И.М. Тверитин (г. Москва)
Одной из политических целей, которую ставили перед собой Российский император Николай II и его правительство, вступая в 1914 г. в мировую войну, было возвращение Галиции. Территориальным притязаниям придавалась религиозная мотивация: борьба за «изгнание» католицизма и унии с исконных православных земель и возвращение населения в «дедовскую» веру. Это неизбежно должно было привести к обострению отношений между униатами и православными в Западной Украине. А, следовательно, и к осложнению, и без того достаточно непростых, российско-ватиканских отношений.
Уже в первых своих воззваниях и обращениях глава Униатской церкви Андрей (Шептицкий) призвал верующих к всемерной поддержке австрийского императора и борьбе с русской армией. «В огне этой страшной войны, — говорилось в одном из них — куется для нас лучшая доля. По воле Бога — с австрийской державой и династией Габсбургов общая наша доля и недоля. Когда войско нашего императора победит (а с помощью Бога оно победит), нас ждет лучшая доля. Будьте же до последней капли крови верны императору» .
Пастырское послание было согласовано с Австро-венгерским наместником Галиции. В письме в генеральный штаб он писал: «Украинский митрополит во Львове, его экселенция граф Шептицкий намерен опубликовать пастырское послание, содержащее поучение украинскому народу о его обязанностях по отношению к кайзеру и рейху… Чтобы активнее содействовать выступлению митрополита, необходимо поддержать его в распространении этого послания всеми способами, имеющимися в нашем распоряжении» .
Андрей Шептицкий активно способствовал формированию воинских подразделений «украинских сичевых стрельцов», которые, будучи частью австрийской армии, должны были удерживать русские войска на границах Галиции, а также выполнять и карательные функции, преследуя тех, кто симпатизировал идее объединения Украины с Россией.
В начале августа 1914 года русские войска вошли во Львов. Митрополит Андрей не ушел вместе с отступающими австро-венгерскими войсками, а остался в своем кафедральном соборе Св. Юра. Вскоре в Русскую администрацию стали поступать сведения о распространяемых в городе и в сельских приходах воззваниях главы Униатской церкви, в которых верующие призывались оставаться верными Австрийскому государству и не сотрудничать с «врагами и изменниками» .
На первых порах к митрополиту применили меры морального воздействия. Об этом, в частности, писал в воспоминаниях генерал А.В. Брусилов: «Я его [Шептицкого — И.Т.] вызвал к себе и предложил дать слово чести, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет; на таких условиях я разрешил ему остаться во Львове для исполнения духовных обязанностей. Он охотно дал мне слово, но, к сожалению, вслед за этим начал снова баламутить и провозглашать церковные проповеди явно нам враждебные. Тогда я выслал его в распоряжение главнокомандующего».
Русская администрация на освобожденной территории активно собирала материалы и свидетельства о притеснениях со стороны австро-немецких войск православных верующих и священников, о разрушениях православных храмов и монастырей. По ее мнению, в значительной мере эти действия провоцировали послания митрополита Андрея, его проповеди и призывы. Военная и церковная власть Галиции делали все возможное, чтобы максимально сузить возможности для существования униатства, деятельности униатских храмов и монастырей при одновременной финансовой, организационной и административной поддержке «возвращенного» в эти края православия.
Судьба Андрея Шептицкого летом-осенью 1914 года весьма занимала умы военного и внешнеполитического ведомств России. Церковно-политическая деятельность главы Униатской церкви вызывала чувство раздражения и желание приостановить ее, а самого митрополита выдворить из Галиции. Но методы при этом намечались разные, и далеко неоднозначными могли быть их последствия.
31 августа 1914 г. из конфиденциального письма князя Н.А. Кудашева министр иностранных дел России С.Д. Сазонов узнал о том, что начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Н.Н. Янушкевичу было поручено министерством внутренних дел «найти и арестовать униатского митрополита графа Шептицкого, а также наложить секвестр на его библиотеку и все его бумаги». При этом Кудашев передавал и слова генерала Янушкевича о том, что он «неукоснительно исполнит это поручение и живым или мертвым доставит Шептицкого, а в случае надобности не постеснится приказать прикончить с ним» .
Уже 3 сентября С.Д. Сазонов направил письмо Николаю II, извещая о ставшем ему известном «опасном распоряжении» МВД и предостерегая от «крутых мер» в отношении униатского митрополита. «Деятельность униатского митрополита Шептицкого была до сих пор весьма вредной для нас, — писал министр, — и удаление его из края является, поэтому вполне обоснованным. Но достигнуть этой цели следует не иначе, как вполне законными и открытыми средствами, например, присуждением его к изгнанию; насильственное же устранение названного иерарха, как в виду его сана, так и общей известности, которой он пользуется, могло бы лишь придать ему ореол мученичества и сильно подорвать уважение к Русской государственной власти» .
В конце концов, благоразумие и политический расчет возобладали, «криминальный сценарий» был отвергнут, а митрополита Андрея выслали в Киев. Здесь он пишет письмо к Николаю II с поздравлениями по случаю объединения «разорванных частей русской земли» и уверяет царя в своей готовности положить «свою жизнь и душу на жертвенный алтарь». Но уловка не сработала, и арестованный митрополит проследовал вглубь страны по маршруту: Нижний Новгород- Курск-Суздаль-Ярославль.
