|
Н.Н. Моисеев, академик РАН
В июле 1998 года «Независимая газета» опубликовала интересный доклад Поля Фейерабенда «Галилей и тирания истины», представленный еще в 1987 году Краковской католической академии. На русском же языке он был опубликован впервые. В этом интересном докладе рассказывается о событии начала XVII века, которое сыграло важную роль в истории науки и общественном сознании, — о хорошо известном конфликте Галилея и церкви. Конфликт был связан с обсуждением той картины мира, которая впервые была представлена Коперником. Автор доклада сопоставляет непримиримую позицию Галилея и позицию церкви, сформулированную кардиналом Беллармино в той дискуссии.
Несмотря на то, что в докладе обсуждаются вопросы почти 400-летней давности, они вполне современны и по существу являются иллюстрацией к одной из важнейших «вечных» проблем: месту науки в современном обществе, ее ответственности и праву на безапелляционность суждений.
И надо признаться, что позиция кардинала Беллармино (как и позиция Фейерабенда, который с ним солидаризируется) мне ближе и с современных представлений предпочтительнее непримиримости Галилея. Не очень существенно, что кардинал говорит языком церковнослужителя. Более важно то, что осторожный критицизм Беллармино, признание им прагматической ценности схемы Коперника и отказ считать, что мир устроен так и только так, как это сказал Коперник, более соответствуют сегодняшнему пониманию смысла научных теорий, чем знаменитые слова Галилея: «А все-таки она вертится».
Вот почему тот разговор, который 11 лет тому назад затеял Фейерабенд, поднимает вопросы, далеко выходящие за рамки астрономии и физики. Их общественное звучание становится все более значимым по мере того, как развиваются наука и техника и человечество приближается к тому рубежу, о котором говорят как об экологической катастрофе.
* * *
Я неслучайно для своей статьи взял подзаголовок «Вера в силу практического опыта». Наука — это интеллектуальная форма практического опыта, и она должна помочь развитию рода человеческого. Потому-то она и возникла, ибо, познавая законы окружающего мира, она должна и способна облегчить возможности использования всего того, что может дать Природа для развития общества. Но не менее важно уберечь людей от возможных опасностей и иллюзий. Поэтому сверхзадача науки — определить ту запретную черту в деятельности человека, которую он не должен переступать ни при каких обстоятельствах! И помочь избежать первой из иллюзий, с которой сталкивается исследователь: избавиться от веры во всесилие разума, в возможность постижения всего того, что «есть на самом деле». Представим себе, что мы изучаем свойства числового ряда и изучили все, что касается первых его десяти цифр. Но все то, что лежит за пределами изученного, в бесконечное число раз больше того, что мы уже знаем, что нами освоено. И ситуация никак не изменится, если мы в 10, в 100, в 1000 раз больше узнаем о существовании и свойствах цифр этого ряда.
Так же и в реальной жизни: мы постигаем лишь некую часть реальности, в которой нам приходится жить. Одновременно мы приобретаем определенный опыт, помогающий нам преодолевать житейские трудности. Человечество, развиваясь, осваивает все новые знания, обогащается новым опытом, но за пределами наших знаний остается еще целый мир непознанного, неизмеримо превосходящий то, что нами освоено. И так будет всегда!
А за пределами этого «освоенного мира» лежит огромный не освоенный нами МИР, и там царствует ВЕРА. У одних — это вера в религиозные мифы, в те истины, которые формулируют отцы церкви, у других — вера в бесконечную познаваемость непознанного, которая движет усилиями исследователей. Существует и множество других «вер». Не будем на них останавливаться. Мне важно подчеркнуть другое.
Исследователи, ученые на основе полученных знаний формируют «интерпретации», или модели, реальности. Подчеркну: не реальность, а интерпретации реальности, которые «работают» только во вполне четко описанном ареале действительности. И наука обязана подчеркивать условия их применимости. Это и позволяет нам использовать их в своей деятельности. Тогда, опираясь на них, люди находят те или иные правила действий, способные в определенных условиях разрешать вопросы, важные для рода человеческого, например предсказывать положения планет, строить ядерные реакторы и многое другое. По существу, именно это и утверждал главный оппонент Галилея кардинал Беллармино.
