О понятии "абсолютизм"
Ю.А. Сорокин
Историческая наука, как и любая другая, накапливает определенное количество понятий и категорий, содержание которых должно быть жестко определено. Исследователь, оперирующий каким-то ключевым понятием, должен вкладывать в него общепринятое содержание. По логике вещей, если в науке не определено содержание некоего понятия, то от него надлежит отказаться.
На сегодняшний день все еще не выработано общего мнения по отношению к кардинальной проблеме: каков характер государства в России в ХVII-XVIII в.; какие следует использовать критерии для более точного его определения, какими терминами описывать его сущность, каковы предпосылки и движущие силы такого государственного развития?
Терминологические проблемы группируются вокруг понятий, которые используются при характеристике государственной формы и организации государственной власти(1). До сего дня нет удовлетворяющей всех, логически непротиворечивой дефиниции термина "абсолютизм". В научно-исследовательской практике широко используются понятия "самодержавие", "неограниченная монархия", "абсолютизм", "абсолютная монархия". Не так уж редки термины совершенно диковинные, типа "самодержавный абсолютизм" или "военно-феодальные абсолютистские режимы".
Возникает естественный вопрос, имеют ли все эти термины одно и то же содержание? На этот вопрос исследователи отвечали по-разному. Рассмотрим основные дефиниции, использующиеся в литературе.
Отметим вначале, что в русских письменных источниках, прежде всего в законодательстве, термин "абсолютизм" фактически не отложился. Русские монархи и в XVIII в. продолжали титуловать себя самодержцами.
Так, в толковании к артикулу 20 Воинского устава 1716 г. было сказано: "Его величество есть самовластный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благолепию управлять"(2).
В Духовном регламенте, подготовленном Феофаном Прокоповичем и получившем силу закона 25 января 1721 г., подчеркивалось: "Монархов власть есть власть самодержавная, которой повиноваться сам Бог за совесть повелевает"(3).
Сам термин "самодержавный" в данном контексте понимается всего навсего как "неограниченный". На это обратили внимание многие русские историки права(4).
В программных документах русских самодержцев, составленных во второй половине XVIII в. ("Наказ" Екатерины II, "Наказ" Павла Петровича), речь вновь идет о самодержавной власти русских государей, и фактически не упоминается термин "абсолютизм". Похоже, аналогичная ситуация имела место и в XIX веке.
Итак, ни российские государи, ни российские законы не оперировали, по сути дела, термином "абсолютизм" или "абсолютная монархия".
Априори мы готовы утверждать, что и русские историки XVIII - первой половины XIX вв. старались воздержаться от употребления этих терминов применительно к российской истории.
Дворянские историки, прежде всего В.Н. Татищев и Н.М. Карамзин, обосновывали тезис об изначальности самодержавия на Руси, поэтому они находили его чуть ли не в древнерусском государстве, а в Московской Руси - во всяком случае. Государственная школа русских историков, отрицая наличие сословно-представительной монархии в России, рассуждала о русском самодержавии начиная с Ивана Грозного. В.О. Ключевский с известными оговорками признавал самодержавие Ивана III.
Разумеется, все эти историки не относили абсолютистские формы правления к таким ранним периодам русской истории; похоже, их просто не заинтересовало различие в терминах. Иначе складывалась ситуация на рубеже XIX-XX вв.
Русские историки и правоведы, стоявшие в основном на либеральных позициях, в конце XIX - начале ХХ вв. выделили следующие этапы в эволюции европейского государства, последовательно сменявшие друг друга:
- феодальное государство;
- военно-национальное государство;
- промышленно-правовое государство(5).
Под военно-национальным государством и понималась абсолютная монархия.
Нетрудно заметить, что при таком подходе абсолютизм занимал промежуточное положение между феодальным и буржуазным государством, не являясь ни тем, ни другим. Упомянутые авторы уже разводят понятия "самодержавие" и "абсолютизм", полагая, во-первых, что самодержавие утвердилось в России много раньше абсолютизма (последний - лишь с Петра I), а во-вторых, принципиальное отличие между ними они находили в европейских теориях, объясняющих власть монарха не Божественным промыслом, а теорией общего блага и теорией естественного права. М.А. Рейснер прямо указывал: "Крещением (России. - Ю.С.) в общеевропейскую государственную форму было официальное обоснование принципа самодержавия началом общего блага"(6).
Таким образом, эта группа исследователей (М.А. Рейснер, П.Г. Виноградов, П.Н. Милюков, М.М. Ковалевский и др.) под абсолютизмом понимали определенный исторически-конкретный этап в эволюции европейского государства, заканчивавшийся либо революционным свержением абсолютного монарха, либо "разумными реформами". И тот, и другой пути приводили к установлению промышленно-правового, т.е. буржуазного государства; а поскольку в каждой европейской стране это произошло в разное время, то и выделить период существования абсолютизма в Европе в целом, по их мнению, весьма сложно. Сам факт существования абсолютной монархии в ее европейской форме в России они признавали и начинали ее с Петра I.
