Федоров В.В.
Анализ одного стихотворения. «О чем ты воешь, ветр ночной?..»
Прежде чем говорить непосредственно о стихотворении Ф. Тютчева, мы вынуждены очень кратко ответить на несколько теоретических вопросов. И первым из них будет вопрос о причине стремления человека создавать поэтические произведения. Наш ответ таков: человек – существо сверхтелесное и, следовательно, сверхжизненное, потому что жизнь является не абсолютно высшей формой бытия, а высшей формой телесного по своему типу существования. Однако он находит такие онтологические условия, которые не позволяют ему осуществляться должным образом. Человек вынужден адаптироваться к этим условиям: он превращает себя в телесное существо и, таким образом, становится субъектом превращенно-человеческого бытия. Будучи в телесной – пространственно-временной – действительности только телесным существом, будучи по своему онтологическому статусу «словесным» (от Слова) существом, человек в настоящее время является, как мы сказали, субъектом превращенно-человеческого бытия.
Свою превращенность он не рассматривает как должное, нормальное онтологическое состояние, а потому стремится его преодолеть. Преодолеть его можно лишь актом, противоположным тому, которым человек приспособился к условиям телесной действительности, – актом обратного превращения: первичный человек снова обращается в себя самого. Однако телесный человек, более или менее приспособившийся к жизненному существованию, вовсе не относится к жизненному типу своего существования как к недолжному; напротив, он считает, что осуществляется правильным образом, поэтому участвовать в событии обратного превращения в настоящее время не готов. Вместе с тем человек стремится осуществлять такие действия, которые «выдают» его внежизненность, притом эти действия не исключительные, а весьма обыкновенные для человека: например, высказывание.
Чтобы высказаться, человек должен вообразить и тем самым превратить себя в героя и его жизненный контекст. Они имманентны автору, будучи вне телесного человека. Бытие человека-автора осуществляют законы языка. Не будучи телом, человек-автор продолжает оставаться субъектом (языкового) бытия, которое в этой ситуации осуществляется как бытие мира: то, что мы называем «внутренним миром человека», есть не место, но субъект бытия.
Языковое бытие человека относительно легко «эксплуатировать» для достижения жизненных целей: большинство высказываний соотнесено с жизненными проблемами, имеет практически-полезную направленность.
Поэтическое высказывание весьма заметно отличается от «прозаического» отсутствием прагматического плана. Человек-поэт – субъект бытия, типологически сходного с бытием Слова – абсолютно первичного субъекта бытия. Это означает: поэт (субъект превращенно-словесного существования) превращает себя в субъекта языкового существования (повествователя, исполнителя, лирического героя), а он – в субъектов телесного существования и фабульную действительность – сферу этого типа бытия.
Бытие человека-поэта осуществляется в сфере бытия Слова. Конечно, здесь нет односторонней зависимости, поскольку бытие поэта есть практическая форма словесного бытия; архитектоника Слова в значительной (далеко не в исключительной, разумеется) мере опирается также на архитектонику поэтического бытия. Государственный деятель, будучи крупной величиной в жизненной сфере, как правило, есть весьма скромная величина в бытии Слова, архитектоника которого держится в значительной степени усилиями поэтов.
У поэтического бытия есть цель, и здесь мы вынуждены не согласиться с Кантом, отказавшим поэтическому (художественному) произведению в цели именно потому, что он разделял традиционный взгляд на поэтические законы как осуществляющие «произведение». По-своему ту же мысль высказывает и Пушкин: цель поэзии – поэзия. Поэтическая форма бытия – превращенно-словесная форма, которая не является должной. Человек не согласен осуществляться превращенным образом, поэтому он стремится стать непосредственно-словесным существом. Цель поэта, таким образом, – перестать быть поэтом, быть творцом.
