О.А.Вестад
Гражданская война в Китае стала одним из важнейших конфликтов XX в. Одержанная коммунистами победа предопределила ход развития страны на многие десятилетия и характер международных отношений в Восточной Азии в период «холодной войны» и после неё. Сражения этого периода стали крупнейшими военными столкновениями после окончания Второй мировой войны, оказавшими огромное воздействие на общества, прошедшие через них. Естественно, воспоминания о войне оказали глубокое влияние на мышление и поведение большинства переживших её китайцев и во многом сформировали мировоззрение их детей, воспринимавших эти воспоминания в виде мифа или политической коды. Таким образом, противостояние периода гражданской войны — между армиями, классами и нациями — определило путь в будущее.
Исследования по истории гражданской войны в Китае, предпринятые мной в последние годы, и в которых большую помощь мне оказали академик А.О.Чубарьян и его коллеги из Института всеобщей истории Российской академии наук, имеют цель подытожить наши знания об этой войне полвека спустя после её окончания. Главное внимание в моей работе уделяется её политической и военной истории, но я попытался также затронуть социальный и культурный аспекты этого периода. Конец 1940-х годов стал для Китая периодом гигантских перемен — не только смены политической власти, но и не столь заметных измененний в восприятии людьми своей роли в обществе, в сфере публичной деятельности, на работе и в семье. В данной статье я попытаюсь увязать эти перемены с обзором политических и военных событий.
Важное место в моих исследованиях занимает международный аспект истории гражданской войны в Китае. Гражданские войны практически никогда не являются чито «внутренним делом»; они испытывают влияние и сами влияют на другие государства и общества и на их иностранных участников, зачастую до такой степени, что грань между внутренним и внешним аспектами стирается и исчезает. В предлагаемой читателю работе я пытаюсь рассмотреть гражданскую войну в Китае в подобной общей перспективе, анализируя её историю и с точки зрения чисто китайского опыта, и как одну из революций, в которой принимали участие жители многих стран и континентов.
Китайская революция: общее и особенное
Англоязычная историография войны в Китае берёт своё начало в свидетельствах очевидцев и в исторических трудах современников, написанных в конце 1940-х — начале 1950-х годов бесстрашными журналистами, такими, как Агнес Смедли, Джек Белден, Харрисон Форман, Фреда Атли, Аннали Джекоби и Теодор Уайт 1. Однако, только в 1960-е годы появились первые всеобъемлющие «летописи» гражданской войны: речь идёт об истории американского вмешательства в борьбу враждующих китайских фракций, принадлежащей перу Танга Тcу (1963), и о переводе на английский в 1965 г. работы Лионеля Шассена с обзором хода военных действий, впервые опубликованной на французском языке в 1952 г. 2 Аналитический труд Люсьена Бьянко обо всём периоде китайской революции, вышедший в английском переводе в 1971 г., и по сей день остаётся образцовым исследованием об исторических причинах победы коммунистов 3.
В 1970-е годы, во многом в качестве реакции на американское вмешательство во Вьетнаме, интерес к китайской революции резко возрос, исторические исследования буквально хлынули потоком. Значительная часть этой литературы была растущей популярности Коммунистической партии Китая (КПК) в народе непосредственно перед и во время войны против Японии (1937 — 1945). Связанные с этим вопросом дискуссии — о значении земельной реформы и о национализме, о роли Единого фронта как временного альянса между Гоминьданом и КПК, о военной стратегии китайских коммунистов — сохраняют свою актуальность и сегодня. Однако, зачастую историки этого периода не затрагивали прямо событий гражданской войны второй половины 1940-х годов, считая, что главные причины поражения Гоминьдана следует искать в предыдущих годах. Ллойд Истмен, обозначив в своей работе связь между довоенными и послевоенными событиями, тем не менее присоединился к общей тенденции, обозначив второй том своей истории Гоминьдана «Семена разрушения». Сюзан Пеппер, автор несомненно лучшей англоязычной работы по политической истории гражданской войны и одна из немногих, выражающих альтернативную точку зрения, подчёркивает значение неудач Гоминьдана в 1946 — 1947 гг. для конечного исхода конфликта 4.
В 1980-е и 1990-е годы изучение истории китайской революции приобрело и более широкий, и более глубокий характер. С политическим завершением революционной фазы развития в КНР и окончанием гоминьдановской диктатуры на Тайване открылся доступ к архивным источникам, а быстро растущий отряд западных учёных, владеющих китайским и знакомых с культурой страны, присоединился к своим китайским коллегам, теперь свободным от диктаторского контроля, в исследовании данного периода. Открытие российских архивов также внесло свой вклад в этот процесс. Новые источники вызвали настоящий «взрыв» работ по местным и региональным аспектам революции и истории КПК. Когда китайские специалисты по местной истории перешли от «житийной» литературы к критическому этапу исследования, вдруг выяснилось, что почти каждая деревня и каждая долина имеют свою, весьма своеоборазную историю революции 5.