К слову сказать, с этого времени «в отдаленные местности Империи… Симбирскую, Томскую или Енисейскую губернии» постоянно высылались десятки униатских священников. Обоснование было, как правило, одним и тем же: «проявленная ими вредная деятельность, нарушавшая русские интересы» .
Арест митрополита Андрея и заключение его под надзор православных церковно-административных органов вызвало бурный протест со стороны Ватикана, неоднократно требовавшего от Императорского правительства улучшений условий заключения «узника веры» Андрея Шептицкого или даже его безусловного освобождения из-под ареста.
В глазах же российского императора и его правительства Шептицкий был «политическим преступником». В феврале 1915 года в подвале митрополичьего дома во Львове был обнаружен тайник. Специально созданная комиссия произвела осмотр найденного. Из составленного протокола следовало, что в тайнике: «оказалось 18 зарытых ящиков, заключающих в себе различные священные и драгоценные предметы, старинные рукописи, а также переписку графа Шептицкого и документы современного политического значения… Особое значение имеют заполняющие 8 ящиков многочисленные документы церковно-исторического характера, по-видимому, весьма ценные и восходящие вплоть до ХVI века. В числе этих рукописей и старопечатных книг, кроме родовых бумаг графа Шептицкого, имеется митрополичий архив, папские буллы и другие хартии и грамоты, как польских королей, так и австрийских императоров…Что же касается другого имущества, которое митрополит Шептицкий счел нужным скрыть в замурованном помещении, то к последнему относятся несколько ящиков со столовым и церковным серебром, в большинстве с гербами митрополии, и, по-видимому, принадлежащие последней, а также церковная утварь, облачения митрополита, наперсные кресты, панагии и различные драгоценности» .
Первостепенное внимание, конечно, было уделено изучению документов политического характера. Они содержали в себе секретную переписку с эрцгерцогом Францем-Фердинандом , деятелями националистического «Союза освобождения Украины» в Вене, с командующим легионом сичевых стрельцов, а также рукописи статей, черновики документов по военным, административным и церковным вопросам.
Особый интерес вызвало послание австрийскому императору Францу-Иосифу , в котором Шептицкий излагал свой план переустройства «русской Украины» после вступления «победоносной австрийской армии» на территорию России. В существе своем он сводился к созданию на Украине марионеточного военно-политического режима под контролем австро-немецкой военной администрации и во главе с гетманом — Вильгельмом Габсбургом, крещенным униатами Василием Вышиваным .
Обстоятельна была и программа церковных реформ. Она подразумевала «основательное отделение» Украинской церкви от Русской посредством выведения ее из-под ведения Святейшего Синода, запрещения молиться за царя, исключения из церковного календаря всего, что напоминало о «великоросском и московском», увольнения всех «не подчиняющихся великоросских епископов» и назначения на их место «настроенных по-украински и по-австрийски». В итоге, по мысли митрополита, должно быть создано центральное церковное управление на Украине и осуществлено единство украинской церкви. Для пущего убеждения властей Шептицкий писал: «Канонические основания для такой тактики приемлемы с католической точки зрения. С точки же зрения православной — восточной, такая политика является законной, логической и, само по себе, понятной. Я успею получить в Риме утверждение, или, правильнее говоря, уже в большей мере все это подготовил. Православие церкви таким образом не будет затронуто — оно должно быть сохранено, следует его только очистить от Московских влияний» .
Арестованный архив униатского митрополита был вывезен в Петроград в распоряжение Департамента полиции. Изучение хранящихся в нем документов умножало и умножало политические претензии к его владельцу. В обобщенной записке, поданной императору Николаю II, в качестве инкриминируемых Шептицкому «политических преступлений» перечислялось следующее: связь с т.н. «русскими католиками»; нелегальное посещение России; насаждение подпольных униатских центров и эмиссаров; возглавление политического движения т.н. «украинофильства», ставящего своей задачей борьбу с Россией; поддержка «украинского сепаратизма», направленного на расчленение России и т.д.
Составители справки резюмировали: «Он [Шептицкий — И.Т.] проникнут самой грубой ненавистью и злобой по отношению к Православию и России. И все, что только напоминает эти два термина, вызывает в нем самую отчаянную борьбу». Потому-то Министерство иностранных дел на все обращения и просьбы Ватикана освободить или хотя бы облегчить условия жизни Шептицкого, отвечало, что деяния последнего «имеют чисто политический, а не вероисповедный характер», что и вынудило «пресечь вредную политическую деятельность Шептицкого» .
Военные неудачи летом 1915 года привели к тому, что русская армия оставила не только Галицию, но немецко-австрийские войска захватили почти всю Польшу, часть Латвии, Литвы и Белоруссии. Поражения на фронтах, развал экономики, тяготы и лишения, обрушившиеся на население России, с неизбежностью сказывались на общем обострении внутриполитической обстановки в стране.
По меткому выражению лидера кадетской партии П.Н. Милюкова в обществе «атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы, и никто не знает, куда упадет удар». И вскоре «удар» пал на того, кого многие считали одним из главных виновников маразма, разъедавшего Двор. Был убит фаворит царской семьи Распутин. В высших кругах, в Государственной думе, в политических партиях чуть ли не открыто говорили о зреющем дворцовом перевороте в пользу наследника Алексея. И это воспринималось как возможный второй удар судьбы по дряхлеющему зданию романовской монархии. Однако история распорядилась по-своему: назревающий переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно.