Человек осуществляет акт обратного превращения, присваивая себе ценность такого рода, которая является как бы исконно человеческой, отнюдь не роскошью. Присвоить ее он может, делая ее содержанием своего бытия. То, что для фабульного героя является высшей человеческой ценностью (для русской литературы это обычно любовь), для автора (и читателя) предстает как эстетическая ценность. Эта ценность, не обладая «разрешающими» возможностями (она не разрешает онтологический конфликт автора), обладает значимостью, заключающейся в том, что она, не будучи «жизненной», является «человеческой» ценностью: обретая ее, человек обретает опыт человеческого бытия. Поскольку это бытие является превращенным, постольку оно является конфликтным. Поэтическое бытие – бытие, чреватое онтологическим конфликтом.
Поэтическое бытие, будучи желанным для человека, представляет вместе с тем реальную опасность для поэта как жизненно-прозаического человека.
Чем же опасно стихотворение «О чем ты воешь, ветр ночной?..» для Ф.И. Тютчева?
Мы говорили, что поэтически актуальный человек оказывается причастным к бытию такого типа, которое осуществляется превращенно- словесными формами, следовательно, для человека-поэта становится актуальным и круг проблем, свойственных этому бытию. Так, «личной» проблемой Тютчева-поэта становится необходимость направлять свое бытие в сторону, где оно получает реальный шанс из превращенного стать непосредственным, прямо словесным. Автор подготавливает ситуацию, в которой герой может совершить акт обратного превращения и стать автором. В этом случае автор перестает быть автором и становится субъектом непосредственного человеческого бытия.
Отношения «автор-герой» – практическая форма отношений «первичный человек – жизненно актуальный человек», т.е. отношений того, кто превратил себя в Ф. Тютчева, и Ф. Тютчева как жизненного существа.
Становясь автором, Тютчев становится субъектом превращенно-словесного бытия, которое осуществляется в сфере бытия Слова. Поскольку актуальное онтологическое состояние Слова является превращенным, превращенным становится и бытие Тютчева-автора. Как субъект словесного бытия, он превращает себя в лирического героя-субъекта превращенно-языкового бытия; лирический герой превращается в фабульного героя.
Далее «маятник» начинает движение в обратную сторону. Фабульный герой – говорящий, высказывающийся герой. Высказываясь, он становится субъектом превращенно-языкового бытия, осуществляясь законами, которыми осуществляется тот, кто себя в него превратил, – лирический герой. Высказываясь, фабульный герой как автор не только осуществляется как субъект превращенно-языкового бытия бытием лирического героя, но и оказывает влияние на его онтологическое состояние. Герой-автор, постепенно разворачивая свое бытие, обнаруживает его как «хаотическое», антикосмическое. Как субъект превращенно-языкового бытия (превращенной формой существования которого оказывается хаос – фабульный герой второго плана), герой-автор противостоит лирическому герою как исходному субъекту, который превращает себя в фабульного героя и его жизненную – и тем самым «смертную» – действительность. Из этой действительности и «рвется» «мир души ночной» фабульного героя.
Хаос имманентен бытию героя-автора. Законы, осуществляющие лирического героя, в своем исходном состоянии не могут осуществить бытие героя-автора (превратившего себя в героя своего высказывания – хаос). Хаос – «оборотень» космоса. Закономерности, осуществляющие хаос как фабульного героя, суть производные от законов, осуществляющих героя-автора. Они, в свою очередь, суть законы, осуществляющие бытие лирического героя. Чтобы осуществить бытие героя-автора, лирический герой должен изменить статус своего бытия настолько радикально, что становится оборотнем самого себя. Герой-автор, таким образом, оборотень лирического героя, его онтологический антагонист.
Заключительные строчки:
О, бурь уснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!.. –
это своего рода «моление о чаше», условно заканчивающее высказывание. Лирический герой возвращается к самому себе как «миру дневной души». Цель Тютчева в данном случае состояла в том, чтобы лишь «прикоснуться» к тем «мирам»-антагонистам, которые сосуществуют в нем как субъекте превращенно-словесного бытия, но для подлинного их столкновения необходима сфера, превышающая ту, которую способно освоить эстетическое бытие.
|