Новые условия для изучения китайской революции повлияли и на то, как мы рассматриваем сами события прошлого. История революции в основном сосредоточилась на самом Китае, меньше внимания стало уделяться иностранному влиянию и больше — местным условиям, что позволило выделить всё разнообразие её взаимодействия с обществом или «средой». Она стала также более компаративной — с точки зрения сравнения с другими периодами истории Китая. Несколько учёных попытались выделить различия и сходство между коммунистической революцией и крестьянскими восстаниями против династии Цин и даже установить, каким образом воспоминания об этих неудачных восстаниях могли повлиять на поддержку КПК на местах. В 1990-е годы изучение истории революции получило значительный толчок как в методологии, так и в интерпретации, когда связанные с литературой на китайском дискуссии начали соединяться в единый диалог со спорами вокруг англоязычной литературы, впервые образуя общий массив исследований.
Другим направлением, открывшим новые перспективы для изучения китайской революции, стали последние достижения в сфере теории. Как историк я полностью согласен с афоризмом, обычно приписываемым Э.Х.Карру, что теория без истории бесплодна, а история без теории слепа. Причины событий коренятся в конкретных условиях, и задача историка — обнаружить связь между событиями и распутать паутину, связывающую их между собой. Но теоретические объяснения общих тенденций помогают историку задавать вопросы, которые могут вывести его на верный путь к открытию. Новейшая социологическая и антропологическая литература о революциях по праву считается одним из самых значительных достижений в этих областях за последнее поколение; она основана на полевых исследованиях в самых невероятных местностях, открывающих богатые возможности для сравнительного анализа и обобщений. Эта литература, находящаяся ещё в стадии становления, помогла мне сформулировать мои главные вопросы.
Работы об относительной слабости государства как причине революционных перемен были в этом плане особенно важны, создавая фон для моих собственных выводов. Структуралистский подход, представленный, например, в трудах Теды Скокпол и Джека Голдстоуна, расценивает общепризнанные цели государства и его способность представлять основные элиты как главные орудия самозащиты от врагов. Если государство не проявляет гибкости в создании внутренних и внешних альянсов, оно постепенно движется к поражению, поскольку существование этого института становится менее значимым для тех общественных групп, которые одевают его солдат и кормят его бюрократию. Государство становится все менее способным защищаться перед лицом внешнего и внутреннего давления.
Как показано в новейшей литературе — например, об иранской революции, — государство «третьего мира», стремящееся расширить собственную роль в обществе, особенно уязвимо перед такого рода слабеющей поддержкой, что приводит в результате к утрате легитимности. Если руководство не способно создать внутренние или крупномасштабные внешние альянсы в поддержку своих планов, то сопротивление экспансии государства на местной или классовой основе может взять верх и вдохновить его организованных оппонентов. Причина этой дилеммы в том, что большинство государств «третьего мира» не имеют ни квалифицированного управленческого аппарата, ни общепризнанной системы обязанностей и «взносов» со стороны граждан. Поэтому даже не слишком масштабная попытка экспансии может привести государство к беде, а чиновничество зачастую слишком малочислено, идейно разобщено, некомпетентно и коррумпировано, чтобы его успешно защитить.
Другая причина того, почему теории, выдвигающие слабость государства в качестве структурной причины революций, особенно применимы к событиям второй половины XX в., состоит в специфическом характере системы международных отношений, сформировавшейся в годы «холодной войны». В отличие от периодов, когда международная сцена многополярна, т.е. когда несколько великих держав соперничают между собой за сферы влияния, ярко выраженная биполярность и идеологический характер «холодной войны» оставляли мало возможностей слабым режимам получать преимущества от договоренностей сразу с обеими сверхдержавами. Ещё более опасным для государства был тот факт, что система международных отношений второй половины XX в. позволяла революционным партиям создавать собственные международные альянсы либо благодаря идеологической общности, либо просто предлагая свои услуги той сверхдержаве, с которой враждебное им правительство не состояло в союзе. Таким образом, международно признанный статус не мог принести режиму особую пользу в борьбе против врагов 6.
