Безруких А.В., Пилявина О.М.
Как говорилось ранее, тревога Эго присутствует постоянно на протяжении всего развития в детские годы. Ее напряжения между внутренними структурами. Тревога может быть представлена по фазам развития, тогда страхи и тревоги распространяются по инстинктивным фазам и связанными с ними внешними и внутренними опасностями, против которых они направлены.
Также тревога может быть представлена в динамическом аспекте, посредством защит, которые держат страхи и тревоги под контролем, а также структурных факторов, определяющих успех и неудачу этих сдерживающих механизмов. Тревога в структурных конфликтах вызывает защитные механизмы Эго и компромиссные образования страхов. При любых эмоциональных Расстройствах мы уходим в "безлюдную страну, находящуюся между реальностью и фантазией" как предполагала А. Фрейд. Ребенок страстно верит в реальность пугающего символа, вопреки всему тому, что говорит интеллект, (фигура ведьмы, как образ плохой матери - ребенок любит мать, боится ее и боится за нее).
Существует три источника построения объекта пугающего символического образа. Во-первых, расщепление отрицаемых частей: "Я не ненавижу маму (папу), я люблю маму". Во-вторых, проекция вытесненных "аффективных импульсов": " Я не хочу обижать маму, мама хочет обидеть меня". В-третьих, смещение истинного объекта пугающего символа: " Не мама хочет на меня напасть, а паук, медуза, корова (бык) и т.п.
Дети имеют чувственный телесный опыт и эмоциональные отношения, им интересны загадки человеческого существования - " Как я появился? В чем разница между мальчиками и девочками?" Эти вопросы интерпретируются ими в соответствии с их собственными теориями и телесными ощущениями. Они влюбляются и испытывают ревность, у них бывают неясные желания и странные идеи, которые они скрывают от родителей. Отрицая детскую сексуальность и фантазирование, мы оставляем их наедине со своими проблемами и не можем облегчить тревогу, находящуюся в центре детской сексуальной жизни.
Для ребенка семья становится своеобразной психодрамой, где смешиваются любовь и ненависть, ревность и зависимость, страх и тоска. Амбивалентность достигает своего пика. Повсюду ребенка подстерегает опасность. Если он идет к одному родителю, то может расстроить другого, если он обособляется от одного родителя, тот не будет его больше любить. Если ребенок чувствует злость, то боится возмездия, если он чувствует любовь, то в своем воображении он представляет как его отвергают. Родители, которые его любят и защищают, могут также на него напасть, покинуть, умереть, упасть духом, ругать, пытаться контролировать и т.д.
Тревожащий и пугающий символ или ситуация является смесью тревожных импульсов как равнодействующая различных психических механизмов. Здесь может присутствовать страх быть съеденным, относящийся к "оральным" конфликтам и часто изображаемый и упоминаемый в сказках Тревога по поводу плевания и дефекации (другая "роковая" идея, с которой сталкивается почти каждый родитель). Страх потери матери (сепарационная тревога), волнение по поводу того, откуда берутся сиблинги, и, наконец, доминирующая тревога кастрации. А. Фрейд замечает: "Страхи и тревоги… сливаются для ребенка в поглощающий символ, изображающий угрозу, оставшеюся от доэдиповой стадии, ровно как и страхи, доминирующие на стадии фаллического эдипова конфликта".
А. Фрейд писала, что дети бегут от объекта своего страха, но при этом попадают под его очарование и непреодолимо тянутся к нему На этом принципе основаны многие детские стихи, считалки, игры и обряды Так опасение распада, дефрагментации или гибели легко проследить на примере "Шалтая-Болтая". Он упал и разлетелся на такое количество кусочков, что "вся королевская конница, вся королевская рать" не могли его собрать. У страха неспособности восстановить Шалтая можно найти ряд источников. Здесь мы отмечаем боязнь дезинтеграции (первичный страх)
З. Фрейд диференцировал два основных типа страха, более примитивный, первичный страх относится к травматическому опыту полного уничтожения, который может привести к гибели субъекта, в результате чего появляется большая напряженность. Этот автоматический страх защищен и возникающим позднее сигнальным страхом, который служит предупреждением о потенциальной возможности появления автоматического страха, те. боязни гибели. Именно защитным функциям сигнального страха, облаченным в символические образы и действа служат сказки, игры, считалки и образы Его роль заключена в объединении внутреннего и внешнего уровня восприятия личности, посредством переходного объекта, т.е. символа.
