Только что опубликовав роман “Рудин” в январской и февральской книжках “Современника” за 1856 год, Тургенев задумывает новый роман. На обложке первой тетради с автографом “Дворянского гнезда” написано: “Дворянское гнездо”, повесть Ивана Тургенева, задумана в начале 1856 года; долго очень не принимался за нее, все вертел ее в голове; начал вырабатывать ее летом 1858 года в Спасском. Кончена в понедельник, 27-го октября 1858 года в Спасском”. Последние исправления были внесены автором в середине декабря 1858 года, и в январской книжке “Современника” за 1959 год “Дворянское гнездо” увидело свет. “Дворянское гнездо” по общей настроенности кажется очень далеким от первого тургеневского романа. В центре произведения — история глубоко личная и трагическая, история любви Лизы и Лаврецкого. Герои встречаются, у них возникает симпатия друг к другу, потом — любовь, они боятся признаться в этом самим себе, потому что Лаврецкий связан браком. За короткое время Лиза и Лаврец-кий переживают и надежду на счастье, и отчаяние — при сознании его невозможности. Герои романа ищут ответы прежде всего на вопросы, которые их судьба ставит перед ними, — о личном счастье, о долге перед близкими, о самоотречении, о своем месте в жизни. В первом тургеневском романе присутствовал дух дискуссии. Герои “Рудина” решали философские вопросы, истина рождалась у них в споре.
Герои “Дворянского гнезда” сдержанны и немногословны, Лиза — одна из самых молчаливых тургеневских героинь. Но внутренняя жизнь героев протекает не менее напряженно, и работа мысли совершается неустанно в поисках истины — только почти без слов. Они всматриваются, вслушиваются, вдумываются в жизнь, окружающую их и свою собственную, с желанием понять ее. Лаврецкий в Васильевском “словно прислушивался к течению тихой жизни, которая его окружала”. И в решительный момент Лаврецкий опять и опять “принимался глядеть в свою жизнь”. Поэзией созерцания жизни веет от “Дворянского гнезда”. Безусловно, на тональности этого тургеневского романа сказались личные настроения Тургенева 1856—1858 годов. Обдумывание романа у Тургенева совпало с моментом жизненного перелома, с душевным кризисом. Тургеневу тогда было около сорока лет. Но известно, что ощущение старения пришло к нему очень рано, и вот он уже говорит, что “не только первая и вторая — третья молодость прошла”. У него грустное сознание, что жизнь не сложилась, что поздно рассчитывать на счастье для себя, что “пора цветения” миновала. Вдали от любимой женщины — Полины Виардо — нет счастья, но и существование около ее семьи, по его выражению, — “на краешке чужого гнезда”, на чужбине — тягостно. Собственное трагическое восприятие любви Тургеневым сказалось и в “Дворянском гнезде”. К этому присоединяются раздумья о писательской судьбе. Тургенев корит себя за неразумную трату времени, недостаточный профессионализм. Отсюда и авторская ирония по отношению к дилетантству Паншина в романе — этому предшествовала полоса сурового осуждения Тургеневым самого себя. Вопросы, волновавшие Тургенева в 1856—1858 годах, предопределили круг проблем, поставленных в романе, но там они проявляются, естественно, в другом преломлении. “Я теперь занят другою, большою повестью, главное лицо которой — девушка, существо религиозное, я был приведен к этому лицу наблюдениями над русской жизнью”, — писал он к Е. Е. Ламберт 22 декабря 1857 года из Рима. Вообще вопросы религии были далеки от Тургенева. Ни душевный кризис, ни нравственные искания не привели его к вере, не сделали глубоко религиозным, к изображению “существа религиозного” он приходит иным путем, настоятельная необходимость осмыслить это явление русской жизни связана с решением более широкого круга вопросов.