Другие общие положения, относящиеся к теме данной статьи, можно почерпнуть из социологической литературы о войне. Изменения в организационной сфере и сфере перцепций, сопровождающие крупномасштабные военные конфликты, обычно благоприятствуют институтам, имеющим высокоцентрализованный характер, если они одновременно обладают гибкостью и способностью извлекать уроки из опыта на микроуровне. Это хорошо видно на примере вопроса о снабжении армии продовольствием: в крестьянской стране способ получения необходимых припасов может быть выработан только снизу, на уровне подразделений, в результате понимания конкретной обстановки — политической и экономической — в том или ином регионе. Со временем государство или политическое движение может овладеть и общими принципами снабжения, но уроки извлекаются на местном уровне. А в изменчивой обстановке гражданской войны способность к быстрому обучению особенно важна, ведь гражданские войны всегда приводят к поляризации общества и могут быстро свести на нет установившиеся модели поведения. Именно поэтому Ленин, например, считал, что гражданские войны сами по себе являются «революционным опытом».
Спор о «крестьянском сознании» — чрезвычайно важный вопрос в дискуссиях 1960 — 1970-х годов о характере китайской революции — приобрёл новые черты, испытав влияние общетеоретических и компаративных исследований революций. Вместо споров о том, что явилось главной причиной поддержки крестьянами революции в Китае — антияпонский национализм или направленная против правящих элит земельная реформа, в последние годы исследователи стали подчёркивать значение смеси негативных и позитивных факторов, «толчков» с разных сторон, зачастую связанных с физическим и идеологическим хаосом военного времени, с политическими манипуляциями с крестьянством на местах или с отсутствием государственной власти 7. Несколько учёных, как китайских, так и иностранных, недавно поставили точку в споре о том, что первично — национализм или социализм, охарактеризовав цели подавляющего большинства крестьянства как реактивные — избежать участия в войне и пережить её непосредственные последствия, а не сознательно поддержать дело революции 8. По крайней мере можно с уверенностью сказать, что, подобно французской и русской, китайская революция действовала в рамках целого неупорядоченного спектра сознаний. Не существовало какой-то одной главной причины изменений в сознании, их было много, и их значение варьировалось географически и хронологически по всему спектру китайского общества и временной шкале китайской революции.
Отход от монокаузальных объяснений в области сознания возродил интерес к качествам самого революционного движения. Что позволило сохранить единство в коммунистическом руководстве (даже в периоды военных неудач), сформировать непреклонную преданность делу у многочисленных партийных кадров и превратить множество членов КПК в эффективных пропагандистов? Вдохновлённые исследованиями в области антропологии лидерства, некоторые учёные подчёркивают харизматический характер политического стиля Мао Цзедуна как важный элемент, обусловивший успехи партии. За те десять лет, когда штаб-квартира партии располагалась в отдалённых районах провинции Шэньси, — Яньаньский период 1936 — 1947 гг. — произошёл переход от ленинского к харизматическому стилю руководства; за это время всё существование партии постепенно сосредоточилось вокруг культа личности Мао, идеально точного выполнения его указаний и веры в созданные им мифы и образы. Хотя между высшими руководителями партии существовали — и дозволялись — реальные разногласия, эти руководители успешно передавали образ «непогрешимого» Мао верным партийцам и всем, кто хотел во что-то верить в то смутное время 9.
Взгляд на КПК как на харизматическое движение породил новые вопросы о том, каким образом в Яньаньской период и во время гражданской войны «выковывались» инструменты, спаявшие партию воедино. Это подвело к анализу важнейших партийных документов как педагогических текстов, а важнейших элементов партийной практики, например исправления и самокритики, как социальных ритуалов религиозного типа, «сплочения посредством истолкования», по выражению Дэвида Аптера. Прочно зафиксировав задачи партии в рамках более широких телеологических понятий «краха» и «возрождения» Китая, Мао успешно «переписал» бурное прошлое партии и выступил с мощным призывом к действию ради её будущего, которое, как утверждалось, является и будущим Китая. Но его телеология также оправдывала жестокие репрессии против тех участников движения, кто не хотел или не мог безоговорочно принять все провозглашенные председателем истины 10.
По сравнению с другими революциями, разразившимися за пределами Европы в XX в. китайская отличается, прежде всего, идейным единством революционного руководства и масштабом военных столкновений на её последней стадии. Одно из двух государств «третьего мира», где коммунистическая партия без посторонней помощи добилась полной власти военным путём (второе — Камбоджа), Китай испытал влияние совершенно особого сочетания внутренних и внешних условий, ослабивших существующий режим и способствовавших успеху такой партии, как КПК. Разрушительные последствия войны, ограниченные возможности государства, сопротивление государственной власти на местах и структура альянсов, характерная для «холодной войны», — всё это характерные черты революций XX в., сравнительное изучение которых обогащает как историческую науку, так и социологию.
Причины победы коммунистов
Чтобы понять, почему КПК вышла из борьбы победителем, необходимо прежде всего выделить основные черты общей ситуации, сложившейся в Китае к концу Второй мировой войны. На мой взгляд, положение дел в Китае (и в Восточной Азии) в 1945 г. частично объясняет общие тенденции, приведшие, в конце концов, к поражению диктатуры Чан Кайши, хотя и не позволяет в полной мере понять причины её крушения в 1949 г. Эти причины, прежде всего, связаны с самой гражданской войной 1946 — 1950 гг. и с сопутствовавшими ей событиями.
