Аникин А.А.
Художественное завершения века русской классики приходится на творчество А.П.Чехова. А его "Вишневый сад" (1904) станет символом прощания с уходящей дворянской эпохой.
Когда Леонид Гаев воскликнет "Я человек восьмидесятых годов" (конец первого действия), то эта реплика поведет за собой череду чеховских героев-недотеп, разучившихся жить или разлюбивших жизнь. Люди восьмидесятых: Беликов, Старцев, Иванов, Чимша-Гималайский, доктор Рагин. Здесь же и унтер Пришибеев, и хитрый Хамелеон, и Злоумышленник. Здесь же и неожиданно глубокие детские впечатления – "Степь", да и тот же Ванька Жуков. Здесь же и герои, преодолевающие гаевщину: врачи Дымов из "Попрыгуньи", Королев – "Случай из практики".
В русле нашей главы реконструкция времени у Чехова не предстает трудной задачей, расчисление времени по календарю не будет необходимостью: это эпоха своеобразного безвременья, когда опираться на точное ощущение времени не представляется важным. Так и Фирс в "Вишневом саде" в последних словах произнесет: "Жизнь-то прошла, словно и не жил… Эх, ты… недотепа!.." Время перестало жить, связь времен распалась.
Заметим только, что такова картина именно духовная, рожденная поэтическим переживанием. Это ничуть не противоречит тому накалу жизненных, бытовых, экономических перемен и веяний, которыми насыщено это время: развитие науки, экономики, политические процессы, социальные осложнения и прочее – это уже иная сторона восприятия, и литература несет те впечатления, которые внешне скрыты порой чрезвычайно динамичными чертами, она выносит в художественный опыт те скрытые тенденции, которые еще не ощутимы в потоке событий.
Поэтому 1880-е годы – это и крепкое царствование Александра III, и небывалое политическое укрепление России, с победой в турецкой войне, и развитие науки, промышленности и капитала, и – бесконечная тоска и опустошение, от которых то спать, то отравиться хочется… Вновь вспомним названия чеховских рассказов или – судьбы головлевского семейного гнезда.
Действие "Вишневого сада", думается, вплотную сближено или совпадает с временем создания этой удивительной комедии – 1903 год. Для Чехова было важно присутствие современности и на сцене. Может быть, поэтому в пьесе приметы времени даны не столь конкретно, без названных дат, хотя герои постоянно обращаются к временам и срокам в своих рассуждениях. В такой стилистике, по крайней мере в ближнем временном контексте, всякое обращение к пьесе создает видимость современности: для читатели или зрителя действие происходит прямо при нем, вместе с ним.
И это отчетливо – эпоха рубежа веков. Леонид Гаев говорит о себе как человеке 80-х годов – времени становления его характера. И если ему сейчас 51 год, то скорее всего столь памятные для него годы – это возраст 30-40-ка лет, когда уже есть некоторая устойчивость в понимании своей эпохи. Его сестра Любовь Андреевна, очевидно, заметно моложе его, поскольку Гаев вспоминает: "Ты, Люба, в ее годы (в возрасте Ани. – АА) была точно такая". Гаев рассуждает и о семидесятых годах, и о художниках-декадентах, очевидно, витийствуя о движении времени к рубежу ХХ века, когда слово декадент стало общепринятым (ср. название статьи М.Горького 1896-го года "Поль Верлен и декаденты"). Так что начало века – самое подходящее время, чтобы гаевы рассуждали о декадентах, а восьмидесятые годы воспринимались как уже отошедшее прошлое.
87-летний Фирс часто вспоминает прожитые годы: "Живу давно. Меня женить собирались. А вашего папаши еще на свете не было", - скажет он, кажется, Лопахину. Когда же женить хотели – лет 70 назад? Опять же наиболее вероятно, что отец Лопахина был рожден крепостным, а вот сам Ермолай рабом не был. Совмещение этих наблюдений выводит действие пьесы именно к началу ХХ века.
Более определенно Фирс скажет: "А воля вышла, я уже старшим камердинером был". То есть был в весьма зрелом возрасте, но и не стариком. Если так он сказал бы, предположим, годы в восьмидесятые, то камердинером он, выходит, стал уже под семьдесят, это едва ли.
Для Фирса вся дореформенная жизнь кажется единой, все, что до 1861-го года – это общее его представление о том, что было "раньше": "В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали. <…> Способ тогда знали…" Так и складывается, что 61-й год – это лет сорок назад. Такая датировка вполне отвечает всем прочим деталям пьесы.
Примем пьесу 1903 года как картину жизни именно этого времени и едва ли ошибемся, хотя таких четких указаний, как прежде здесь мы не найдем. Это даже удивительно: герои постоянно упоминают временные ориентиры, но четкая картина времени вырисовывается с трудом, время у Чехова в этой пьесе словно существует реально, но не заметно для героев. Указаны возрасты некоторых лиц, события соотнесены друг с другом ("Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик"), даны отчетливые даты событий: приехали в начале мая, торги назначены на 22 августа (событие третьего действия), отъезд семьи – в начале октября. Так что с мая по октябрь длится сюжет с нелепым приездом Раневской, словно только ради того, чтоб увезти обратно в Париж деньги своей тетушки-графини: "Да здравствует бабушка! – а денег этих хватит не надолго". А вот к какому году отнести это 22 августа – остается все же только нашим предположением.
Так, собственно, и должно быть с героями-недотепами, то живущими прошлым, то потерявшим связь с реальным временем, то ожидающими какого-то великолепного будущего… Последнее – особенно комично и одновременно трагично. И здесь возьмем даже не знаменитые слова Пети или Ани ("Перед нами откроется новый, чудесный мир"), а слова крепкого дельца Ермолая Лопахина: "И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности <…> и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…"
Что же будет с дачниками, купцами, вечными студентами и прочими героями Чехова - через пресловутые двадцать лет? Ошибется Лопахин: лет через двадцать по той самой местности где-то на дороге от Москвы к Харькову, вероятно около Курска или Белгорода, пройдет кровавая полоса гражданской войны, которая сметет, наверное, всех обитателей вишневых садов. Какое прекрасное будущее ждет бедного студента Петю: может, он станет жертвой войны, может, скроется в эмиграции, может, сам станет комиссаром в пыльном шлеме, громящим все, связанное с прошлым… Кто знает, кто знает? Новый, чудесный мир: неуклюжего Лопахина растерзают его же мужики с маковых полей под водительством Епиходова; Леонид Гаев сойдет с ума от голода и холода и околеет в канаве; боевую подругу комиссара Пети будут страшно пытать в белогвардейских застенках; только морфий будет спасать от кошмаров Раневскую в трущобах европейской столицы; только подлец Яшка переживет все и станет тупым нэпманом, если вернется из Парижа, – тоже ненадолго… "Вишневый сад", "Вишневый сад" – сколько предсказано в его трагикомических картинах начала века!
Все стало неясным героям "Вишневого сада", не заметили, как жизнь прошла, не чувствуют, что готовит им судьба во времена будущие. Очень точное переживание для пьесы-комедии 1903-го года.
|