В то же время в европейской науке появились работы ученых, разводящие не только понятия "абсолютизм" и "самодержавие", но и понятия "неограниченная монархия" и "абсолютизм". Так, согласно теории Козера (1903 г.) неограниченная монархия дает три формы абсолютизма: 1) практическую, 2) принципиальную, 3) просвещенную. Согласно теории Генриха фон Трейчке (1900 г.) европейский абсолютизм делится на: 1) легитимный, 2) теократический, 3) просвещенный(7).
Однако эти и подобные им теории в русской историографии не прижились, и под абсолютной монархией ученые, стоявшие на либеральных позициях, чаще всего понимали, как мы уже указывали, промежуточное звено между старым феодализмом и правовым конституционным государством.
Но уже первая русская революция перенесла вопрос о сущности и исторической судьбе русской монархии из области научной теории в область практики. Скажем, подготовка "Основных законов Российской империи" требовала определения сути государственного строя в России, и он был обозначен как "самодержавие". Многие видные русские историки и юристы были привлечены для определения этого понятия; позднее появился целый цикл работ на этот счет(8).
Весьма знаменательно, что в этих работах ученые, по сути дела, отказались дать формально-логическое, правовое или даже конкретно-историческое определение самодержавия. По общему мнению, надо было оставить в стороне мысль о том, что власти русских императоров возможно было дать чисто юридическую конструкцию, как, положим, векселю или чеку. Надлежало постигнуть отчетливо и раздельно, как в свое время указывал еще Н.И. Черняев, "... религиозные основы, мистику, идеалы, всемирно-историческое знание, культурное призвание, политическую необходимость, историческую правду, нравственные основы, психологию, поэзию и благодетельное влияние русского монархизма"(9).
Такая позиция была близка С.А. Котляровскому, подчеркнувшему: "Положение монарха часто имеет более глубокое историческое, чем юридическое обоснование. Правовые определения этой власти, формулы законодательных памятников и учредительных хартий - только поверхностный слой... Русская история была исключительна бедна устойчивыми юридическими отношениями, и к ней это особенно приемлимо10.
Этот же тезис стал достоянием русской публицистики. В.В. Розанов полагал, что уяснить власть русского монарха, "определить ее, формулировать, значит ее уменьшить, обеднить, ограничить"11. Эти теоретические установки позволили сделатьконкретные политические выводы и растиражировать их в массовых изданиях. Вот мнение А. Сигаева изложенное им в брошюре "Монархическая идея и современная действительность": "Слово монархизм не выражает собой точного и ясного понятия; под этой идеей понимается определенное настроение.., в основе которого преданность и любовь к царю", и далее "Задача монархистов - уразуметь идею самодержавного монархизма в связи с единением царя с народом на началах, изъявленных волей монарха, и помочь ему разумной покорностью и сознательным нравственным отношением к этой работе, которая возложена им на монархистов" (12). П.Е. Казанский главу XXII своегкапитального труда посвятил изучению принципа монархического верховенства, закрепленного ст.4 Основных законов. Главные свойства императорской власти в России таковы:
- верховенство;
- величество, под которым понимается власть главных решений в делах государства;
- власть крайняя, которая может и должна реализоваться в условиях чрезвычайных, в минуту крайней опасности, в том числе и для принятия решений надправных;
- власть последняя;
- власть высочайшая, решениям которой подчиняются все без исключения;
- власть всеобщая, решения которой распространяются, во-первых, на территорию всей страны, во-вторых, на все возможные проявления государственной власти(13).
На этом основании П.Е. Казанский готов был признавать власть российского государя неограниченной, но он решительно возражал против того, чтобы русское самодержавие считать абсолютизмом. По его мнению, абсолютизм предполагает отрешенность от народа, чего никогда не знало русское самодержавие. По мнению ученого, "русский юридический язык не знает ни понятий, ни выражений, которые бы соответствовали западному абсолютизму и восточной деспотии, и принуждал не употреблять слова иностранного корня. Во всяком случае ни "верховенство", ни "самодержавие" нельзя сближать с абсолютизмом. Последнее на русский язык надо перевести как самовластие"(14).
На этом основании он предлагал также развести понятия "царь" и "император"(15). Этот тезис весьма близок В.В. Розанову, заметившему, что монарх должен был быть и был "в границах земли", "народа", "быта", и нисколько не "департамента", не "канцелярии". "Так помним мы еще со времен Ярослава, и наc не может разубедить в этом юная, безродная, не украшенная никакой почтенной сединой мысль Сперанского и жалких его последователей"(16). Под последним В.В. Розанов понимал "всю школу юристов-теоретиков и юристов-практиков", не понявших разницу между самодержавием и абсолютизмом.