В течение нескольких последних дней февраля 1917 г. православная монархия в Российской империи рухнула. Уже 3 марта образовавшееся Временное правительство опубликовало Декларацию с разъяснением своего политического курса и задач, к разрешению которых намеревалось приступить немедленно. Обещались и «религиозные свободы», как для граждан России, так и для всех законно действующих религиозных организаций.
8 марта Временное правительство по предложению министра юстиции Александра Керенского приняло решение об освобождении из заключения митрополита Андрея Шептицкого. Кроме того, министру юстиции по соглашению с министром военным и морским поручалось образовать особую комиссию для проверки законности высылки в годы войны из западных областей Украины галичан в Сибирь по обвинению в шпионаже.
Падение самодержавия и объявленная Правительством программа демократических преобразований с энтузиазмом воспринимались в католических кругах России и с еще большим — в Ватикане. Думается, что именно об этом писал в своей телеграмме от 31 марта 1917 г. в МИД России советник Русской духовной миссии при Святом Престоле Н.И. Бок: «Как подсказывают мне мои наблюдения, наша революция произвела здесь смешанное впечатление. Преобладающим чувством явилось чувство эгоистической радости за интересы католической церкви. Падение прошлого строя означало уничтожение всех вероисповедных стеснений, и открытие новой эры свободы католичества в России. При первом же свидании кардинал статс-секретарь (Гаспарри — И.Т.) не скрыл от меня этой своей радости» .
Поступающие из различных регионов страны сообщения свидетельствовали о том, что в обществе, словно по мановению волшебной палочки, улетучивались монархические настроения. В дневнике профессора Московской духовной академии А.Д. Беляева мы обнаруживаем следующее тому объяснение: «Тысячи революционеров не уронили так самодержавия, монархию, трон и династию Романовых, как эта германка с своим гнусным Распутиным, с своим германизмом, с своей сумасшедшей хлыстовщиной, с своей отчужденностью от России и чуть ли не изменами в пользу Германии, с отчужденностью даже от всех членов царского дома и чуть ли не с манией величия. А царь повредил себе и монархии безволием, ленью, беспечностью, пристрастием к вину (по-видимому), тугоумным подчинением своей обер-кликуше, неумением управлять, нежеланием, хотя бы на время войны, составить кабинет по образу конституции. Жалкие люди и жалкая теперь, да и прежде, семья, несчастная семья! Нравственно, умственно и культурно обе главы семьи упали еще раньше переворота и окончательного падения» .
Весна 1917 года уникальный период в истории России, характеризующийся бурным проявлением религиозной жизни во всем ее многообразии. Среди проблем, которые активно обсуждала многомиллионная верующая масса, был вопрос о возможных новых отношениях между государством и религиозными организациями. На то время лишь иерархия и духовенство Православной церкви, да крайние монархические группировки, отстаивали неизменность прежних государственно-церковных отношений. По существу, эта позиция противопоставляла Церковь всему разбуженному революцией российскому обществу.
Во-первых, подавляющее большинство других религиозных организаций выступало за строительство новых отношений между государством и религиозными объединениями на принципах отделения церкви от государства, правового равенства религий и религиозных организаций.
Во-вторых, абсолютное число политических партий России, имевших значительную поддержку во всех слоях общества, в своих программных документах высказывалось за строительство «светского государства», осуждая прежнюю «религиозную политику» в Российской империи. Отсюда требования: отделение церкви от государства и школы от церкви, национализация церковно-монастырской собственности; равенство граждан независимо от их отношения к религии и религиозных организаций; отказ от государственного субсидирования деятельности конфессий; признание за гражданами права на вневероисповедное состояние.
Эти идеи нашли свое отражение в таких законодательных актах Временного правительства, как «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта 1917 г.) и «О свободе совести» (14 июля 1917 г.). Кроме того, изменения были внесены в ряд разделов российского законодательства: Законы о состоянии, Положение об инородцах, Положение о наказаниях уголовных и исправительных, Устав гражданского судопроизводства, Устав о воинской повинности, Уставы иностранных исповеданий. К примеру, отмене подлежали: наказания за вступление в брак лиц христианского исповедания с иноверцами; писание икон, изготовление крестов и торговлю ими нехристианами и др. Устранялись запреты на: усыновление лиц христианского исповедания нехристианами и наоборот; наследование нехристианами предметов христианского культа; принятие в число присяжных и частных поверенных лиц нехристианского исповедания без разрешения министра юстиции; политическую пропаганду римско-католического духовенства, а также ограничения на строительство синагог и мечетей.
Безусловно, шаги Временного правительства в деле реформирования прежних государственно-церковных отношений и религиозного законодательства отвечали потребностям широких социальных слоев России и в значительной мере они стимулировались запросами населения. Как писал в своих воспоминаниях министр земледелия В.М. Чернов: «Царская Россия передала Временному правительству страну, полную вопиющих неудовлетворенных потребностей. И пронесшийся лозунг »Свобода!« стал для всевозможных слоев народа сигналом властного предъявления своих неотложных нужд, предъявления не всегда сообразного с реальными возможностями столь же неотложного их удовлетворения» .
