Ирина Канторович
«Дней Александровых прекрасное начало...»
Особенности внутриполитического режима, установившегося при Павле I (1796—1801), сказались и на положении в Москве. За недолгое правление этого императора в Москве появилось много тайных агентов, следивших за настроениями дворянского общества. Было издано и такое предписание: владельцы домов, устраивавшие у себя балы или концерты, были обязаны заранее ставить об этом в известность полицию. Однако и полученное разрешение не освобождало от обязательного присутствия среди гостей квартального в мундире.
В годы павловского правления были запрещены для использования в печати напоминавшие о революционной Франции слова отечество, гражданин, клуб; был официально закрыт Английский клуб— любимое место встреч московских дворян. Реакционный московский полицмейстер Эртель особенно ревностно следил за подражателями французской моде. Нарушителей, зачесывавших волосы вперед особым способом, щеголявших во французских «революционных» круглых шляпах и многократно обернутых вокруг шеи галстуках, безжалостно изгоняли из московского Благородного собрания. На улицах иногда можно было увидеть такую сцену: полицейский срывает с прохожего круглую шляпу и разрезает ее на куски.
При Павле I активно насаждались внешнее благочестие и формальное уважение к власти. Например, специальным указом перед Спасской башней, главным входом в Кремль, был установлен караул, заставлявший всех проходящих снимать шапки. «Я никому бы не советовал ослушаться этого приказа», — замечал немецкий путешественник — свидетель этого нововведения. При этом он добавлял, что следование приказу — прекрасный способ заработать лихорадку, так как под сводами башенных ворот, углубленных в землю, так холодно, что даже в жаркий день мороз сковывает члены и зубы отбивают дробь.
Вмешательство в повседневную жизнь, грубый деспотизм павловского режима составляли разительный контраст с вольностями екатерининского времени. Поэтому становится понятным, с какими чувствами восприняли московские дворяне в марте 1801 г. известие о внезапной смене императора. По свидетельству современника, город охватила «немая всеобщая радость... Все обнимались, как в день Светлого Воскресения; ни слова о покойном, чтобы и минутно не помрачить сердечного веселья, которое горело во всех глазах». Молодые москвичи немедленно надели круглые шляпы; «дня через четыре стали показываться фраки, панталоны и жилеты...»
Коронация Александра Первого
Летом 1801 г. Москва готовилась к предстоящей коронации Александра I. Московские дворяне и купцы по собственному почину собрали значительные средства на сооружение триумфальных арок, ворот, праздничных павильонов. Однако Александр, выразив благодарность, рекомендовал использовать собранные деньги на строительство школы или больницы.
В сентябре 1801 г. в Москву на коронационные торжества прибыли царь с двором и множество любопытствующих. Путеводитель, изданный в Москве в середине ХIХ в., сообщал об этом событии так: «1801, сентября 15, последовало в Москве коронование Государя Императора Александра I Павловича и супруги Его Императрицы Елисаветы Алексеевны. Москва, ликуя в торжестве ... благословила Помазанника Божия».
Все очевидцы отмечали необыкновенную красоту и благообразие молодого царя. Московский митрополит Платон, выведший после свершения обряда миропомазания Александра I из храма, обратился к народу со словами, выразившими всеобщий восторг: «Посмотрите, православные, каким Бог наградил нас царем — прекрасен и лицом, и душою».
Как-то в те дни Александр решил прогуляться верхом по улицам Москвы. Его тут же узнали, окружили, стали осыпать поцелуями сапоги царя и даже сбрую его коня. Очевидец свидетельствует: «Перед владыками Востока народ в ужасе падает ниц, на Западе смотрели некогда на королей в почтительном молчании; на одной только Руси цари бывают так смело и явно обожаемы».
Декабристы в Москве
Начало деятельности декабристов в Москве
Тайные общества декабристов действовали, как правило, в местах дислокации крупных воинских частей — в Петербурге и на Юге России. В Москве военных было относительно мало, поэтому Первопрестольная не стала одним из центров движения декабристов, но всё же сыграла в нем значительную роль.