Со Второй мировой войной связаны, главным образом, три фактора, обусловившие исход событий 1945 — 1950 гг., все они являются результатом японской агрессии: обострение нищеты в деревне, кризис, связанный с массовым коллаборационизмом, и ослабление гоминьдановских государственных и партийных институтов. Обнищание крестьян в ряде районов Китая как следствие хаоса и разрухи военного времени предоставили коммунистам «социальную лабораторию» для земельной реформы. Высокий уровень сотрудничества с японскими властями, особенно в городах на побережье, привёл к расколу довоенных китайских элит. А само наступление японских армий, основное сопротивление которым, хотя и безуспешное в большинстве случаев, оказывал Гоминьдан, истощало военные, экономические и моральные ресурсы режима 11.
Китай и китайское правительство, спасённые от краха победой США над Японией на Тихом океане, сильно отличались от того, какими они были в 1937 г. Хотя некоторые из несчастий, постигших Гоминьдан после 1945 г., в том числе фракционность и коррупция, несомненно, имели довоенные корни, именно на последней стадии войны эти «болезни» достигли кризисного масштаба. Перед лицом последних японских наступлений и коммунистических восстаний лидеры Гоминьдана не имели ни воли, ни средств, чтобы искоренить разложение внутри собственной партии. Таким образом, ни организационно, ни с точки зрения морального духа Гоминьдан не был готов взять на себя гигантскую задачу послевоенного восстановления страны 12.
Но, несмотря на слабость Гоминьдана, исход его послевоенного конфликта с коммунистами ни в коей мере не был предрешён в 1945 г. Напротив, на момент окончания войны с Японией Гоминьдан обладал существенными преимуществами над своими соперниками внутри страны. Он контролировал государство, его налоговые, мобилизационные и административные функции. Легитимность гоминьдановского правительства была общепризнана как внутри страны, так и за рубежом в основном благодаря тому, что Чан Кайши являлся лидером антияпонского сопротивления. Режим имел сильные международные позиции на официальном уровне, заключив широкомасштабные договоры с обеими вновь возникшими сверхдержавами — США и СССР. В августе 1945 г., после поражения Японии, армии Гоминьдана при помощи американцев установили контроль над всеми крупнейшими областями Китая к югу от Великой стены, к немалому разочарованию его внутренних противников и удивлению многих иностранных наблюдателей 13.
В то же время КПК вышла из Второй мировой войны, имея в наличии не только успехи, но и ряд серьёзных проблем. Хотя за годы войны численность её рядов и контролируемые территории существенно увеличились, главные силы партии по-прежнему находились в Северо-Западном Китае, на периферии страны. Её войска ни в коей мере не могли соперничать с правительственными отборными частями ни в боевой выучке, ни в вооружении, и, хотя большая часть гоминьдановских армий была плохо оснащена, сама их численность позволяла обеспечить превосходство над коммунистами в огневой мощи и манёвре во всех важнейших районах страны. Неспособность партии получить поддержку СССР и срыв попыток захватить новые территории после краха Японии разочаровали многих её членов. В городах, где сосредоточивался промышленный потенциал страны, компартия была представлена очень слабо 14.
Таким образом, история гражданской войны в Китае — это не просто рассказ о неотвратимом упадке Гоминьдана и неуклонно растущей мощи КПК. Хотя структурные причины помогают нам понять систему координат, в которой принимались решения, для объяснения исхода гражданской войны необходимо сосредоточиться на самих решениях. Как уже упоминалось, история гражданской войны — это, прежде всего, история того, как гоминьдановские лидеры своими решениями свели на нет большинство относительных преимуществ, которыми они обладали в 1945 г., а Мао Цзедун и его соратники сумели добиться минимально необходимой поддержки, чтобы сначала выдержать направленные против них наступления Чан Кайши, а затем, по мере ослабления Гоминьдана, самим нанести удар.
В период 1945 — 1948 гг. Гоминьдан допустил пять главных ошибок, которые в совокупности позволяют объяснить крах режима. Вместо восстановления единства китайских элит, сломленного длительной японской оккупацией важнейших регионов страны, гоминьдановские лидеры, установив власть в прибрежных областях, подвергли остракизму многих бизнесменов, интеллектуалов и общественных деятелей, остававшихся под властью захватчиков. Тем самым, Гоминьдан существенно усилил недоверие к себе на региональном уровне. Кроме того, партия восстановила против себя местные элиты в периферийных регионах, таких, как Маньчжурия, Юго-Запад Китая и Синьцзянь, пытаясь подчинить их чиновникам центрального правительства. Вместо укрепления связей этих провинций с центром гоминьдановская политика, скорее всего, привела к их ослаблению, сделала более уязвимыми 15.
