего колоссально­го честолюбия, которое все время заставляет меня во сне искать мост через пропасть, отделяющую меня от аристократов. Кроме того, эта фантазия рассчитана на то, чтобы при пробуждении еще болезненнее ощущать, что я выросла на чужби­не, что я покинута и одинока; мрачные чувства, которые затем мною овладевают, приводят меня в состояние, когда я становлюсь резкой и грубой со всеми людьми.

Что же касается Наполеона, то я хочу отметить только, что раз уж я не мужчина, то я хочу пре­клоняться лишь перед теми, кто более велик и могуществен, чем остальные; впрочем, это не помешало бы мне в конце утверждать, что Напо­леон преступник. (Сны о преступниках.) Кроме того, я могла бы только преклоняться, но не под­чиняться, потому что, как это вытекает из дру­гого сновидения, я хотела бы держать мужчину на привязи, и тогда... тогда мне хочется танцевать.

Танцы многое мне заменяют, поскольку музыка имеет огромное влияние на мое настроение.

Как часто во время концерта у меня появля­лось страстное желание бежать к зятю и целоваться с ним до полусмерти.

Я не желала покориться любви, а на мой взгляд, балы и любовь связаны между собою.

Я выбрала голубой цвет, потому что он больше всего мне идет, я была исполнена желанием произвести хорошее впечатление на Наполеона;теперь уже у меня появилось желание танцевать, которого прежде не было».

Можно было бы и дальше продолжать анализ этого сновидения, чтобы в конце концов показать, что бессознательный план этой девушки проис­текал исключительно только из одного властолюбия, но с тех пор он настолько изменился и оказался ослабленным, что она не видит больше в танце личного унижения.

В заключение я хотел бы сказать, что снови­дение представляет собой немаловажное для по­ведения душевное явление, что оно, словно в зеркале, способно отразить процессы и установ­ки, которые нацелены на осуществление в даль­нейшем определенных поступков. Что же поэтому удивительного в том, что душа народов во все времена с безгрешностью надындивидуального чувствования считала сновидение знаком, ука­зывающим будущее? Великий Гёте, соединивший в своем творчестве, как в фокусе, все чувства че­ловеческой души, прекрасно изобразил в одной из своих баллад этот «взгляд в будущее» и совер­шающуюся в нем подготовительную работу сно­видения. Граф, возвратившийся из святых мест в свой замок, застает его разоренным и опусто­шенным. Ночью он видит во сне свадьбу карли­ков. А конец стихотворения таков:

Теперь захотите вы, может быть, знать,

Что далее с графом случилось?

Что в ночь ту пришлось ему увидать,

То после с ним в яве свершилось:

Веселый звук труб огласил этот дом,

Явились и гости: он стал женихом,

И свадьбу его пировали потом

Так точно, как мы торжествуем,

Как мы теперь свадьбу пируем.

Поэт достаточно ясно передает мысли сновидца о свадьбе и благословении детей.