Но интерпретации остаются интерпретациями, и ни об одной из них нельзя сказать, что «так и есть на самом деле»! А именно подобным образом и ставил вопрос Галилей, говоря о системе Коперника. Я не знаю, имеет ли право ученый вообще говорить о чем-либо в таком ключе. И правомерно ли вообще употреблять выражение «так и есть на самом деле». Нужны разные интерпретации, и каждая из них отражает определенные черты реальности. Именно определенные, но не более! И эти интерпретации далеко не всегда могут быть согласованы друг с другом, более того — они могут и противоречить друг другу. В докладе Фейерабенда говорится, например, о невозможности согласовать общую теорию относительности и модель квантовой механики. Теория Шрёдингера позволила рассчитать многие ядерные реакции и помогла создать ядерное оружие, но, как заметил еще Бор, она «противоречит ряду важных фактов». И т. д. И так будет всегда. Вопрос об абсолютной, единственно верной истине бессмыслен! Более того, он вреден, а положительный ответ на него — опасен! Подобный вопрос лежит вне науки.
И не должно быть «тирании Истины», она недопустима. Множественность различных интерпретаций не трагедия, а благо. Она — залог построения в сознании человека той голограммы, которую Эйнштейн и называл пониманием, которая и есть залог успешной практической деятельности и накопления практического опыта! Но этим благом надо еще уметь пользоваться.
И научить этому — главная общественная функция науки.
* * *
Сказанное выше касается не только физики и других естественных наук. Оно в равной степени имеет смысл и для наук общественных, ибо здесь противоречивость и «критический уровень сложности» непосредственно приближены к человеку. Одну из интерпретаций общественного развития, например, предложил марксизм. Он нес определенные черты реального развития общества и обладал определенной предсказательной силой. И марксизм занял известное место в научном познании мира. Его беда, вернее, беда тех, кто использовал его идеи, состояла во все той же «тирании Истины»: так и только так, мы претендуем на знание Истины в конечной инстанции. Если она противоречит практическому (общественному) опыту — тем хуже для опыта. Что из этого получилось на практике, мы все видели. И оказались отброшенными на обочину развития планетарного сообщества.
В 1930-е годы свою теорию организации экономического процесса, т. е. свою интерпретацию этого процесса, предложил английский экономист Дж. Кейнс. Не зная его теории, очень близкую позицию занял Президент США Франклин Делано Рузвельт и, опираясь на нее, сумел в годы Великого кризиса вывести Соединенные Штаты, да и весь капиталистический мир, из глубочайшей стагнации. Если угодно — спасти этот мир. Значит, в 30-е годы интерпретация общественного процесса, сложившаяся в голове американского Президента, была удачной моделью реальности, которую можно было использовать в качестве опоры для принятия судьбоносных решений. Помноженная на политическую волю Рузвельта и поверившего ему общества, она и дала нужный эффект.
А десятилетием раньше в Советском Союзе был провозглашен нэп. И, начав практически с нуля, наше государство к 1925—1926 годам стало единственным европейским государством, по уровню производства вышедшим на предвоенный уровень. Система нэпа была удивительным сочетанием кооперативного, частнокапиталистического и государственно-капиталистического производства. И, что особенно важно, — с государственным целеполагающим и направляющим началом. Отказавшись от нэпа на грани 30-х годов, наша страна, вероятнее всего, упустила важнейший шанс в поиске новой эффективной организации общества.
Сейчас все доктрины — и марксизма, и кейнсианства, и всякие другие (например, построения Арона и Маркузе) — отброшены и единственно верной объявлена концепция современного либерализма. Тому, что произошло с нашей страной в результате очередного стремления установить «тиранию Истины», мы все являемся свидетелями. Каждая интерпретация, каждая схема чаще всего несет определенную информацию о процессе самоорганизации (саморазвития) общества и отражает те или иные его особенности, как и всякая удачная физическая теория несет определенные полезные сведения о процессах, проходящих в неживой природе. Но реальность бесконечно сложнее любой интерпретации, и, принимая решения, судьбоносные для миллионов и миллионов людей, нельзя опираться только на одну интерпретацию. Это преступление!