Настойчивое стремление Чан Кайши разрешить конфликт с КПК путём военного наступления поздней весной 1946 г. стало ещё одной ошибкой. Хотя поведение коммунистов в Маньчжурии было вызовом чанкайшистскому идеалу национального единства, решение применить силу легло тяжёлым бременем на государственные финансы и систему международных альянсов режима — и это бремя, в конечном итоге, оказалось невыносимым. Начав наступление, Чан и его советники также допустили несколько роковых ошибок в области военной стратегии, крупнейшей из которых стал их отказ приостановить продвижение войск и закрепиться на захваченных территориях в конце 1946 — начале 1947 г. Вместо этого они настойчиво продолжали боевые действия в Маньчжурии, даже тогда, когда весной 1948 г. коммунисты начали одолевать противника на этом театре. Вместе с тактическими просчётами, допущенными в ходе решающих сражений у г. Хуайхай в конце 1948 г., эти стратегические ошибки, вероятно, и привели к поражению Гоминьдана в войне.
Наконец, Гоминьдан чрезвычайно ослабил свои позиции из-за неспособности использовать внутренние и международные альянсы, которые могли бы их укрепить, особенно в решающем 1947 г. Вместо того чтобы привлечь на свою сторону городские элиты и влиятельных людей на местах, Гоминьдан попытался — как выяснилось, безуспешно — заставить их подчиниться с помощью запугивания. В международном плане, вместо того чтобы использовать неуверенность Сталина в отношении китайских коммунистов, Гоминьдан всё больше втягивался в «холодную войну», надеясь, благодаря союзу с Соединёнными Штатами, извлечь выгоду из их победы в ожидаемой войне против СССР, точно так же, как последний воспользовался победой американцев над Японией. Однако, американская помощь Гоминьдану в значительных объёмах пришла слишком поздно, чтобы переломить ход событий; отказавшись уступить давлению США и начать переговоры в 1946 г., Гоминьдан разрушил свои отношения с важнейшим союзником в тот момент, когда более всего в них нуждался.
Если таковы были главные неудачи Гоминьдана, то в чём заключались крупнейшие успехи КПК? Её важнейшим преимуществом было чрезвычайно прочное единство внутри высшего руководства, которое не только уберегло партию от дезертирства в трудные времена, но и в огромной мере облегчило связь и выработку тактики на высшем уровне. Являясь, прежде всего, результатом харизматического стиля руководства партией, приверженность её высших лидеров Мао Цзедуну способствовала сохранению единства цели и единоначалия, которых так не хватало противникам коммунистической партии внутри страны.
Именно это единство, а также система тайной передачи приказов придали многим низовым организациям коммунистов нужную гибкость для создания альянсов и манипулирования политическими процессами на местном уровне. Участвуя в борьбе за власть, землю и деньги на местах — если надо, обещая всё что угодно кому угодно, — КПК сумела увеличить число сторонников, усилить своё влияние, пережить трудные времена. Однако, успехи коммунистов на местах зависели и от их пропагандистского мастерства: изображая своих оппонентов как врагов всех китайцев — бедных и богатых, крестьян и буржуазии, мужчин и женщин, а себя как народную заступницу, КПК умело расширяла свою поддержку в обществе. Ей также — и это очень важно — удалось избежать того, чтобы большинство социальных групп выявило конкретную связь между долгосрочными идеологическими целями партии, её текущей практикой и собственными надеждами. Наконец, партии помог союз с СССР, без которого решающие контрнаступления КПК в Маньчжурии в конце 1947 — начале 1948 г. было бы очень трудно осуществить 16.
Но история гражданской войны — это нечто большее, чем линейный временной график, фиксирующий этапы крушения Гоминьдана и строительства коммунистами нового государства. Пока армии КПК не победили в решающих столкновениях Хуайхайской кампании в конце 1948 г., конечный исход войны отнюдь не был предрешён. С военной точки зрения как коммунисты, так и националисты постоянно совершали серьёзные ошибки, и вопреки созданным позднее мифам можно утверждать, что подрыв позиций Гоминьдана политическими средствами имел для победы КПК на поле боя не меньшее значение, чем боевые действия её вооружённых сил — Народно-освободительной армии (НОА). С одной стороны, на определённых этапах в ходе всех трёх проигранных Гоминьданом военных кампаний — сражений в Центральной Маньчжурии, Ляоцийско-Шэньянской кампании и Хуайхайской кампании — националистские армии могли серьёзно осла- бить НОА, если бы их командование не совершило грубых тактических ошибок, часто вызванных недостатком координации, соображениями региональной политики или соперничеством военачальников. С другой стороны, недостатки самой КПК — опрометчивость Мао и его вмешательство в военные дела, отсутствие стандартизации в частях НОА, недостаток опыта операций на море и в воздухе у военачальников, а также ограниченный тактический потенциал войск — могли отнять у партии победу, даже когда гоминьдановцы уже были существенно ослаблены и деморализованы.