В 1817 г. в Москву прибыли царский двор и гвардия — по случаю предстоящих торжеств закладки храма Христа Спасителя и открытия памятника Минину и Пожарскому. Гвардейские офицеры, часть которых принадлежала к тайному обществу, были расквартированы вместе с войсками в Хамовнических казармах (эти старейшие московские казармы были построены в начале ХIХ в. на средства домовладельцев, которые благодаря этому освобождались от тяжкой обязанности предоставлять свои квартиры для размещения солдат и офицеров).
Приезжавшие из столицы шефы полков обычно останавливались в так называемом Шефском корпусе; там получил квартиру и полковник гвардейского Генерального штаба Александр Николаевич Муравьев. На квартире Муравьева в Шефском корпусе и в доме Михаила Фонвизина в Староконюшенном переулке происходили встречи будущих декабристов.
Московский заговор 1817 года
В разгар споров декабристы получили из Петербурга известие о намерении Александра I восстановить Польшу в границах 1772 г. Это означало для России потерю части территорий, которые многие русские патриоты считали исконными. По этому поводу в Шефском корпусе состоялось экстренное совещание декабристов, которое в дальнейшем в следственных делах было названо Московским заговором 1817 г.
По свидетельству декабриста Ивана Якушкина, «совещание это было немноголюдно; тут были, кроме самого хозяина, Никита, Матвей и Сергей Муравьевы, Фонвизин, князь Шаховской и я». После бурных дебатов «Александр Муравьев сказал, что для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование императора Александра и что он предлагает бросить между нами жребий, чтобы узнать, кому достанется нанесть удар царю. На это я ему отвечал, что они опоздали, что я решился без всякого жребия принести себя в жертву и никому не уступлю этой чести».
Якушкин намеревался убить царя из пистолета при выходе из Успенского собора Кремля, а затем немедленно выстрелить в себя из второго пистолета. Высказали свою готовность стать цареубийцами также Никита Муравьев и Федор Шаховской. Окончательное решение вопроса было отложено до приезда из Петербурга Сергея Трубецкого.
Союз благоденствия
В 1818 г. было создано новое тайное общество декабристов — Союз благоденствия. Тридцать членов союза образовали его Московскую управу.
В январе 1821 г. в Москве собрался съезд руководящего органа Союза — Коренной управы, проходивший в доме отца Фонвизиных на Рождественском бульваре. Сюда приехали члены тайного общества из Петербурга, Кишинева и Тульчина. Московский съезд принял решение о ликвидации Союза благоденствия и о создании новой тайной организации.
Попытки поддержать восстание на Сенатской площади
14 декабря 1825 г. декабристы открыто выступили в Петербурге. Среди организаторов этого восстания немалую роль сыграли и москвичи.
Один из них — барон В.И.Штейнгель— известен не только как активный участник декабристского движения, но и как человек, немало сделавший для Москвы, содействовавший сохранению ее архитектурного своеобразия. После Отечественной войны 1812 г. Штейнгель работал в Комиссии по застройке Москвы. Преимущественно его стараниями были спасены от сноса многие бесценные памятники Кремля и другие здания. Сохранившийся до наших дней дом В.И.Штейнгеля в Гагаринском переулке (в недавнем прошлом — ул. Рылеева), построенный в 1815 г., весьма типичен для послепожарной застройки Москвы; в подобных домах часто бывали декабристы.
Наряду со Штейнгелем в подготовке петербургского восстания участвовал и Иван Пущин. 15 декабря москвичи прочитали его послание: «Когда вы получите это письмо, всё будет решено... Мы уверены в 1000 солдат, коим внушено, что присяга, данная Константину, свято должна соблюдаться. Случай удобен. Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».
Иван Якушкин, узнавший о письме поздно ночью, так описывал последующие события: «Несмотря на то, что было уже за полночь, мы с Алексеем Шереметевым поехали к Фонвизиным; я его разбудил и уговорил его вместе с нами ехать к полковнику Митькову, который казался мне человеком весьма решительным; мы его также разбудили. Надо было определить, что мы могли сделать в Москве при теперешних обстоятельствах».