Итак, в годы первой русской революции и сразу после нее, вплоть до начала мировой войны, в науке и публицистике делаются попытки постигнуть самодержавие как некое сакральное, чуть ли не мистическое начало, освещенное всем ходом русской истории и характерное только для России. П. Флоринский, рассуждая об А.С. Хомякове, заметил: "... в сознании русского народа самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт - милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу"(17).
Основной постулат здесь - единение царя с народом, некая "нравственная поддержка целой нации" своего монарха. Весьма часто в это время цитировалась следующая строфа А.Н. Островского из пьесы "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский"(18).
...Москва привыкла видеть,
Как царь ея великий, православный,
На высоте своей недостижимой,
Одной святыне молится с народом,
Уставы церкви строгие блюдет,
По праздникам духовным веселится,
А в дни поста, в смиренном одеянье
С народом вместе каяться идет.
Л.А. Тихомиров, ставший рупором определенных политических и философских настроений, прямо указывал, что верховная власть монарха может основываться только на народном признании, добровольном и искреннем. Он резко критиковал теорию "государственного абсолютизма" (т. е. теорию общего блага и договорную теорию появления государства. - Ю.С.), согласно которой верховная власть государя зависит от того, что народ отрекся в его пользу от своей верховной власти. По мысли Тихомирова, народ отказывается от практики своей власти не в пользу монарха, а в пользу Бога, т.е. просто "отлагает" в сторону свою власть и требует над собой власти Божией. Для конкретного же исполнения этой власти Божией в государственности - Богом создается монарх(19).
Народность русского самодержавия, по мнению вышеупомянутых авторов-монархистов, проявляется прежде всего в том, что, русский крестьянин не понимал, что он изнывает под игом политического рабства. Мужик роптал на помещика, на начальство, на дворянство вообще, даже на Бога, но не на царя: он готов был думать, что указ подложен, что государя извели и проч. по пословице: "хочет царь, да не хочет псарь". И дело здесь не в личных качествах монарха - в народном сознании качества государя объективно заданы - но в его сане. Заметим, что так называемые царистские иллюзии русского мужика сохранялись и после падения самодержавия, даже в годы гражданской войны. Л.Д. Троцкий вынужден был признать, что если бы белогвардейцы выкинули лозунг "крестьянского царя", большевики не продержались бы и трех неделей. Отрицать сам факт монархического мировоззрения русского крестьянства даже в начале ХХ века невозможно.
Таким образом, именно народный характер русского самодержавия отличает его и от восточной деспотии, и от западного абсолютизма. Позднее этот тезис развивал И.Л. Солоневич(20).
Но единению царя с народом в России, столь желанного сердцу всех монархистов, как указывал еще П. Казанский, мешает бюрократия, утвердившаяся в России с Петра I. "Абсолютный государь оторван от народа, абсолютизм есть абсолютная свобода власти, основанная на "абсолютной бюрократии", которая, создав бесконечно сложный государственный механизм, под именем Царя, под лозунгом самодержавия, работает по своей программе и, все разрастаясь и разрастаясь и опутывая, как плющем, и Царя, и народ, благополучно друг от друга отрезанных петровским началом западного абсолютизма"(21).
На эту негативную роль бюрократа указывал и Л.А. Тихомиров: "...процесс вымирания петровских учреждений был естественным, но, к сожалению, бюрократический тип учреждений сделал свое дело. Верховная власть обрезывалась ими от народа и одновременно проникалась европейским духом абсолютизма. Этому последнему обстоятельству способствовало и то, что сами носители верховной власти в эту эпоху бывали даже нередко нерусского происхождения, воспитание же тогда у всех вообще было нерусское"(22) .
Позднее, уже после 1917 г., именно наличием бюрократии, разъединившей царя и народ, стали объяснять сам факт падения самодержавия в России, как это делал, к примеру, И.Л. Солоневич. И лишь немногие, наиболее одаренные, умы согласны были признать бюрократию неким имманентно присущим признаком той государственной формы, которая утверждалась в России после Петра. Впрочем, еще В.В. Розанов подчеркивал, что "вопрос - не в порицании бюрократии, а в ответе, чем ее заменить"(23).
Любопытно, что историки, занимавшиеся изучением всеобщей истории, раньше и тоньше поняли связь абсолютизма и бюрократии. Так, В.И. Герье справедливо полагал, что "самая серьезная задача национальной историографии заключается в правильном понимании и осмысленном изложении взаимоотношения власти и народа, что и составляет существеннейшее содержание истории нации"(24).
Рассуждая о французском абсолютизме накануне Великой французской буржуазной революции, В. Герье подчеркнул важнейший факт: в глазах народа бюрократия ассоциировалась с монархией. Чиновник в силу установившейся административной практики постоянно прибегал к королевским указам, находя в них санкцию для любых своих действий; в результате - "высокая идея королевской власти и воли вносилась в дрязги и мелочи жизни", что постоянно увеличивало число частных лиц, которые считали свои интересы несправедливо нарушенными королевской властью. Еще хуже, что высшая администрация таким путем спасалась от ответственности за свои распоряжения, ведь королевская воля не может быть оспорена. Это профанировало проявление монархической власти в области администрации. Все попытки королевской власти бороться с такой ситуацией оказались безуспешны: "без системы бюрократического абсолютизма" монарх не мог управлять страной; все его попытки путем издания сверхстрогих законов изменить ситуацию заканчивались неудачно; монархия вынуждена была отступать, что еще более легализовывало старый порядок(25).