Фрейд пишет: "Сигнальный страх не является непосредственной конфликтной инстинктивной напряженностью, но есть сигнал ожидаемой инстинктивной напряженности, возникающей в Эго". Фрейд полагал, что нечто подобное связано всеохватывающим опытом появления индивида на свет.
Обе формы страха, сигнальный и автоматический рассматриваются как производные от "психической беспомощности младенца, которая является спутником биологической беспомощности". Автоматический или первичный страх обозначает спонтанный тип реакции, связанной с описанием подлинного уничтожения, и является результатом сильного потрясения. Функция сигнального страха призвана "стимулировать" Эго к принятию защитных мер предосторожности с тем, чтобы первичный (автоматический) страх никогда не возникал. С помощью сигнального страха мы учимся различать предупреждающие знаки или сигналы, воспринятые в результате плохого, не радостного или травматического опыта, с тем, чтобы стараться избежать повторения подобного опыта. Так страх кастрации на эдиповом уровне (как отделение от матери) отражен в детской считалке: "Раз, два, три, четыре, пять вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает прямо в зайчика стреляет. Пиф, паф, ое-ей, погибает зайчик мой. Принесли его домой, оказался он живой".
Рассмотрим символические образы данной считалки:
- выстрел охотника как фантазии на тему агрессии отца;
- гибель зайчика как свершение кастрационного акта;
- "принесли его домой" как возвращение в чрево матери.
Фрейд определял потерю объекта любви как один из наиболее существенных страхов. Его акцент на центральной роли боязни кастрации или потери целостности тела ( особенно пениса у маленьких мальчиков) можно рассматривать как вариант страха разлуки или потери. Потеря пениса не только означает потер источника удовольствия, но также имеет нарциссическую значимость для ребенка. Пенис становится средством (в фантазии, а затем и в последующей сексуальной жизни) восстановления в символической форме утраченного первичного союза с материнским началом
Предсказуемость уменьшает тревогу, страх и беспокойство, так как она подразумевает уменьшение неуверенности и беспомощности, которые являются основными факторами появления этих чувств. В доказательство этого утверждения можно привести ряд проявлений того как дети любят чтобы им читали и рассказывали сказки, которые их вначале очень пугали, любят смотреть и слушать "страшные" истории, триллеры и ужасы. Им нравится играть в игры где они стараются избежать ситуаций когда они могут столкнутся с "пугающим" объектом, проигрывая данную ситуацию много раз, они убеждают себя в том, что они не беспомощны и могут с триумфом предсказать появление такого объекта. Сам символический ритуал игры это способ привязки более общего страха и беспокойства к определенной игровой ситуации, к игровому пространству, которая в этом случае становится более управляемой. При этом уменьшается беспомощность, лежащую в основе страха и беспокойства. Например, различные "прятки", "пятнашки" где страх и очарование объединены воедино, вызывая бурные чувства страха и восторга. Желание спрятаться - сепарироваться и желание быть найденным, припасаемым, поглощённым. В подобных играх отражены тревога и страх потери объекта привязанности и их эмоциональная регуляция.
Фрейд полагал, что нереализованное либидо становится "проклятьем", подобно ядовитому веществу, превращается в страх, тревогу и беспокойство
Участие в сексуальных играх призваны снять эти блокиаторы и избавить от страха и тревоги. К таким играм можно отнести игру-действо "По кочкам, по кочкам, по гладеньким дорожкам, в ямку бух!" Здесь на символическом уровне отражены этапы рождения ребенка и ритмичные сексуальные переживания с резким толчком-падением в конце игры "Прыжки через скакалку", "лазание по канату", "перетягивание каната" все эти игры на символическом уровне отражают пупочную связь с первичным объектом и восстанавливают первые эротические игры младенца с пуповиной.