Не были исключением в этом общем хоре и требования конфессий. Временное правительство видело свою основную задачу во взаимоотношениях с ними в разрешении неотложных проблем, в отмене несправедливых статей царского законодательства, что и должно было привести к облегчению жизнедеятельности иноверных и инославных исповеданий. Публично заявляя о том, что проблема взаимоотношений государства и религиозных объединений может быть решена только Учредительным собранием, правительство сосредоточило свое внимание на текущих проблемах бытия религиозных объединений. Значительная доля работы по-прежнему возлагалась на МВД и, прежде всего, на департамент духовных дел иностранных исповеданий. Именно он выстраивал новые отношения между государством и ранее «гонимыми» и «терпимыми» религиозными организациями.
В системе МВД для изучения поступающей от представителей конфессий предложений и для подготовки на этой основе законопроектов было создано Особое совещание по общим вероисповедным вопросам. К его работе привлекались представители различных государственных учреждений, а также религиозных, научных и общественных организаций. В наиболее сложных случаях вероисповедные законопроекты передавались на рассмотрение особого органа при Правительстве — Юридическое совещание .
В начале XX века население Российской империи, традиционно исповедовавшее католицизм, проживало на территории Царства Польского, в Прибалтике, в Белоруссии и на Украине, хотя насчитывалось и некоторое число католиков в центральных губерниях России. Крупные католические общины действовали, к примеру, в Санкт-Петербурге и в Москве. Всего действовали более пяти тысяч костелов и каплиц, в которых служило более четырех тысяч священников. Имелись восемь мужских и шестнадцать женских католических монастырей, где проживало свыше 700 монашествующих. В церковно-административном отношении католики разделены были на 12 диоцезий, семь из которых охватывали территорию Царства Польского. Общее число лиц католического вероисповедания насчитывало более 10,5 миллионов человек.
В числе основополагающих принципов отношения российской власти к Римско-католической церкви на территории России можно выделить: личная религиозная свобода для иностранцев-католиков при условии их полной политической лояльности; дозволение, при существенном ограничении, деятельности католического духовенства в границах этнических территорий; полный запрет прозелитической деятельности среди славянского населения и иных народов и народностей, традиционно не исповедовавших католицизм.
Неожиданное свидетельство тому, в каком положении находилась Католическая церковь в Российской империи в этот период времени, мы обнаруживаем в переписке народного комиссара иностранных дел СССР Г.В. Чичерина в период интенсивных переговоров об урегулировании советско-ватиканских отношений в середине 20-х годов. В письме председателю Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) Е.М. Ярославскому нарком цитировал фрагменты трудов историков, в которых положение католиков в Западном крае описывалось так: «Даже разрешенные генерал-губернаторской властью разъезды епископа в епархии обставлены всевозможными отягчительными условиями. Епископ уведомляет о дате своей поездки, причем исправники лично сопровождают епископов »для предупреждения всяких недоразумений"… Члены полиции при этом во все вмешиваются, воспрещают выносить при встрече епископа хоругви на паперть, приказывают снимать арки из живых цветов, воспрещают посыпать цветами епископский путь, приказывают выдергивать елочки вдоль того же пути… За деятельностью католического священника в Западном крае установлен бдительный полицейский надзор. Ксендзы штрафуются за самовольную отлучку в другие приходы, за произнесенные проповеди собственного сочинения без предварительного одобрения цензуры, за сборы денег на предметы, неизвестные местному начальству, за необъявление о высокоторжественных днях, за совершение крестных ходов в костельной ограде в дни, не означенные в особой табели, составленной губернатором и утвержденной генерал-губернатором. … Ксендзы обязывались сообщать народу о воспрещении петь при погребении покойников духовные песни на польском языке. Приводятся случаи оштрафования ксендза за то, что, будучи приглашен похоронить покойника, ксендз приходил к дому покойника в облачении с преднесением деревянного креста. Имеются примеры оштрафования ксендза за то, что он разрешил покрасить крышу костела без разрешения властей. По всевозможным поводам происходили закрытия костелов, например, на основании того, что будто бы их количество в какой-либо местности превышало потребности населения. Значительная часть преследований, которым подвергалось католическое вероучение, было связано с народным образованием и школьным делом«.
Сложными оставались отношения России с Ватиканом. Зачастую многие положения конкордата, заключенного царским правительством в 1847 году с Ватиканом, не исполнялись. Связи Римской курии с католическими обществами и католическим духовенством в России были поставлены под жесткий контроль Министерства внутренних дел. Подвергались жесткому преследованию греко-католики (униаты) и русские католики. Ватикан дважды в 1912 и 1913 гг. в специальных меморандумах царскому правительству указывал на те стеснения, которые испытывали католики, и просил об отмене наиболее жестких положений законодательства, касавшегося Римско-католической церкви в России. Но царское правительство отказывалось идти на какие-либо уступки.
10 апреля 1917 г. управляющий Могилевской католической архиепархией епископ И. Цепляк обратился к Временному правительству с просьбой принять меры по изменению положения Католической церкви в России.
Правительство образовало специальную комиссию для пересмотра действующих законоположений по делам Римско-католической церкви. К своей работе она приступила в самом начале мая. В ее состав были приглашены представители римско-католического духовенства и ведомства православного исповедания, министерств юстиции, военного, внутренних дел, народного просвещения и науки, общественные деятели. Возглавил ее комиссар правительства С. Котляревский.