В результате европейские монархи были низвергнуты именно как правители, как неудачливые администраторы. Революционный народ смел бюрократию, а вместе с ней и монархию. В.В. Розанов с замечательной тонкостью заметил: "Революция фактическая - есть момент определения в народных представлениях власти монарха..."(26)
Таким образом, та часть российских ученых и публицистов, которая придерживалась монархических убеждений, во-первых, разводила понятия "самодержавие" и "абсолютизм", относясь к последнему резко отрицательно, а во-вторых, признавала, что на протяжении XVIII в. русское самодержавие, благодаря реформам Петра Великого, вылилась в чуждый России абсолютизм, трагически разорвав единение царя с народом. К счастью, по их мнению, Россия имела Павла I и Александра I, которые своими реформами попытались восстановить самодержавное начало, отказавшись от бесплодного на русской почве европейского абсолютизма.
Нетрудно заметить принципиальные различия их положений с выводами либерально-буржуазной историографии. Для последних отказ от европейского абсолютизма, высоких идей Просвещения, общего блага и естественных прав человека, в конечном счете - от конституции и политических свобод - есть зло наихудшее, в то время как для первых возврат к национальным традициям самодержавия (в том виде, как они это понимали) есть благо почти абсолютное.
Однако все авторы конца XIX - начала XX вв., вне зависимости от своих политических убеждений, сходились во мнении, что в XVIII в., от Петра I до Павла I, формой государственного устройства в России являлся абсолютизм, аналогичный европейскому.
По понятным причинам вопрос о дефиниции абсолютизма в молодой советской исторической науке в 20-30-е гг. фактически не обсуждался, хотя ряд проблем истории абсолютизма оказался в центре внимания историков, вначале благодаря трудам академика М.Н. Покровского, а затем в результате критики его воззрений. К взглядам М.Н. Покровского на природу и сущность абсолютизма мы еще вернемся.
В 1940 г. в Институте истории АН СССР прошла дискуссия по проблемам определения государственного строя, предшествующего абсолютизму Петра; одиннадцать лет спустя, в 1951 г., на историческом факультете МГУ прошла дискуссия, непосредственно посвященная проблемам абсолютизма. Они выявили известную несхожесть позиций исследователей.
Большинство юристов, специалистов в области государства и права, склонны не разделять понятия "абсолютизм" и "самодержавие". Например, авторитетный ученый-юрист, профессор С.В. Юшков в лекции "Возникновение самодержавия при Алексее Михайловиче", читанной еще в январе 1945 г. (стенограмма ее опубликована), а затем в программной статье, изданной в журнале "Вопросы истории"(27), толкует упомянутые термины просто как синонимы. Разумеется, С.В. Юшков видит разницу между самодержавием Алексея Михайловича и, скажем, самодержавием Екатерины II, но форма государственного устройства та же; все различия объясняются эволюцией самодержавия в XVII-XVIII вв.
В подтверждение своих построений С.В. Юшков ссылается на известное высказывание В.И. Ленина, сделанное последним в работе "Попятное направление в русской социал-демократии": "Самодержавие (абсолютизм, неограниченная монархия) есть такая форма правления, при которой верховная власть всецело и нераздельно (неограниченно) принадлежит царю. Царь издает законы, назначает чиновников, собирает и расходует народные деньги без всякого участия народа в законодательстве и в контроле за управлением. Самодержавие есть поэтому самовластье чиновников и полиции и бесправие народа"(28).
Оставим в стороне кажущиеся сегодня смешными попытки исследователя аргументировать свои выкладки простыми цитатами из трудов классиков марксизма. Но часто, цитируя упомянутое высказывание В.И. Ленина, авторы-правоведы отвлекались от содержания всей его статьи. Дело в том, что Ленин в своей работе просто сравнивал различные формы государственного устройства и, в частности, противопоставлял республику монархии. В этом смысле любая форма монархического устройства (самодержавие, абсолютизм и проч.) - антипод республики и может рассматриваться как некая целостность. Но никогда в своих работах В.И. Ленин прямо не утверждал, что абсолютизм и самодержавие - синонимы.