Столь часто обсуждаемые кампании по внедрению коммунистами земельной реформы в деревне также следует переосмыслить на основе новых данных. В разные периоды гражданской войны в ряде регионов пропаганда радикальной земельной реформы действительно помогла партии выдержать натиск врагов, например, во многих районах Северного Китая в 1946 — начале 1947 г. Но, с другой стороны, стремление партии ликвидировать резкое неравенство в распределении земли в сельскохозяйственных районах, возможно, принесло не меньше вреда, чем пользы, в её военной и политической борьбе против Гоминьдана. С военной точки зрения главным в деревне было не то, кто поддерживает НОА, а то, кто ей противостоит, и, если местные элиты не становились активно на сторону Гоминьдана (на что у них чаще всего не было никаких причин), перераспределение земли могло сыграть дестабилизирующую и контрпродуктивную роль. Одной из причин победы КПК стал тот факт, что Мао Цзедун вовремя осознал, уже в 1947 г., что на новых территориях, попавших под контроль партии, меры военного времени по сокращению ренты и урегулированию долгов являются максимально возможной программой в социальной сфере. Без такой корректировки овладение Центральным и Южным Китаем, где социальные конфликты в деревне не были столь ярко выражены, как на Севере, оказалось бы куда более трудной задачей.
Несмотря на весь «маоцентризм» партии, было бы неверным полагать, что руководство КПК в годы гражданской войны всегда демонстрировало внутреннее единство в области стратегии и политики. Новые материалы показывают, что у коммунистических лидеров имелись существенные разногласия по вопросам борьбы с противниками и обустройства будущего Китая под руководством КПК. Нетерпение Мао в отношении социальных перемен и его убеждённость в способности китайского общества к быстрым изменениям укрепляли его стремление «чисто подмести дом»: нанести решительное поражение врагам и сохранить чистоту партийных идеалов. Более традиционные марксисты в руководстве, такие, как Лю Шаоци и Рен Биши, подчёркивали ограниченный характер национально-демократического этапа революции, а также необходимость для коммунистов в целях военной победы и успешного послевоенного восстановления страны продемонстрировать ощутимые результаты, улучшить положение китайского народа. В ходе гражданской войны деятели вроде Лю и Рена — с их твёрдой верой в необходимость совершенствовать марксистские основы партии и учиться на советских примерах — пользовались в КПК доминирующим влиянием, которое, конечно, не затрагивало верховенства Мао.
Вопрос, которому в моём анализе придаётся меньшее значение, чем это обычно делается, — это экономическая некомпетентность Гоминьдана как прямая причина краха режима. Конечно, в результате постоянных войн гоминьдановское правительство не могло контролировать инфляцию, достигшую рекордного уровня к середине 1948 г. Но история знает очень мало стран «третьего мира», стремящихся к «расширению», — а именно к этой категории можно отнести гоминьдановское государство, — которым удавалось избежать высокого уровня инфляции, но большая часть таких режимов уцелела. Точно так же коррупция в госаппарате с полным основанием занимала важное место в общественном осуждении гоминьдановского режима. Но трудно сказать, насколько негативное значение имела коррупция с точки зрения выживания этого режима. В конце концов, большинство гоминьдановских госучреждений были не более коррумпированы, чем крупнейшие структуры нынешнего аппарата КНР, который, тем не менее, пока успешно сопротивляется своим противникам. Кроме того, в конце 1940-х годов ни рост инфляции, ни коррупция не имели непосредственного влияния на многие сельскохозяйственные районы, ставшие театром военных действий, поскольку они всё ещё оставались за рамками рыночной экономики.
Гоминьдановское правительство лишилось поддержки сторонников в городах и элит на остальной территории страны не столько из-за обвинений в некомпетентности, сколько из-за утверждений о его несправедливости в отношении существующего на местах порядка. Именно агрессивная политика Гоминьдана — административная и фискальная, — направленная на эксплуатацию всех классов в своих целях, привела к подрыву доверия между режимом Чан Кайши и теми, кого он должен был представлять. Пытаясь ввести новые налоги, монополии и сборы, увеличивая бремя на элиты, и так испытывавших тяжёлое воздействие последствий войны, и при этом проявляя полную нечуткость к их нуждам, например, в области местного управления, правительство свело на нет собственную легитимность, завоеванную благодаря антияпонскому сопротивлению и послевоенным достижениям. Если бы гоминьдановский режим был полностью развитым современным государством, ему, возможно, удалось бы пережить эту потерю легитимности. На деле же режим пытался претендовать на атрибуты современного государства, не создав при этом ни идеологической, ни административной системы, способной оказывать ответные, хотя бы самые необходимые, услуги, в которых нуждаются современные элиты. Поэтому нет ничего удивительного в том, что даже бывшие сторонники под конец стали рассматривать гоминьдановское государство как разбойника, отдавая предпочтение практически любой альтернативной ему политической силе.