Признано было возможным рассмотрение законодательства, относящегося к практической деятельности Римско-католической церкви. Комиссия исходила из того, что «Римско-католическая церковь при прежнем строе находилась под строгой и неослабной правительственной опекой». Сложную ситуацию Комиссия объясняла историческими причинами: «Репрессивная политика правительства объяснялась тем, что после польских восстаний 1830 и 1863 гг. правительство смотрело на полонизм и католицизм, как на стихии, чуждые русской государственности, враждебные русской национальности. Правительство преследовало польский элемент, боролось с католическим прозелитизмом, подавляло все проявления римско-католической церковной жизни, видя в католицизме живую душу польского народа».
Итогом деятельности Комиссии стал законопроект «Об изменении действующих законоположений по делам Римско-католической церкви в России», внесенный в Правительство 10 июля. Через полтора месяца, 25 августа, он был утвержден и 2 сентября опубликован. Согласно ему, основной единицей церковной жизни являлась епархия, во главе которой стоял епархиальный епископ. В сфере епархиального управления и суда он был свободен и независим от какого бы то ни было государственного вмешательства в его деятельность. Епархиальный епископ без участия гражданской власти разрешал ремонт и постройку римско-католических каплиц и церквей, сборы на строительство храмов и на другие религиозные нужды. Он также разрешал открытие приходов, замещение всех духовных должностей в епархии — приходских, капитульных, консисторских и должностей в духовных учебных заведениях. О своих распоряжениях по данным вопросам епархиальный епископ лишь должен был ставить в известность гражданские власти, так как он был ответственен перед правительством за деятельность подчиненных ему лиц и учреждений. По вопросам общего характера, касающимся католической церкви, светские власти должны были сноситься лишь с епископом. Вопрос о назначении епископов отнесен был к ведению Св. Престолу и разрешался он по соглашению с Российским правительством. Кроме того, Римская курия получала возможность учреждения новых римско-католических епархий в России и присуждения почетных папских духовных званий. Римско-католическая церковь согласно этому закону получала право свободно устраивать братства, религиозные общества, духовные конгрегации и монашеские ордена в порядке общего закона о союзах.
Таких прав католическая церковь в России еще никогда не имела. Это открыто признавал и сам Св. Престол.
В последующем внимание комиссии было сосредоточено на таких вопросах, как признание имущественных прав Римско-католической церкви, реформа брачного законодательства, порядок и условия получения государственных ассигнований, признание Униатской церкви, реформирование высших органов церковного управления и т.д.
Комиссия признала желательным «в имущественных делах предоставить Римско-католической церкви полную автономию и, в соответствии с этим, приобретение и отчуждение имуществ в Римско-католической церкви, монастырей и прочих духовных установлений поставить в зависимость от подлежащего духовного начальства названной церкви, освободив ее от существующей ныне обязанности испрашивать по делам упомянутого вида предварительное разрешение светского начальства. Согласно пожеланию католического духовенства признано соответственным, чтобы браки лиц римско-католического исповедания с лицами других исповеданий, совершенные одними католическими священниками, признавались действительными; сила этого постановления должна быть распространена на время, предшествующее его изданию. При этом, при наличии смешанного брака между лицами католического и другого исповедания, католикам должно быть предоставлено право вести бракоразводные дела в инстанциях своего исповедания» .
Вопросы о пересмотре и увеличении ассигнований из Государственного казначейства на содержание духовных лиц и учреждений католической церкви рассматривались в законопроекте «О пересмотре ассигнований на содержание Римско-католической церкви, об упразднении римско-католических духовных коллегий и учреждении съезда епархиальных начальников».
На содержание Римско-католической церкви в России, согласно царскому законодательству, выдавался ежегодно общий кредит, который был эквивалентен недвижимым имуществам и капиталам этой церкви в Западном крае, изъятым из ее ведения в 1841–1843 гг. и сосредоточенным в казенном управлении. Поэтому расходование средств на нужды, чуждые католическому духовенству Западного края, например, на покрытие расходов по содержанию армяно-католического духовенства и Департамента по делам инославных и иноверных исповеданий МВД, Католическая церковь считала необоснованными и несправедливыми. Учитывая такую позицию, предполагалось прекратить расходование отпускаемых из казны средств, предназначенных на содержание католической церкви, на иные цели, не имеющие отношения к нуждам Католической церкви.
Законопроектом предполагалось установить фиксированную сумму (более 650 тысяч рублей), выделяемую из государственного бюджета по расходной смете Министерства исповеданий на содержание римско-католического духовенства и органов церковного управления вне Царства Польского и Холмской губернии. Смета же расходов должна была утверждаться Съездом римско-католических епархиальных начальников.
Законопроект ограничился лишь пересмотром традиционной сметы расходов на нужды католиков. Следовательно, проектируемые объемы денежных отчислений не выражали в полной мере имущественного ущерба, понесенного католической церковью вследствие отобрания у нее недвижимых имуществ, общая стоимость которых с 40-х годов XIX века значительно возросла.
При обсуждении данного законопроекта представители Католической церкви заявили, что ввиду тяжелого финансового положения государства они не настаивают на производстве в настоящее время немедленных расчетов. Однако они оставили за собой право подготовить материалы, которые способствовали бы в будущем, при более благоприятных условиях, установлению полностью того денежного награждения, на которое Католическая церковь может рассчитывать.
Вторым положением законопроекта было упразднение Римско-католической духовной коллегии и учреждение в качестве нового органа центрального управления административно-хозяйственными и финансовыми делами Съезда римско-католических епархиальных начальников. Непосредственная организация данного съезда и его исполнительного органа предоставлялась соглашению самих католических начальников.