В исторической литературе, в отличие от работ правоведов, в это время проводилось известное различие, а зачастую и противопоставление самодержавия и абсолютизма. Более того, применительно к различным периодам русской истории ученые-историки по-разному понимали содержание одного и того же понятия, например, самодержавия. Применительно ко второй половине XV в. под самодержавием историки понимали всего-навсего отсутствие вассальной зависимости великого князя московского от золотоордынского хана. Первым самодержцем на Руси они считали, таким образом, Ивана III Васильевича, свергнувшего, как известно, ордынское иго в 1480 г. Он, кстати, и официально принял титул "самодержец". Применительно к первой четверти XVI в. самодержавие трактовалось ими уже как "единодержавие" - когда власть московского государя распространилась на территорию всей русской земли, где уже были почти полностью ликвидированы небольшие удельные княжества, а равно и фактически суверенные великие княжества.
Но лишь при Иване IV Васильевиче, самодержавие, по мнению ученых-историков, выливается в режим неограниченной власти государя - неограниченную монархию, но историки в большинстве своем дружно утверждали, что в середине XVI в. в России сложилась отнюдь не абсолютная, но сословно-представительная монархия, которая в России не противоречила режиму неограниченной власти царя(29).
По крайней мере в исторической литературе никто и никогда, исключая разве что смоленского историка Д.П. Маковского, не ставил под сомнение этот факт. Напротив, такие признанные авторитеты, как К.В. Базилевич, Л.В. Черепнин и А.А. Зимин, убедительно доказали, что Земские Соборы не только не ограничивали власть Ивана IV фактически или юридически, но и главную свою задачу усматривали прежде всего в укреплении режима неограниченной власти царя. Правда, академик Черепнин высказал весьма оригинальную точку зрения, согласно которой при Иване Грозном существовали параллельно две формы государственного устройства: сословно-представительная монархия в земщине и режим неограниченной власти в опричнине(30), но эти его построения не встретили поддержки у других советских историков.
Более того, В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов рассуждали, применительно к эпохе Грозного, "о безоговорочном торжестве самого жестокого деспотизма"(31). Философским принципом подданства при Иване IV стало утверждение "а государю холоп без вины не живет". Деспотический характер самодержавия на Руси эти авторы, помимо всего прочего, объясняли параллелями в развитии средневековой Руси не с Европой, а с Византией, где восторжествовал принцип "что угодно императору, то имеет силу закона".
Таким образом, режим неограниченной власти (причем в крайнем, деспотическом варианте) утвердился в России исторически много раньше, чем сложилась абсолютная монархия.
Историки признавали также то, что начало ХУП в. - смутное время - привело к глубоким потрясениям старых государственных устоев: самодержавие было ослаблено, его престиж подорван - прежде всего многочисленными самозванцами, а также польскими и шведскими королевичами, стремившимися занять русский престол.
Публицисты того времени (Авраамий Палицын) даже различали самодержцев и самовластцев, противопоставляя царей законным лжецарям, "самовенечникам". Одновременно укрепились Земские Соборы, получившие невиданное ранее право избирать и утверждать государя.
С ХVII в. начался новый период русской истории. Более сложной стала социально-экономическая и политическая жизнь страны. Академик Н.М. Дружинин охарактеризовал ее как "взаимное переплетение старых и новых производственных отношений и до известного момента одновременное развитие и тех, и других".
На долю первых Романовых выпал тяжкий труд восстанавливать и перестраивать государство на новой, более широкой, территориальной и этнической базе. Именно при Алексее Михайловиче сложились основные черты государственного, социально-политического и социально-экономического строя, который господствовал, с известными модификациями, вплоть до 60-х г. XIX в.
По мнению историка А.Е. Преснякова, основными устоями нового государственного порядка стали: абсолютизм с сильным развитием личного начала и господствующее положение дворянства(32). Именно к концу царствования Алексея Михайловича вполне сложились все условия для перехода к абсолютной монархии. Петр I, таким образом, лишь юридически оформил то, что уже существовало в России фактически - абсолютную монархию.
Итак, вопреки мнению правоведов, историки полагали, что только лишь начиная с первой четверти ХVIII в. понятия "абсолютизм" и "самодержавие" сливаются и применительно к русской истории ХVIII - начала ХХ вв. выступают просто как синонимы. В конечном счете получается, что "самодержавие" характеризует весьма длительный период русской истории, а "абсолютизм" всего лишь эпоху внутри этого периода. Впрочем, иногда самодержавие рассматривают и как конкретную, специфическую для России, форму абсолютизма. А.Я. Аврех еще в начале 70-х годов пытался примирить позиции историков и правоведов. По его мнению в формально-юридическом смысле проблемы не существует вовсе. "Абсолютизм" и "самодержавие" означают одно и то же - "единодержавие", что подтверждается и звучанием самих терминов. Но в социально-политическом плане они совпадают лишь частично; и напрасно историки используют эти термины прежде всего в этом смысле(33).
Кстати, этот же автор в упомянутых статьях дал убийственную критику имевшимся в советской литературе 1960-х годов попыткам определить понятие "абсолютизм".