Якушкин предложил конкретный план действия к выступлению московских войск. Но в итоге, сообщает Якушкин, «мои собеседники единогласно заключили, что мы четверо не имеем никакого права приступить к такому важному мероприятию. На завтрашний день вечером назначено было всем съехаться у Митькова».
Следующий день принес огромные изменения: в Москве было получено известие о подавлении восстания и о заключении всех участников в крепость; в этот же день московские войска присягнули Николаю I. Однако вечером 16 декабря совещание у Митькова всё же состоялось. На нем Петр Муханов предложил ехать в Петербург, «выручить из крепости товарищей и убить царя. Для этого он находил удобным сделать в эфесе шпаги очень маленький пистолет и на выходе, нагнув шпагу, выстрелить в императора. Предложение самого предприятия и способ привести его в исполнение были так безумны, что присутствующие слушали Муханова молча и без малейшего возражения.
В этот вечер у Митькова собрались в последний раз на совещание некоторые из членов Тайного общества, существовавшего почти 10 лет».
Через несколько дней в Москве начались аресты; московские декабристы разделили горькую участь своих товарищей.
Экономическая жизнь Москвы в первой четверти ХIХ столетия
Промышленность
Ведущей отраслью промышленности Москвы в те годы было производство текстиля. Крупным текстильным предприятием Москвы того времени, сохранившимся до наших дней, была Трехгорная мануфактура братьев Прохоровых на Пресне. Она возникла в 1799 г., и поначалу производственный процесс там был вполне кустарным: ткали вручную, отбеливали полотно в открытых котлах, а красили и вовсе по старинке, как в ХVII в. Прибыль достигалась в основном за счет жестокой эксплуатации.
Во время пожара 1812 г. Прохоровская мануфактура не пострадала — в отличие от подавляющего большинства предприятий, принадлежавших конкурентам. За два послевоенных года производство увеличилось в 10 раз. В начале 1840-х гг. на фабрике действовало уже 200 станов, восемь машин и один паровой привод. Мануфактура славилась своими ситцами, кашемирами, платками и полубархатом.
Торговля
Центром московской торговли был Гостиный двор, расположенный в Китай-городе. Здание Старого Гостиного двора, построенное в начале ХIХ в. по проекту Дж.Кваренги и восстановленное после пожара О.Бове, остается и сегодня самым внушительным по масштабам сооружением на Ильинке: оно занимает целый квартал между улицами Ильинкой и Варваркой, Рыбным и Хрустальным переулками. Двухэтажные аркады, окружающие здание, ранее были открытыми.
Один английский художник, побывавший в допожарной Москве, был поражен обширностью Китай-города. Огромное количество лавок (около шести тысяч), азиатский облик продавцов и покупателей напомнили ему багдадский базар. Немецкий путешественник вспоминал, что в бесчисленных лавках Китай-города даже днем так темно, что едва удается различить цвет и качество товаров; таков замысел: хочешь — не хочешь, а приходится покупать кота в мешке.
«Круглый год здесь встречаешь такое, что едва ли отыщешь на самых больших европейских ярмарках. В считанные часы можно меблировать целиком огромный дом, причем роскошно, в новейшем вкусе, приобрести одежду на все сезоны. Здесь же — и турецкие, персидские, татарские, китайские лавки. Фруктовые ряды переполнены превосходными прозрачными или морожеными яблоками, разными видами крупных и очень вкусных груш, слив, красивыми владимирскими вишнями, дынями и арбузами. В каждой фруктовой лавке можно купить благороднейший ананас, на корню, в горшочке, превосходной зрелости, по рублю за штуку».