В тесной связи с отношением к Римско-католической церкви новая государственная власть рассматривала и вопрос о положении униатов, общины которых действовали в ряде городов центральных губерний России и особенно много на Западной Украине. В пределах Российской империи Униатская церковь никогда не была официально признаваема, а императорское правительство всячески (материально, организационно и морально) поддерживало противоуниатскую деятельность государственной Российской православной церкви. В стремлении как можно скорее решить униатский вопрос, который для государства был политическим, а не церковным, подчас использовались и насилие, и административные меры в отношении инаковерующих. И это не было чем-то особенным для политики царской России в вероисповедных вопросах, которая в предшествующее время вся зиждилась на преследовании свободомыслия и инакомыслия, на всемерном ограничении инаковерия.
В годы революция 1905–1907 гг. российская общественность впервые смогла публично выразить мнение о политике государства в отношении униатов, о методах, с помощью которых происходило их «присоединение» к государственной Православной церкви в 1875 г. Как только в апреле 1905 года был опубликован Указ «Об укреплении начал веротерпимости», первый пункт которого гласил: «Признать, что отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало» , так сразу же тысячи «воссоединенных» униатов стали переходить из православия в католичество. За 1905–1906 гг. таких набралось более 170 тысяч человек.
Характерное свидетельство об этом времени оставил в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский). «При воссоединении, — писал он, — допущено было много ошибок. Не посчитались с народной душой. Вмешалась администрация: губернаторы, полиция… стали народ загонять в православие. Многие приходы переходили фиктивно; появились, так называемые »упорствующие« — лишь на бумаге православные люди, а по существу те же униаты. В условиях фиктивного воссоединения с православной церковью они лишь дичали, тянулись к католическому зарубежью, а с местными православными духовными властями ладили путем хитрых уловок. Иногда из Галиции перебегали к ним униатские священники и тайно, по ночам, их »окормляли«.
Об этом же писал и известный российский юрист А.Ф. Кони, которому довелось в конце ХIХ столетия защищать во время судебных процессов униатов. Он назвал «присоединение» униатов к православию в 1875 г. «административным миражом». Выяснилось, что гминные приговоры были составлены не только не добровольно, но явились результатом настойчивого давления и всяческого воздействия, до угроз включительно, со стороны ближайшего полицейского начальства. «Присоединенные униаты» продолжали сопротивляться этому присоединению и началось массовое их судебное преследование.
Былую позицию властей к Униатской церкви хорошо обрисовал секретарь Российской миссии в Ватикане Н.И. Бок, который неоднократно в своих обращениях весной 1917 г. в МИД России призывал к скорейшему разрешению этой застаревшей, но «самой жизнью поставленной ныне на очередь» проблемы. В частности, в письме к министру иностранных дел Временного правительства М.И. Терещенко он писал: «В прежнее время вопрос этот разрешался крайне просто. »Законодательство наше знает лишь римско-католиков и армяно-католиков, о греко-католиках оно не упоминает« — говорил Г. Менкин , закрывая униатские храмы и не допуская въезда в Россию русско-подданных католических священников из-за принадлежности их к восточному обряду. Довод, что фактические русские униаты существуют, и что поэтому следует определить положение их в России, не признавался убедительным. Все красноречие миссии оставалось втуне, вопросы ее принимались за риторические. Нынешнее правительство наше, как подтверждает отношение его к Шептицкому, не могло, конечно, остаться на прежней точке зрения и, очевидно, не преминет принять соответствующие решения для устройства униатских дел и создания их епархиального управления. Естественным для сего выходом казался бы путь соглашения с Ватиканом» .
Временное правительство последовательно шло по пути легализации Униатской церкви. Вслед за освобождением митрополита Андрея Шептицкого освобождались из тюрем и возвращались из ссылок униатские священники и верующие, арестованные и сосланные за принадлежность к униатству.
К слову сказать, освобождение Шептицкого в православной среде вызвало острое недовольство. Характерный эпизод об этом содержится в воспоминаниях члена Святейшего Синода протопресвитера Николая Любимова. Он передает слова товарища обер-прокурора А.В. Карташева в связи с сообщением о согласии австрийского правительства лишь посредством выкупа освободить от смертной казни православного священника Рыжова, находившего в пражской тюрьме за «государственную измену». «А мы-то, — записал в дневнике Любимов, — дураки, именно дураки, не только великодушно отпустили зловреднейшего пропагандиста Шептицкого, но чуть что не с великими почестями проводили его домой; не желали даже и обменять его на кого-либо из наших пленных. И вот за наше поистине дурацкое великодушие чем платят нам изверги-немцы» .
После освобождения Шептицкий получил от Временного правительства разрешение выехать на родину через нейтральную Швецию. Но прежде чем покинуть Россию он стремится организационно укрепить Униатскую церковь. В обеих столицах образуются униатские приходы, а затем они начинают действовать в Киеве, Могилеве, Одессе, Екатеринославле, Виннице и Каменец-Подольском.
В конце мая в Петрограде состоялся первый русский собор Греко-католической церкви и учрежден был экзархат Греко-католической церкви, во главе которого был поставлен протопресвитер Леонид Федоров. По настоятельной просьбе Андрея Шептицкого Временное правительство выдало Федорову специальное в том удостоверение.