Наступающая разрядка в конце игры сокращает накопление инстинктивной напряженности, восстанавливает равновесие и приносит радость. Это явление наблюдается как среди участников массовых игр, так и среди наблюдающих болельщиков, следящих за ходом игры. Здесь можно отследить нарастающее ожидание победы или поражения в рамках стандартной конфликтной ситуации, когда триумф соседствует с унижением. В ходе игры неуверенность и напряженность порождают страх и тревогу. Крики участников и окружающих представляют собой социально-приемлемый метод высвобождения накопленной энергии. Благополучное завершение игры ведет к спаду страха, тревоги и напряжения, выражающейся в криках, воплях и телодвижениях. Этот всплеск радости ощутим и чем-то напоминает оргазм. Важно также и то, что вся эта гамма чувств ощущается сразу большим количеством участников, что весьма полезно для преодоления негативных чувств. Ведь, в данном случае они переживаются всеми, а таким образом с ними легче справиться. Кроме того, в игровом пространстве, происходит интеграция двух видов энергии- либидо и мартидо, а также хороших и плохих объектов. Например, в детском стихе-действе "сорока-ворона" на символическом уровне сорока-ворона представлена как "хорошая и плохая" мать. Она имеет "хороших и плохих" детей, которых воспитывает, поощряет и наказывает.
Психоаналитики утверждают, что плод в утробе матери представляет собой величайший интерес для ребенка. Фантазия о внутриутробном существовании агрессивное желание вынуть плод из тела матери, тело как первый объект философских вопросов ребенка были описаны Фрейдом и Кляйн. По мнению Кляйн, страх наказания за фантазии о нападении на мать может превратить все тело во "вместилище ужасов". Если я хочу напасть на вас изнутри и вывернуть все содержимое наизнанку, то вы можете хотеть сделать со мной то же самое (проективная идентификация). Отсюда появляется детский страх перед грабителями и взломщиками. В своей фантазии ребенок внедряется в тело матери для того, чтобы нанести ему ущерб или выкрасть его содержимое. Импульс у ребенка превращается в страх перед взломщиками, которые могут придти в дом за ним. Подобные идеи могут возрождаться в подростковом возрасте, можно найти возвращение вытесняемого среди часто встречающихся тем в фильмах ужасов. Маленькие дети и подростки смотрят фильмы ужасов, чтобы испугавшись, вновь обрести контроль над своими страхами. Такие навязчивые страхи всплывают в снах и наполняют детские игры. Игра позволяет ребенку выразить и тем самым локализовать свой стрех, сделать его приемлемым ("разбойники", "Робин Гуд").
Детский страх грабителей и воров-домушников отличается от боязни реальных грабителей. Теория Кляйн помогает понять смысл этих беспокойств, когда ребенок в своих фантазиях вторгается в тело матери - свой первый дом, чтобы причинить ему ущерб или совершить там кражу, отсюда и страхи возмездия - грабители, залезающие в окно, чтобы зарезать или утащить ребенка. Такие навязчивые виды поведения порождают страхи, когда ребенок вытряхивает все содержимое маминой сумочки или залезает между родителями в их кровать, когда они ласкают друг друга. Это отражено в детской песенки "Баю баюшки баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и укусит за бочок". Материнское тело является вместилищем ужасов, становится также нашим первым домом и нашим первым источником безопасности. Подсознательное припоминание внутриутробного существования создает ощущение сверхъестественности, т.к. оно является частью нашего предшествующего опыта, завлекая нас в желанное и опасное место, полное ужасных удовольствий и изысканного мучения. Часто в фильмах ужаса материнская утроба символизирует нечто вроде гроба или тематики замуровывания. Так изображается ужас и очарование внутриутробной жизни. Воображение маленького ребенка может привести к идее появления младенца из ануса (по представлению Фрейда и других психоаналитиков). Такое воображение, строящаяся по образцу их собственного телесного опыта, отложившись в бессознательном может привести на символическом уровне к страху перед колодцами - как страх быть запертым в прямой кишке - воплощающей все "плохое и отвратительное". Часто дети во время игр любят лазать по узким проходам, туннелям и т.п.