Помимо Китай-города средоточием московский торговли были также Тверская улица и Кузнецкий мост. Кузнецкий мост не пострадал в 1812 г., поскольку охранялся отрядом наполеоновской гвардии. В начале 1820-х гг. эта улица стала центром модной торговли. Подавляющим большинством расположенных там магазинов на этой улице владели французы. Из девятнадцати располагавшихся на Кузнецком мосту магазинов, продававших платье, обувь, головные уборы и т.п., лишь один был русским.
Около Кузнецкого моста в предвоенное время находился и известный не только в Москве модный магазин «препронырливой и превкрадчивой» француженки мадам Обер-Шальме, переименованной москвичами в Обер-Шельму. Там торговали французскими духами, дорогими материями, табакерками, карманными часами, фарфоровыми цветами и другими роскошными предметами убранства интерьера. По словам современника, перед праздниками у мадам Обер-Шальме был «такой приезд, что весь переулок заставлен каретами».
В 1812 г. по Москве стали ходить слухи о шпионской деятельности мадам. Во всяком случае известно, что Наполеон вызывал ее к себе в Кремль и расспрашивал о «настроении умов в России». Мадам Обер-Шальме была вынуждена покинуть Москву с наполеоновской армией и погибла во время отступления.
«Пожар способствовал ей много к украшенью...»
Комиссия для строения
После того как москвичи возвратились в разоренный французами и пожаром город, начались интенсивные работы по его возрождению. Восстановление послепожарной Москвы шло небывало быстрыми темпами. Современник писал: «С нами совершаются чудеса Божественные. Топор стучит, кровли наводятся, целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными. Английский клуб против Страстного монастыря свидетельствует вам свое почтение. Благородное собрание ... также надеется воскреснуть».
Восстановительными работами руководила специально созданная Комиссия для строения Москвы. Главную роль среди действовавших в комиссии архитекторов играл итальянец О.И.Бове, всю жизнь проведший в России. Он составлял, редактировал и утверждал основные государственные и частные проекты. Для того чтобы московские дома имели некоторое архитектурное единство, Комиссия организовала производство дверей, колонн, оконных рам, лепнины, которые выбирались заказчиком самостоятельно. Однако фасады вновь возводящихся домов обязательно утверждались архитектором — членом Комиссии.
Центр города
Главным результатом работы Комиссии для строения Москвы явилась перепланировка центральной части города. В результате восстановительных работ Москва заметно изменилась. Преобразилась Красная площадь: земляные укрепления петровского времени у Кремля и Китай-города срыли, а ров вдоль кремлевской стены засыпали.
Площадь была расчищена от выстроенных на ней еще в ХVIII в. своеобразных, но некрасивых каменных торговых рядов и от мелких лавочек. В 1818 г. ее украсил памятник Минину и Пожарскому— первая скульптурная композиция в Москве. Этот памятник был построен на добровольные пожертвования. Имена дарителей, внесших свои деньги, были опубликованы в специальной книге, в которой упоминались и солдатские вдовы, и простые крестьяне, пожертвовавшие небольшие суммы.
Территория, примыкающая к Кремлю с запада, также значительно преобразилась. Река Неглинная была заключена в подземную трубу, где она течет и ныне (под улицей Неглинной). В нижнем течении Неглинки на месте ее русла под стенами Кремля был устроен Александровский сад. Архитектор Осип Бове первоначально задумал создать парк с романтическими руинами, таинственными гротами, беседками. Об этом замысле сегодня в Александровском саду напоминает грот «Руины» у Средней Арсенальной башни Кремля.
Александровским сад стали называть не сразу; это название прижилось только после коронации Александра II (в 1856 г.). До тех пор сад называли Кремлевским.
Исчезновение Неглинки с поверхности земли преобразило многие участки городского центра. За ненадобностью был разобран, например, Кузнецкий мост, о котором сегодня напоминает название улицы.
Название моста связано с располагавшейся здесь со времен Ивана III Кузнецкой слободой. С середины ХVIII в. мост был каменным; на него, по свидетельству очевидца, надо было «всходить ступеней пятнадцать под арками». На лестнице велась торговля яблоками и моченым горохом, сосульками из сухарного теста с медом, сбитнем и квасом; там же обычно сидели нищие.