В “Дворянском гнезде” Тургенева интересуют злободневные вопросы современной жизни, здесь он точно вверх по течению реки доходит до ее истоков. Поэтому и герои романа показаны с их “корнями”, с той почвой, на которой они выросли. Тридцать пятая глава начинается с воспитания Лизы. У девушки не было душевной близости ни с родителями, ни с француженкой-гувернанткой, она воспитывалась, подобно пушкинской Татьяне, под влиянием своей няни, Агафьи. История Агафьи, дважды за свою жизнь отмеченной барским вниманием, дважды перенесшей опалу и смирившейся перед судьбой, могла бы составить целую повесть. Автор ввел историю Агафьи по совету критика Анненкова — иначе, по мнению последнего, был непонятен конец романа, уход Лизы в монастырь. Тургенев показал, как под влиянием сурового аскетизма Агафьи и своеобразной поэзии ее речей сформировался строгий душевный мир Лизы. Религиозное смирение Агафьи воспитало в Лизе начало всепрощения, покорности судьбе и самоотречения от счастья.
В образе Лизы сказались свобода взгляда, широта восприятия жизни, правдивости ее изображения. Самому автору по натуре ничто не было более чуждо, чем религиозное самоотречение, отказ от людских радостей. Тургеневу была присуща способность наслаждаться жизнью в самых разных ее проявлениях. Он тонко чувствует прекрасное, испытывает радость и от естественной красоты природы, и от изысканных созданий искусства. Но более всего умел он ощутить и передать красоту человеческой личности, пусть не близкой ему, но цельной и совершенной. И поэтому такой нежностью овеян образ Лизы. Как пушкинская Татьяна, Лиза — из тех героинь русской литературы, которым легче отказаться от счастья, чем причинить страдания другому человеку. Лаврецкий — человек с “корнями”, уходящими в прошлое. Недаром его родословная рассказана от начала — с XV века. Но Лаврецкий не только потомственный дворянин, он также и сын крестьянки. Он этого никогда не забывает, он ощущает в себе “мужицкие” черты, и окружающие удивляются его необыкновенной физической силе. Марфа Тимофеевна, тетка Лизы, восхищалась его богатырством, а мать Лизы, Марья Дмитриевна, порицала в Лав-рецком отсутствие утонченных манер. Герой и происхождением, и личными качествами близок к народу. Но вместе с тем на формирование его личности оказали влияние и вольтери-анство, англоманство отца, и русское университетское образование. Даже физическая сила Лаврецкого не только природная, но и плод воспитания швейцарца-гувернера.
В этой развернутой предыстории Лаврецкого автора интересуют не только предки героя, в рассказе о нескольких поколениях Лаврецких отражена и сложность русской жизни, русского исторического процесса. Глубоко значителен спор между Паншиным и Лаврецким. Он возникает вечером, в часы, предшествующие объяснению Лизы и Лаврецкого. И недаром этот спор вплетается в самые лирические страницы романа. Для Тургенева здесь слиты воедино личные судьбы, нравственные искания его героев и их органическая близость к народу, отношение к нему на “равных”.
Лаврецкий доказал Паншину невозможность скачков и надменных переделок с высоты чиновничьего самосознания — переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительно верой в идеал, хотя бы отрицательный; привел в пример свое собственное воспитание, требовал прежде всего признания “народной правды и смирения перед нею...”. И он ищет эту народную правду. Он не принимает душой религиозного самоотречения Лизы, не обращается к вере как к утешению, но испытывает нравственный перелом. Не проходит для Лаврецкого даром и встреча с товарищем по университету Ми-халевичем, упрекнувшим его в эгоизме и лени. Отречение все же происходит, хотя и не религиозное, — Лаврецкий “действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях”. Его приобщение к народной правде совершается через отказ от эгоистических желаний и неутомимый труд, дающий спокойствие исполненного долга.
Роман принес Тургеневу популярность в самых широких кругах читателей. По словам Анненкова, “молодые писатели, начинающие карьеру, один за другим являлись к нему, приносили свои произведения и ждали его приговора...”. Сам Тургенев вспоминал двадцать лет спустя после романа: “Дворянское гнездо” имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю. Со времени появления этого романа я стал считаться в числе писателей, заслуживающих внимание публики”.
|