Так, во втором издании Большой советской энциклопедии абсолютизм трактуется как неограниченная монархия и сопровождается известной цитатой из ленинской работы "Попятное направление в русской социал-демократии". Этого явно недостаточно: если под неограниченной монархией мы будем понимать режим неограниченной власти, то таковой вполне владели египетские фараоны, римские императоры, монгольские ханы и т.п., но ведь никто не называл, скажем, Нерона или Чингиз-хана абсолютными монархами.
Аналогичная статья в Советской исторической энциклопедии трактует абсолютизм как форму феодального государства, характерную для позднего периода существования феодальной формации. Признак неограниченности власти отходит в этом случае, как мы видим, на второй план. Но данное определение, к сожалению, указывает не на сущность явления, а лишь на время его возникновения.
Сам А.Я. Аврех толкует абсолютизм как такую феодальную монархию, которой присуща в силу ее внутренней природы способность эволюционировать и превращаться в буржуазную монархию. Эта дефиниция вызвала резкие возражения со стороны ряда крупных историков, прежде всего А.Н. Чистозвонова и С.М. Троицкого.
В самом деле, по Авреху, абсолютизм есть некая предтеча буржуазной монархии; он должен обладать, в силу этого, признаками и характеристиками буржуазной монархии, пусть даже в зачаточном, неразвитом состоянии. Но в эпоху Петра I в России мы не находим не только капиталистического уклада или класса буржуазии, но даже сколько-нибудь крепкого третьего сословия. Непонятно, какая сила заставляет абсолютизм эволюционировать в сторону буржуазной монархии. Неясно, почему он возник в эпоху Петра I, задушившего, как считают, своей политикой ростки капитализма в России. То есть, давая свое определение абсолютизму, А.Я. Аврех сформулировал его чересчур абстрактно, да еще и в качестве ведущего признака взял следствие, а не причину (абсолютизм развивается - это следствие, а где же причина?).
В 1968 г. в рамках всесоюзной дискуссии по проблемам абсолютизма появилась статья А.Н. Чистозвонова, в которой была предпринята попытка подвести итоги изучения генезиса абсолютизма в странах Европы, в том числе и в России(34). Им предложено следующее определение: абсолютизм есть политическая надстройка позднего феодализма переходного периода, когда феодальная формация начинает разлагаться под воздействием развивающихся буржуазных отношений.
Долгие годы определение А.Н. Чистозвонова считалось лучшим; им пользовались весьма широко, но, как нам думается, без достаточных на то оснований. Прежде всего непонятно, что же такое "политическая надстройка"? Формационный подход к изучению истории предполагает наличие в каждой формации надстройки, составляющими элементами которой, с точки зрения марксистской парадигмы, являются государство, идеология, наука, культура, религия, искусство и проч. Если ставить знак равенства между понятиями "надстройка" и "политическая надстройка", то определение А.Н. Чистозвонова становится чересчур аморфным. Если понимать под политической надстройкой только государство и его политику, тогда определение А.Н. Чистозвонова не содержит ничего нового и его критика сводится к критике дефиниции А.Я. Авреха: в России абсолютизм сложился раньше, чем феодальная формация стала разлагаться, раньше, чем появились капиталистические производственные отношения в массовом масштабе и т.д.
Чтобы преодолеть это противоречие, историк Л. Павлова-Сильванская вообще отказывалась признавать существование абсолютизма в России, полагая, что русское самодержавие есть вариант восточной деспотии.
Дискуссия 1968-1972 гг. зашла в тупик, историки так и не смогли договориться об определении термина "абсолютизм".
Итоги дискуссии 1968-1972 гг. по проблемам абсолютизма изучались специально(35). Предложенные в ходе дискуссии дефиниции абсолютизма можно сгруппировать, вслед за М. Агиштон, следующим образом:
- понимание абсолютизма как формы феодальной монархии;
- понимание абсолютизма как формы монархии, эволюционизирующей от феодального государства к буржуазному;
- понимание абсолютизма как формы политической надстройки;
- понимание абсолютизма как формы феодально-крепостной диктатуры.
Однако общим местом стало понимание абсолютизма как особого этапа в развитии самодержавия при господстве феодального способа производства, не исключавшего отдельные элементы капитализма(36).
В это время так и не удалось выработать общепринятых хронологических рамок существования абсолютной монархии в России. Историки довольно заметно разошлись во мнениях при решении вопроса о социальной опоре абсолютизма. Однако наиболее острыми были споры о причинах возникновения и движущих силах в развитии российского абсолютизма, также не приведшие к выработке единой позиции(37).
Ряд совместных симпозиумов советских и зарубежных историков в Японии, Италии, ФРГ, ГДР, Румынии также не дали результатов. Это заставило исследователей обратиться к теоретическому осмыслению проблем абсолютной монархии.
Подведем итоги.