Когда Кузнецкий мост разобрали, а название улицы сохранили, это вызвало много толков среди москвичей: «Смешно, что будут говорить: пошел на Кузнецкий мост, а его нет, как зеленой собаки». Однако название улицы прочно прижилось в Москве и сегодня никому не кажется смешным.
В результате восстановительных работ изменился и облик Театральной площади: прежде заболоченная и овражистая, она стала выглядеть торжественной и нарядной, получила правильные прямоугольные очертания. В начале 1825 г. в глубине площади было завершено строительство здания Большого театра, возведенного Осипом Бове на месте сгоревшего в 1805 г. Петровского театра. Большим театр назван по праву: своим размером и благоустройством он превосходил все театры Европы за исключением Миланского.
Современники пришли в восторг, осмотрев новый театр. С.Т.Аксаков позднее вспоминал: «Великолепное громадное здание ... уже одною своею внешностью привело меня в радостное волнение». Фасад нового здания украшали восемь колонн, над которыми высоко парила четверка бронзовых коней. (Только эти детали и дошли до нас после пожара театра в середине ХIХ в.)
Чуть ранее было открыто для публики здание Малого театра, архитектурный облик которого повторялся и в других постройках площади, превратившейся в целостный ансамбль. Из всех зданий площади в наибольшей степени время пощадило Малый театр — единственную сохранившуюся постройку Осипа Бове, спланировавшего Театральную площадь.
В 1820-е гг. возникли новые кварталы на месте срытого еще в начале ХIХ в. Пушечного двора.
Бульварное кольцо
В допожарной Москве на месте срытых стен Белого города был открыт для прогулок москвичей только один бульвар— Тверской. «Булевар», засаженный худосочными молодыми деревцами, был усыпан песком. Вдоль него стояли софы (скамейки), на которых сидели любопытствующие и наблюдали за прогуливающимися. На особой галерее лакомились конфетами, мороженым и пирожными, пили чай и лимонад. Москвичи любили Тверской бульвар: число его посетителей доходило до нескольких тысяч человек в день.
После пожара 1812 г. устройство бульваров шло ускоренными темпами, поскольку пожар очистил многие территории от деревянных строений. Уже в 1818г. существовали, например, Гоголевский (в ХIХ в. он назвался Пречистенским), Петровский и другие бульвары.
В послепожарной Москве были окончательно срыты остатки Земляного вала и на его месте сооружено Садовое кольцо. Название объясняется тем, что проезжая часть с тротуарами занимала лишь середину бывшей территории вала, а на боковых полосах владельцам прилегавших домов было велено устроить сады. В юго-западном секторе Кольца, близком к аристократическим районам, были устроены бульвары в центре улицы — с проездами по бокам. О них напоминают сегодня названия Новинского, Смоленского и Зубовского бульваров, в 1930-е гг. лишившихся своих насаждений в результате реконструкции.
Город и его жители
Территория и население
Границей Москвы в первой половине ХIХ в. оставался Камер-Коллежский вал, сооруженный еще во времена Елизаветы Петровны.
Перед наполеоновским нашествием в Москве проживало чуть более 275 тысяч человек. Уход жителей из города и пожар резко сократили население Первопрестольной. Число московских жителей достигло допожарного уровня лишь в первые годы правления Николая I.
Облик города
Один из французских путешественников писал о Москве середины 1820-х гг.: «В облике Москвы меньше регулярности и великолепия, чем у Санкт-Петербурга, но именно поэтому она производит гораздо более яркое впечатление... Оживленный — всегда в движении — Кузнецкий мост, где обосновались французские модистки и собираются все московские приверженцы моды... Проходя по этой длинной улице со множеством магазинов, продавцов и покупателей, с богатыми экипажами, иностранец чувствует, что находится в центре густонаселенного города; однако, продолжив свой путь, он скоро набредет на обширные парки, возделанные поля, огромные сады, и ему покажется, что он в деревне».