Оказавшись в наихудшей из всех возможных ситуаций, Гоминьдан попытался расширить роль государства. Эти попытки встретили всеобщее сопротивление в городе и деревне. Как показал Ральф Такстон в своём исследовании о местной соляной торговле в Западном Шаньдуне, по крайней мере часть групп, поддержавших в конце концов КПК, поступили так потому, что это, казалось, был единственный способ защитить свой бизнес от всё более хищного правительства. Коммунисты весьма умело вписывались в покинутые Гоминьданом «ниши» легитимности. Политическая стратегия КПК ставила целью укрепление легитимности в тех областях, где она ею не обладала или почти не обладала. К концу 1940-х годов эта стратегия внесла большой вклад в победу коммунистов.
Но даже в этом вопросе процесс нельзя считать простым и прямолинейным. Как заметили очень многие историки, у КПК были соперники, стремившиеся занять те же новые позиции, что и она. Даже при том, что политическую стратегию коммунистов можно отнести к их важным преимуществам, они не могли в одиночку контролировать политические процессы в Китае, пока не пришли к власти военным путём. Вплоть до самого крушения гоминьдановского режима существовали другие группы с альтернативным видением будущего страны, пользовавшиеся значительной поддержкой. К ним можно отнести либеральные группы, ряд фракций студенческого движения, региональные организации, тайные общества, религиозные секты и даже течения внутри самой правящей националистической партии. Каждая такая «третья сила» должна найти своё место в истории гражданской войны.
В истории Китая в XX в., похоже, действовали два общих идейных течения: одно — локалистское и традиционное, другое — централистское и модернизаторское. Гоминьдан, ещё удерживаясь на континенте, ухитрился в конечном итоге восстановить против себя оба течения, а представители «третьей силы» были разбросаны по всему идеологическому спектру между ними. С другой стороны, КПК, очевидно, пережила трансформацию из ленинистской партии через этап харизматической секты в однозначно централистское и модернизаторское национальное движение. Именно этот последний «имидж» позволил ей получить максимальную поддержку в конце 1940-х годов, хотя, как показали 50 лет правления КПК, партия несла в себе и важные черты из собственного прошлого. Ирония эпохи гражданской войны состоит в том, что китайцы, вместо того чтобы использовать успешное сопротивление государственной власти для усиления собственного влияния в рамках государства, в конечном итоге поддержали альтернативный режим, ещё более жестокий и эксплуататорский, чем его предшественник — Гоминьдан.
Список литературы
Strong. The Chinese conquer China. Garden City. (N.Y.), 1949; Belden. China shakes the world. N.Y., 1949; Jacoby, White. Thunder out of China. N.Y., 1946; Forman. Blunder in Asia. N.Y., 1950; Utley. The China story: How we lost 400 000 000 allies. Chicago, 1951. Классическим трудом о более ранних этапах конфликта между Гоминьданом и КПК, написанным с сочувственной КПК точки зрения, является: Snow E. Red star over China. L., 1968 [1937].
Tang Tsou. America's failure in China, 1941 - 1950. Chicago, 1963; Chassin L. The communist conquest of China: A history of the civil war, 1945 - 1949 / Transl. By T. Osato and L. Gelas. Cambridge (MA), 1965. Французский оригинал: La conquete de la Chine par Mao Tse-Tung, 1945 - 1949. P., 1952.
Bianco L. Origins of the Chinese revolution, 1915-1949 / Transl. by M.Bell. Stanford (CA), 1971.
Чалмерс Джонсон в своей книге "Peasant nationalism and communist power: The emergence of revolutionary China, 1937-1945" (Stanford (CA), 1962) называл подчёркнутый национализм КПК ключом к её успеху. С другой стороны, исследователи, критиковавшие Джонсона в 1970-е годы, отмечали социально-экономические причины успехов коммунистов в ходе войны с Японией, см.: Selden M. The Yenan way in revolutionary China. Cambridge (MA), 1971; Tetsuya Kataoka. Resistance and revolution in China. Berkeley (CA), 1974. Обзор дискуссии см.: Hartford К., Goldstein S.M. Introduction: Perspectives on the Chinese communist revolution // Single sparks: China's rural revolution. Armonk (N.Y.), 1989; Eastman L. The abortive revolution: China under nationalist rule, 1927-1937. Cambridge. (MA), 1974; Idem. Seeds of destruction: China in war and revolution, 1937-1949. Stanford (CA), 1984; Pepper S. Civil war in China: The political struggle, 1945-1949. Berkeley (CA), 1978. Rev. ed. Lanham (MD), 1999.