Я думаю, что этот тезис по-другому и на другом языке понимал и кардинал Беллармино, и такое понимание проявилось в его осторожной критике по-юношески задорных утверждений Галилея. Беллармино тоже избегал «тирании Истины»!
* * *
Вряд ли когда-нибудь наука окажется способной ответить на вопрос о том, что достаточно делать, чтобы человечество и дальше шло по пути своего развития! Некоторые идеи постиндустриализма, вроде программированного общества, мне представляются абсолютной и к тому же опасной утопией. Следование им может привести лишь к определенному утверждению тирании очередной «истины», а следовательно, к катастрофе! Так же, как и безоговорочное следование схеме абсолютного либерализма.
И главную задачу науки я вижу в том, чтобы предупредить общество, цивилизацию об опасностях, которые следует избегать. Не диктат истины, не указующий перст, предписывающий что надо делать, а умное предупреждение о том, чего делать нельзя! И именно такое стремление было основным мотивом работы в Вычислительном центре Академии наук СССР, когда мы занимались компьютерной имитацией последствий ядерной войны и другими проблемами взаимоотношения природы и общества. Мы не претендовали на то, что именно так и будет, мы просто предупредили, что такое может случиться! И я думаю, что наша позиция неплохо сработала: люди теперь знают, чем им грозит развязывание ядерной войны. Жаль только, что перестройка и гайдаровская «тирания Истины», помноженная на безграмотность и корысть исполнителей, поставили точку на этих работах: в поисках куска хлеба люди из Вычислительного центра либо уехали за границу, либо пошли в коммерческие структуры. И вряд ли нам снова удастся создать команду, способную к глубокому профессиональному изучению проблем взаимоотношения природы и общества, подобную той, которая была создана в Академии наук СССР в 1970-х годах. А как такая команда нужна была бы сегодня, когда решение вопроса об устойчивом развитии приходится поручать дилетантам! Сколько пройдет еще лет, прежде чем они сделаются профессионалами!
Сегодня надвигающийся экологичес кий кризис, несоответствие возможностей оскудевающей планеты претензиям землян использовать ее блага перестает быть, как это было во времена Мальтуса, некой абстрактной идеей. Кризис реален, его дыхание мы уже чувствуем. Не случайно даже политики начали обсуждать его вопросы. Человечество впервые после неолитического кризиса стоит перед проблемой выживания. Не отдельные племена и даже народы, а человечество в целом! В этих условиях наука может и должна сыграть свою решающую роль. Ей предстоит изучить новые условия во взаимоотношениях человека и природы. Не ее задача вести людей «к светлому будущему», но указать границы допустимого она обязана и способна. Последнее особенно важно.
Человечеству предстоит отказаться от иллюзии безграничных возможностей. Это, может быть, самая трудная задача, с которой человечество когда-либо встречалось: осмыслить свое место в биосфере. И в этих условиях науке предстоит выдержать груз ответственности — ответственности перед обществом.
* * *
Итак, наука не автономна. Она включена в более «широкие институции», как справедливо говорит Фейерабенд. Она несет ответственность наряду с другими составляющими цивилизационного фронта. Именно фронта, я не оговорился, ибо человечество стоит перед неизбежной сменой цивилизационных парадигм. А для этого необходима спокойная мудрость демократии, способной взвесить свои шаги, найти мужество отказаться от наращивания аппетитов, от главенствования догм, которое я назвал «тиранией Истины».
Демократии — ей и только ей, предстоит с помощью науки и других институций создать новую шкалу общечеловеческих ценностей и, что самое трудное — внедрить ее в сознание людей. Это действительно трудно. Это мы знаем по собственному практическому опыту: вряд ли когда-либо произносилось что-либо более высокое, чем слова Нагорной проповеди, но ведь они не помешали кострам инквизиции, уничтожению альбигойцев и прочим мерзостям, которые вершились под знаком креста. Значит, одних слов мало. На передний план нового фронта должна выйти Демократия — общепланетарный демократический порядок. В противном случае человечество ожидает новый тоталитаризм. .
|