Рассуждая о социальной природе абсолютной монархии, Маркс и Энгельс признавали ее известную прогрессивность: в "...больших государствах Европы абсолютная монархия выступает как цивилизующий центр, как объединяющее начало общества. Там оно было горнилом, в котором различные общества подвергались такому смешению и обработке, которое позволило городам променять свое средневековое местное самоуправление на всеобщее господство буржуазии и публичную власть гражданского общества"(38). Такая монархия основана не столько на равенстве или балансе классовых сил, сколько на стихийно складывающемся и не всегда сознаваемом современниками компромиссе между дворянством и буржуазией.
Но в странах, где развитие капитализма вторично по отношению к Западной Европе, абсолютистские формы могут возникать как результат взаимного ослабления старых феодальных сословий, прежде всего аристократии и городов, как произошло в Испании и, мы смеем добавить, как могло произойти в России(39). Огромную роль при этом играет эволюция государства, смена одной его формы другой при прежних отношениях классового господства и подчинения. При этом абсолютная монархия приобретает ярко выраженные деспотические черты, близкие в этом смысле к азиатским формам правления.
Подобный вывод - следствие из многих соображений Маркса и Энгельса о социальной природе абсолютизма. Эти положения Маркса и Энгельса, похоже, не противоречат всем известным фактам российской истории и объясняют, пусть и в виде гипотезы, как и почему в России могло сложиться абсолютистское государство задолго до появления сколько-нибудь крепкого класса буржуазии.
Таким образом, под абсолютизмом в России мы будем понимать особый тип феодальной монархии, возникший на основе режима неограниченной власти монарха и соответствующий следующим признакам: наличие регулярной (постоянной) армии, формирование бюрократии, введение прямых денежных налогов и ликвидация самостоятельной политической роли церкви.
Нам остается добавить, что предложенные признаки абсолютной монархии сформулированы были еще М.Н. Покровским в работе "Русская история с древнейших времен". Многие историки повторили эти признаки в своих трудах без всяких ссылок на работы академика М.Н. Покровского. Думается, что его приоритет должен быть восстановлен.
Такое понимание абсолютизма не есть некая новация. Многие и многие авторы полагали, что самой существенной из движущих сил процесса зарождения и дальнейшей эволюции абсолютной монархии является сам институт государства с его возможностями и потребностями, т.е. внутренняя динамика государственного организма, его автономность, имманентность, то, что по-немецки называется Eigengesetzlichkeit(40).
Разумеется, эволюция государственного организма, при всей своей самостоятельности, в конечном счете определяется более общими процессами, протекавшими в обществе, в том числе социальными конфликтами, классовой борьбой, дальнейшим развитием феодального производства в условиях перехода от средневековья к новому времени и т. п. Так, все советские историки рассматривали становление абсолютной монархии в России как результат стремления господствующего класса упрочить свою власть по отношению к угнетенным массам(41).
Споры начинались, когда возникала потребность определить, какой класс или сословие господствовали в России. Тогда-то и появлялись публикации о генезисе капитализма со второй половины XVII в. и некоем равновесии между дворянством и буржуазией; о борьбе между крупным и мелким дворянством, между боярством и дворянством и проч. Не ставя под сомнение классовую природу государства, в том числе и абсолютизма, мы вместе с тем признаем, что в определенные эпохи интересы государства (очень часто понимаемые как общенациональные) становятся бесконечно важнее классовых. Централизация Российского государства, режим неограниченной власти монарха являются не только условием и необходимой предпосылкой для генезиса абсолютизма, но и той основой, на которой стало возможным его появление.
По крайней мере многочисленные модификации тезиса о том, что абсолютизм как форма государственного устройства появился в России в результате развития капитализма(42), на наш взгляд, должны быть отброшены как несостоятельные именно с позиций марксистской парадигмы.
Во-первых, государство и его формы есть элемент надстройки, которая является производной от базиса, определяется им; опережающее развитие надстройки в сравнении с базисом - нонсенс. Во-вторых, работы К. Маркса и Ф. Энгельса, как мы пытались показать выше, вполне могут объяснить появление государственных форм, близких к абсолютизму, иначе, без необходимости обосновывать это появление капиталистическим развитием.
Список литературы
(1) Кристенсен О. История России XVIII в. М., 1989. С. 34.
(2) Воинские артикулы Петра I. М., 1950. С. 50.
(3) ПСЗ. I. Т. VI.N 4870.
(4) См. подробнее: Ограничена ли власть монарха по законам Российской империи. СПб., 1907.; Дитятин И. Верховная власть в России XVIII столетия. СПб., 1895.
(5) Политический строй современных государств. СПб., 1905. Т. 1. С. VI-VII.
(6) Рейснер М.А. Общественное благо и абсолютное государство // Рейснер М.А. Государство и верующая личность. СПб., 1905. С. 287.
(7) См. подробнее: Политический строй современных государств. СПб., 1905. Т. 1. С. 1-5.