Обзор новой историографии см.: New perspectives on the Chinese revolution / Ed. T. Saich. H. van den Ven. Armonk (N.Y.), 1994. Особую важность среди англоязычных исследований представляют: Chen Yung-fa. Making revolution: The communist movement in East and Central China, 1937 - 1945. Berkeley (CA), 1986; Won O.Y.K. Mobilizing the masses: Building revolution in Henan. Stanford (CA). 1994; Thaxton R.A.. Jr. Salt of the Earth: The political origins of peasant protest and communist revolution in China. Berkeley (CA), 1997. В двух влиятельных трудах данный период рассматривается в более широкой перспективе: Perry EJ. Rebels and revolutionaries in North China, 1845-1945. Stanford (CA), 1980; Duara P. Culture, power and the state: Rural North China, 1900 - 1942. Stanford (CA), 1988. Обзор некоторых исследований, предпринятых в Китае с начала 1980-х годов см.: Dang de wenxian mulu suoyin: [Каталог-указатель к «Dang de wenxian»]. Beijing, 1988. «Dang de wenxian» [«Партийные документы»] - один из крупнейших китайских журналов по истории КПК.
Поворот теоретиков в сторону концепций, подчёркивающих роль личности и специфических культурных воздействий вслед за сменой режимов в Южной Африке, Латинской Америке и Восточной Европе в конце 1980-х годов не слишком затрагивает значение общих структурных подходов (хотя и усилил привлекательность теоретических дебатов для многих историков), см.: Theorizing revolutions / Ed. I. Foran. L., 1997; Halliday F. Revolution and world politics: The rise and fall of the Sixth Great Power. L., 1999.
См. работы Чен Юн-фа и Ральфа Такстона. См. также рассуждения Марка Селдена в "China in Revolution: The Yenan way revisited" (Armonk (N.Y.), 1995), и, как пример текстологического подхода см.: Apter D.E., Saich T. Revolutionary discourse in Mao's Republic. Cambridge (MA), 1994. Главная социальная база КПК - женщины и молодёжь - рассматривается в: Engendering China: Women, culture and the state / Ed. Ch.K. Gilmartin et al. Cambridge (MA), 1994 (Harvard Contemporary China Ser.; 10); Wasserstrom J. Student protests in twentieth century China: The view from Shanghai. Stanford (CA), 1991.
См. работу Чен Юн-фа, а также: Hsiung J.C., Levine SJ. China's bitter victory: The war with Japan, 1937 - 1945. Armonk (N.Y.), 1992.
Teiwes F.C., Sun W. From a Leninist to charismatic party: The CCP's changing leadership, 1937 - 1945 // New perspectives on the Chinese communist revolution.
См. книгу Аптера и Сайка, а также: Apter D. Discourse as power: Yan'an and the Chinese revolution // New perspectives on the Chinese communist revolution.
См.: Hsiung J.C., Levine S.I. China's bitter victory.
Этот аргумент раскрывается в: Eastman L. Seeds of destruction.
См.: Westad O.A. Cold war and revolution: Soviet-American rivalry and the origins of the Chinese civil war, 1944 - 1946. N.Y., 1993.
Ibid.
Попытка поместить эти тенденции в более широкую историческую перспективу предпринята Люсьеном Бьянко (см.: Bianco L. Conflict and resistance in twentieth century China // Chinese Stud. Hist. 2000. Vol. 33. N 2. P. 1 - 91.).
Анализ этих тенденций в политике КПК в долгосрочной перспективе на примере ключевых регионов см.: Chen Yung-fa, Wou О., Benton G. Mountain fires: the Red Army's three-year war in South China, 1934 - 1938. Berkeley (CA), 1992; Benton G. New fourth army: Communist resistance along the Yangtze and the Huai, 1938-1941. Berkeley (CA), 1999; Levine S.I. Anvil of victory: the communist revolution in Manchuria, 1945 - 1948. N.Y., 1987; Keating P.B. Two revolutions: Village reconstruction and the cooperative movement in Northern Shaanxi, 1934 - 1945. Stanford (CA), 1997; Hartford KJ. Step by step: Reform, resistance and revolution in Chin-Ch'a-Chi border region, 1937-1945: Ph.D. diss. Stanfrod (CA), 1980; Paulson D.M. War and revolution in North China: the Shandong base area, 1937 - 1945: Ph.D. diss. Stanfrod (CA), 1982.
|