Активность свою Андрей Шептицкий объяснял данными ему Пием Х полномочиями в отношении учреждения в России католицизма и униатства. Но подлинность этого утверждения остается до сих пор спорной из-за отсутствия документальных материалов. Тогда же отношение к Шептицкому было неоднозначным. Как неоднократно сообщал Н.И. Бок, Ватикан дистанцировался от политической деятельности Шептицкого, открыто не поддерживал его рьяных усилий по насаждению католицизма в России, ибо, как выразился однажды Бок, «на прививаемом им католицизме клеймо, если не австрофильства, то украинского сепаратизма, клеймо, дающее сильное оружие против католичества всем врагам его» . Да и русские католики за рубежом были «смущены» и «озадачены» тем, что Русскую церковь организовывал, подчинял себе духовенство и мирян подданный чуждого России государства — Австрии, сенатор вражеской монархии и глава политической партии, доброжелательство которой к России было весьма сомнительно.
Весна-лето 1917 года для Униатской церкви были периодом высшей активности: проводятся съезды, соборы, диспуты, образуются ордена, монашеские общины и приходы; зарождаются печатные издания; организуются встречи с представителями православных, старообрядческих, протестантских общин.
Шептицкий неоднократно обращался к новым властям с просьбой вернуть ему изъятый во Львове архив. На тот момент он хранился в здании Российской академии наук, перевезенный туда в дни февральской революции, когда толпа громила департамент полиции. На запрос правительства о состоянии архива и возможности его возвращения, секретарь Российской академии С.Ф. Ольденбург ответил: «архив не может быть выдан без предварительного тщательного его просмотра; даже… выдача нами графу Шептицкому каких-либо письменных удостоверений о возвращении архива и церковных капиталов представляется весьма рискованной,… если бы, однако, признано было возможным таковые удостоверения ему выдать, то следовало бы составить их в чрезвычайно осторожной форме и с соответствующими оговорками» .
Вопрос о формировании органов управления Униатской церкви и их государственного признания рассматривался Комиссией по делам Римско-Католической церкви. Последняя, исходя из того, что согласно вероучению католической церкви, на первое место выдвигается принцип полного единства догмы, а обрядовая сторона признается второстепенной, предложила следующее решение вопроса — распространить на Униатскую церковь те законодательные нормы, которые определяли деятельность и положение Католической церкви в России.
Предложение было реализовано включением в законопроект «Об изменении действующих законоположений по делам Римско-католической церкви в России» отдельного пункта (V), гласившего: «Действие законоположения по делам Римско-католической церкви в России распространяется на церковное управление этой церкви всех обрядов, с теми изъятиями, которые будут особо установлены для управления каждого из этих обрядов в законодательном порядке» .
Предполагалось, что детальная разработка устройства Униатской церкви в дальнейшем должна будет производиться органами управления, с согласованием этого вопроса с Ватиканом, Временным правительством и представителями данного исповедания. Но в силу резко изменившихся политических обстоятельств в России этому не суждено было сбыться.
В начале лета митрополит Шептицкий покинул Россию. Кружным путем он, в конце концов, добрался до столицы Австро-Венгрии — Вены. Австрийское правительство и новый император Карл I устроили ему грандиозный прием, оказали почести, которых, как вспоминали очевидцы, в столице не удостаивался ни один их правящих монархов. За преданность «короне и государству» Карл I наградил Шептицкого орденом Леопольда. В приветственном письме император писал: «Любимый архиепископ граф Шептицкий! Во время тяжелых испытаний, которые выпали на ваш родной край из-за прихода врага, Вы неустрашимо и мужественно доказали верность избраннице-церкви, императору и государству и стойко перенесли также утрату свободы. Ваше возвращение на родину дает мне приятную возможность в благодарном признании вспомнить Ваше священное, патриотическое поведение, и как высокий знак этого дарю Вам большой крест моего ордена Леопольда с военным украшением» .
19 сентября 1917 г. Шептицкий возвратился во Львов, где «царского узника» встречали толпы людей. Выступавшие выражали надежду, что в новых политических условиях Шептицкий по-прежнему будет «крепко стоять в первых рядах борцов за волю и права самостийного украинского народа». Сам Шептицкий говорил о «неизбежном развале» России, о «новом могучем рывке» австро-венгерских дивизий на Киев и Москву, об установлении на Украине гетманского правления. Но планам и ожиданиям Шептицкого не суждено было сбыться.
После Октябрьской революции 1917 г. новое российское государство (советское) свое отношение к «религиозному вопросу» выразило в декрете об отделении церкви от государства, принятом в ночь с 20 на 21 января 1918 г.
В начале апреля 1918 г. Совет народных комиссаров обязал Наркомат юстиции образовать специальную комиссию для выработки в «срочном порядке» инструкции по проведению в жизнь декрета. В постановлении специально оговаривалось участие в ее разработке представителей религиозных организаций. Вот почему в состав образованной Наркомюстом Междуведомственной комиссии вошли не только представители наркоматов, но и старообрядческой, православной, римско-католической, греко-католической и других церквей.
Однако жизнь показала, что в таком составе комиссия не может быть дееспособной, оперативно откликаться на нужды дня. Оставался неясным вопрос о ее статусе, полномочиях и характере взаимоотношений с властными органами. К этому добавлялось и глухое сопротивление большого числа советских чиновников и партийных функционеров, не желавших привлечения к государственной работе чуждого для них элемента — «попов и церковников».