Символический образ обладает одновременно интрапсихическими и межличностными функциями. Выполняя интрапсихические функции, символы являются средством выражения ярких чувств; временно снимают проблему амбивалентности; выражают тревогу в понятной форме и дают возможность контролировать ее; стабилизируют и легитимизируют бурную фантазию. Символам присущ прогрессивный аспект. В них содержится образное представление тех явлений, которые человек должен преодолеть для того, чтобы стать более зрелым.
Велика роль формирования символа на шизоидно-параноидной стадии развития, но не менее значима его роль и на эдиповой стадии, в тот период, когда едва возникшее Супер-Эго начинает проявлять себя. Свободное выражение либидинальных и агрессивных желаний становиться не приемлемым, ребенок начинает опасаться последствий своих эмоциональных проявлений. Символ может вести себя как беспристрастное независимое Супер-Эго, регулирующее хаотические и фрагментарные эдиповы импульсы ребенка, угрожая наказанием. Так же, как игрушка может служить средством отыгрывания темных эмоций и запретных желаний или используется в процессе игры для воспроизведения травмирующей ситуации, так символический образ (или ситуация в игровом пространстве) одновременно выражает эмоцию и сдерживает ее. Например, в считалке "Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе голить" символизм связывает внутренний мир ребенка с внешним, соединяя поток подавленных желаний и идей с родительским фактором.
Так обряд прыганья через огонь, лазанья на шест несут в себе символизацию инициации, а также позволяет отыгрывать эдипово-фалические аспекты развития.
В свою очередь озорные соревновательные игры "футбол", "волейбол" отражают интеграцию полярных эмоций, фалическое соревнование и отыгрывают фантазии борьбы, обладания, подчинения материнского чрева (мяч). Подобные игры с соревновательным эффектом и элементами агрессии предоставляют своего рода страховку: родители не превращаются в чудовищ; амбивалентные чувства не разрывают ребенка на части; реальный мир снова становится безопасным. Здесь возникает конфликт между силами, которые помогают развитию и силами, замедляющими его развитие. Игровую символизацию можно рассматривать как результат противоборства между этими конкурирующими тенденциями. Игровое пространство не допускает реальность слишком близко, давая возможность ребенку взрослеть со свойственной ему скоростью.
В заключении можно предположить, что отыгрывание чувства вины, страха, разлуки с объектом и тревоги в раннем детстве осуществляется через игровое пространство посредством игр, считалок, обрядов, стихов, сказок, фильмов и т.п. где символы в качестве переходного объекта или игровой ситуации служат развитию ребенка. Гибкое, развитое игровое пространство способствует творчеству, успешной сепарации-индивидуации и интеграции частей объекта. Нарушение игрового пространства ведет к нарушению развития ребенка и нарушению символизации. При нарушениях символизации ребенок не способен включаться в игровую ситуацию. Даже вынужденный в ней участвовать он ощущает себя неловким, неуклюжим и изолированным, часто не понимая и не принимая содержание игры. Отсюда уровень тревоги и страха еще больше повышается. Ему трудно взаимодействовать с ровесниками, что говорит в пользу нарушения объектных отношений. Эмоциональный мир такого ребенка сужен и заморожен. Аутичность при сохранности интеллекта часто позволяет такому ребенку использовать защиты второго порядка, объясняя себе и другим, что ему просто не хочется, не интересно играть в такие "детские" игры.
Развитие символизации способствует правильному развитию индивида, помогает справиться с тревогой, взять под контроль беспокойство и страхи. Это развитие объединяет внешнее и внутреннее пространство (реальный и фантазийный мир) ребенка.
Чем раньше и глубже нарушен процесс символизации, тем ярче просматриваются тяжелые личностные расстройства, а невозможность контроля над страхом выливается во всевозможные его виды. Приступы паники наблюдаются, когда индивид не в силах обуздать страх и чувствует, что его захлестывают неосознанные, безымянные эмоции, которые часто ведут к психическим расстройствам.
|