Действительно, многие уголки Москвы походили на деревенские: бревенчатые избы, колодцы с журавлями, огороды составляли обычную картину московских окраин.
Тот же французский мемуарист отмечает: «Расскажу о том, что особенно поражает воображение в Москве. Это главным образом церкви, привлекающие внимание путешественника своей оригинальностью и количеством».
Впечатления француза дополняет англичанин, восклицавший, что, к счастью, в России не звонят, как в Англии, в унисон: если бы колокола тысяч московских храмов (а в каждой церкви их не менее пяти!) зазвонили в лад, то рухнула бы половина колоколен и оглохли бы все москвичи.
По статистическим сведениям, перед Отечественной войной в Москве было 329 церквей и 24 монастыря.
Развлечения дворянства
Английский путешественник писал о допожарной Москве, что вся жизнь богатых москвичей напоминает ему вечный карнавал: балы, спектакли частных театров, маскарады, собрания всякого рода сменяют друг друга. Впечатления иностранца вполне согласуются с мнением нашего соотечественника, поэта К.Н.Батюшкова, считавшего, что москвичи «беспрестанно ищут нового рассеяния», что «для жителей московских необходимо нужны новые гулянья, новые праздники, новые зрелища и новые лица».
Примером московских забав того времени, по свидетельству современника, может служить явленное публике «у Калужской заставы ... прекрасное и великолепное зрелище каруселя. Стечение зрителей было чрезвычайное... Игры, восхитительные звуки четырех хоров военной музыки — всё это выше всякого описания».
Любимым развлечением богатых москвичей, по воспоминаниям английского путешественника, были променады. До семи тысяч экипажей, один за другим, проезжали по определенным улицам и окрестностям города.
Москвичи стремились перещеголять друг друга в пышности балов и праздников. Вот, например, что вспоминали уже в 1850-е гг. о развлечениях у богатого московского домовладельца П.И.Юшкова: «О праздниках его до сих пор помнят московские жители. Он в 1811 г. давал у себя на даче [на Девичьем поле] в течение трех недель сряду 18 балов, с фейерверками и музыкой в саду, так что окрестные фабрики перестали работать, ибо фабричные [рабочие] все ночи проводили около его дома и в саду».
Небывалый интерес москвичей начала ХIХ в. к музыке отмечают все мемуаристы. «Музыка здесь почитается насущною жизненною потребностью», — писала одна из современниц. Другой мемуарист, А.Т.Болотов, сообщает: «Музыка в Москве очень была в моде. Считали до 10 тысяч всех музыкантов, и во многих домах были прекрасные музыканты и виртуозы».
Немало в те годы было в Москве и дворянских театров, на сцене которых играли в домашних спектаклях актеры-любители знатного происхождения. О доме богатого вельможи С.С.Апраксина на Знаменке П.А.Вяземский писал: «Бывали в нем литературные вечера и чтения, концерты, так называемые любительские и благородные спектакли. В ... доме была обширная театральная зала... Дом Апраксина ... был предназначен быть храмом искусства... Много лет играли на его театре императорские актеры и опера итальянская, выписанная и учрежденная также при содействии Апраксина». Императорская труппа, упомянутая Вяземским, выступала на сцене апраксинского театра в первые послепожарные годы и в дальнейшем составила костяк Большого театра.
Наряду с дворянскими театрами были распространены театры крепостных актеров.
После возвращения в разоренную Москву зажиточные москвичи предавались развлечениям с удвоенной силой. Увеселительные сезоны 1814 и 1815 гг. превзошли всё известное до того блестящими балами, катаньями, хлебосольными обедами для званых и незваных. В поэме «Пиры» (1820) Е.А.Баратынский писал:
Как не любить родной Москвы!
Но в ней не град первопрестольный,
Не золоченые главы,
Не гул потехи колокольной,
Не сплетни вестницы-молвы
Мой ум пленили своевольный.
Я в ней люблю весельчаков,
Люблю роскошное довольство
Их продолжительных пиров,
Богатой знати хлебосольство
И дарованья поваров!
|