(8) Казанский П.Е. Власть всероссийского императора. Одесса. 1913; Сигаев А. Монархическая идея и современная действительность. Одесса, 1914; Тальберг Г.Г. Правительствующий Сенат и самодержавие. М., 1914; Зандер А.А. Исторический очерк развития самодержавной власти. Вильна, 1910; Глинский Б. Борьба за конституцию. СПб., 1907; Котляровский С.А. Юридические предпосылки русских "Основных законов". М., 1912.
(9) Черняев Н.И. Необходимость самодержавия для России. Харьков, 1901. С. 1. Эту же мысль он высказывал и в более ранних своих работах. См. подробнее: Черняев Н.И. О русском самодержавии. М., 1895.
(10) Котляровский С.А. Указ. соч. C/ 130/
(11) Розанов В.В. О подразумеваемом смысле нашей монархии. СПб., 1912. С. 49.
(12) Сигаев А. Указ. соч. С. 3, 5-6.
(13) Казанский П.Е. Указ. соч. С. 523-557.
(14) Там же. С. 761.
(15) Там же. С. 743.
(16) Розанов В.В. Указ. соч. С. 71.
(17) Флоренский П. Около Хомякова. Сергиев Посад, 1916. С. 26. Заметим, кстати, что славянофилы, будучи людьми искреннего и теплого православия, тем не менее иначе понимали сакральность власти русского царя. Так, И.С. Аксаков в своей неопубликованной статье "Самодержавие не есть религиозная истина" указывал, что деятельность самодержавия должна укладываться только в государственные деяния. Если же самодержавие вторгается в жизнь церковную или частную, то оно переходит в уродство, становится тиранией. Историческая заслуга России, по его мнению, состоит в том, чтобы удержать самодержавие в пределах государственной сферы, минуя конституционные формы. Власть царя - не право, а долг и обязанность, возложенная на него народом. См. подробнее: Дудзинская Е.А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983. С. 49.
(18) Вестник Европы. 1867. Т. 1.N 3. С. 93.
(19) Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1993. С. 95-96.
(20) Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991.
(21) Казанский П.Е. Указ. соч. С. 760.
(22) Тихомиров Л.А. Указ. соч. С. 341.
(23) Розанов В.В. Указ. соч. С. 9.
(24) Герье В. Понятие о власти и о народе в наказах 1789 года. М., 1884. С. 141.
(25) Там же. С. 41-46.
(26) Розанов В.В. Указ. соч. С. 54.
(27) Юшков С.В. К вопросу о политических формах русского феодального государства до XIX века // Вопросы истории. 1950.N 1.
(28) Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 251-252.
(29) По сути дела, тогда только К.В. Базилевич подверг критике введенный в научный оборот С.В. Юшковым термин "сословно-представительная монархия", предложив вместо него термин "сословная монархия", применявшийся еще Н.П. Павловым-Сильванским. О современном толковании этих терминов см. подробнее: Власть и реформы. СПб., 1996. С. 70-74. В.М. Панеях весьма скептически отнесся к идее сословного представительства, полагая, что в это время в России имела место "самодержавная монархия деспотического типа".
(30) Черепнин Л.В. К вопросу о складывании абсолютной монархии в России (XVII-XVIII вв. // Черепнин Л.В. Вопросы методологии исторического исследования. М., 1981. С. 182.
(31) Кобрин В.Б., Юрганов А.Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси // История СССР. 1991. N 4. С. 56.
(32) См. подробнее: Три века. Россия от смуты до нашего времени. М., 1913. Т. 1. С. 2-3.
(33) Аврех А.Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР. 1968. N 2. С. 92-93; он же. Утраченное равновесие // История СССР. 1971. N 40. С. 63-64.
(34) Чистозвонов А.Н. Некоторые аспекты генезиса абсолютизма // История СССР. 1968. N 3.
(35) Агиштон М. Русский абсолютизм XVII - первой половины XVIII вв. в советской исторической науке: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1989.
(36) Там же. С. 9.
(37) Споры, возникающие на этот счет в отечественной историографии, проанализированы С.О. Кристенсеном. См. подробнее: Кристенсен С.О. История России XVII в. М., 1989. С. 32-46.
(38) Маркс К. Революционная Испания // Там же. Т. 10. С. 431-432.
(39) Многие историки, рассуждая о петровской эпохе, высказали мысль о непримиримом соперничестве русской титулованной знати и нового чиновного дворянства, в союзе с которым выступило купечество. Думается, что факт ослабления старорусского боярства, а затем и его слияние с дворянством в единый господствующий класс-сословие отрицать трудно, как и сам факт наличия острой внутриклассовой борьбы в конце XVII - первой половине XVIII вв.
(40) Кристенсен С.О. Указ. соч. С. 38.
(41) Зимин А.А. О политических предпосылках возникновения русского абсолютизма // Абсолютизм в России (XVII-XVIII в.). М., 1964. С. 49.
(42) К сожалению, эту формулу некоторые советские историки трактовали как обратимую, т.е. находя в России первой четверти XVIII в. абсолютную монархию, они начинали искать (и находили) капиталистические формы в производстве.
|