8 мая Совнарком распустил Междуведомственную комиссию и поручил Наркомюсту образовать особый отдел, занимающийся «религиозными проблемами». Им стал так называемый «VIII-й, ликвидационный отдел», руководил которым П.А. Красиков. Одновременно было принято решение лишь в необходимых случаях привлекать к работе отдела представителей религиозных объединений. Среди первых, к кому обратился Красиков, были архиепископ Ропп и Леонид Федоров. Оба дали согласие. В частности, Федоров в ответном письме указал: «Честь имею сообщить, что предложение о принятии участия в работах Отдела — принимаю сам лично. Лишь в случае моей болезни и каких-либо непредвиденных препятствий уполномачиваю заменять меня благочинному русско-католических приходов в Москве о. Владимиру Абрикосову».
Сохранились и некоторые другие архивные документы, свидетельствующие об определенных контактах между униатами и советскими органами власти.
Так, управделами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевич не однажды ходатайствовал перед Наркомюстом о помощи или поддержке униатов. Когда единственного на всю Москву и окрестности униатского священника Абрикосова призвали в 1918 г. в Красную Армию, Бонч-Бруевич просил Наркомюст положительно отнестись к нуждам общины и оставить его на приходе. «Полагаю, — писал управделами СНК, — что такое действительно исключительное обстоятельство должно быть принято во внимание надлежащей советской властью, так как в противном случае эта религиозная община останется без возможности совершать свои требы». И хотя «ликвидационный отдел» в лице Красикова не соглашался с мнением управделами, но Бонч-Бруевич вновь и вновь пытался помочь русским католикам и греко-католическам.
В центре внимания VIII-го отдела Наркомюста оказались «ограничительные нормы» декрета. Прежде всего, его 12 и 13 статьи . Они специально обсуждались 18 мая 1918 г. на созванном расширенном совещании отдела. С основным докладом выступил профессор М. Рейснер, который попытался определить правовое положение религиозных и церковных обществ в новых экономических и социально-политических условиях. Из сохранившихся до сего времени протоколов следует, что обсуждение было весьма бурным.
Вот только один фрагмент этого примечательного документа с выдержками из выступлений работников отдела:
«Гуковский — Доклад не разъясняет отмеченного в нем противоречия между предоставленным религиозным обществам правом владения и лишением их прав юридического лица. Ибо, раз общество, как таковое, получает право владения, то оно, значит, становится субъектом права. Но быть субъектом права и не быть ни юридическим, ни физическим лицом — юридический абсурд.
Галкин — Допуская, что лишение религиозных обществ прав юридического лица, хотя и грешит против юридической стройности, но теперь, в период борьбы, этого права предоставлять религиозным обществам нельзя по политическим основаниям, что особенно ясно хотя бы из патриаршего обращения.
Красиков — также подчеркивает революционное время, и то, что крупные церкви (православная, католическая), безусловно, враждебны Советской власти. Это враги, с которыми нужно бороться и потому никаких послаблений к 12-му и 13-му пунктам декрета допускать нельзя«.
Разработка и обсуждение проекта Инструкции о применении декрета об отделении церкви от государства завершились в самом конце лета. 30 августа 1918 г. Инструкция о введении Декрета в жизнь была опубликована в газете «Известия» как Постановление наркомата юстиции. В ней среди религиозных организаций, на которые распространялись нормы декрета и положения Инструкции, указаны были, как Католическая церковь, так и униатские приходы.
Инструкция встретила неприятие не только в православных рядах, но и среди греко-католиков. К примеру, Леонид Федоров вместе с членом Всероссийского церковного собора Н.Д. Кузнецовым в письме в Совнарком призывал к отмене Инструкции. Авторы подчеркивали, что, если с падением монархии в России и изданием в последующем законодательных актов по вопросам деятельности религиозных объединений, для Католической церкви открывалась «возможность жить по своим правилам», то с изданием Инструкции для Католической церкви «создается совершенно безвыходное положение» .
Обращение Кузнецова и Федорова поддержал также и архиепископ Ропп. В письме в Совнарком от 10 октября 1918 г. он отмечал, что Католическая церковь ранее «с радостью приветствовала» принцип свободы совести и вероисповеданий, заложенный в декретах Правительства народных комиссаров. Принятая же Инструкция, по мнению Роппа, уничтожила «мирные чаяния и прямо понуждает к решительному протесту». Месяцем позже Ропп просил управделами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевича приостановить действие Инструкции и информировал о создании специальной комиссии из богословов и канонистов для выработки предложений от Католической церкви по внесению изменений в текст Инструкции.
Но власть навстречу просьбам религиозных объединений не пошла. Объяснение тому лежит в политической обстановке в стране. Летом и осенью страна окончательно раскололась. Начались масштабные военные действия противоборствующих в гражданской войне сторон.
Окончание в ноябре 1918 г. Первой мировой войны, из которой Советская Россия вышла еще в марте, усугубило положение католических и униатских приходов. Это было связано, во-первых, с враждебной большевистскому правительству позицией Папы Бенедикта ХV . А, во-вторых, с поддержкой Ватиканом и католическим духовенством правительств, возникших на территориях занятых Белой армией и интервентами. Это давало «основание» советским властям и спецорганам вести репрессивную политику в отношении Католической и Униатской церквей. Многие из католических священников были арестованы по обвинению в «контрреволюционной и шпионской деятельности», высланы из России или вынуждены были покинуть ее. В отсутствии духовенства многие из католических и униатских приходов прекратили свою деятельность.
|
