Сергей Штильман
НОУ Экономическая школа-лицей, Москва
О роли эпизода в произведениях русских писателей XIX века
Эпизод – часть художественного произведения, имеющая относительную законченность и представляющая отдельный момент развития темы.
Словарь иностранных слов
Среди тем экзаменационных сочинений, которые наши дети традиционно пишут в первый день лета, есть своеобразные “старожилы”. Это рецензия на рассказ или повесть, разбор лирического стихотворения, сочинение на свободную тему по жизненным впечатлениям или на материале художественного произведения. Это и давно ставшая привычной тема, связанная с определением роли эпизода в одном из литературных произведений русских писателей-классиков.
Разумеется, по поводу того, какова роль того или иного фрагмента (эпизода) в прозаическом, поэтическом или драматическом произведении, написано немало. Поэтому в своей работе я коснусь наиболее ярких публикаций последних лет.
Как практически все остальные слова, начинающиеся на “Э”, слово эпизод – иноязычного происхождения. В переводе с греческого episodios – это “привходящий, посторонний”. Слово “привходящий” мне кажется интересным и с точки зрения его лексического значения, и с точки зрения того, с помощью каких приставок оно образовано, и в плане того, какое место привходящий занимает в структуре того или иного литературного произведения, как связан с произведением в целом.
Приставки при- и в-, “встретившись” вместе, как и в слове “привносить”, придают слову “привходящий” очень любопытную смысловую окраску. По сути – это своеобразная расшифровка того, что такое эпизод в структуре текста литературного (и не только!) произведения. Действительно, будучи частью текста, о чём свидетельствует префикс в-, эпизод привносит с собой нечто своё, особое, имеющее, с одной стороны, относительную законченность, а с другой – развивающее тему произведения в целом.
Вообще же об эпизоде и его роли в художественном произведении только в последние годы написано немало глубоких, интересных статей. Так, в «Литературе» №11 за 1999 год была опубликована статья известного московского словесника Эдуарда Безносова «Роль эпизода». Вот несколько выдержек из неё, прямо относящихся к теме нынешнего разговора. “Эпизод – основной структурный элемент в фабульно-сюжетной системе эпического, лиро-эпического или драматического произведения, – начинает свою статью Э. Л. Безносов. – Будучи, с одной стороны, некоторым законченным целым, в котором воплощено какое-либо событие, он в то же время является одним звеном в общей событийной цепи художественного произведения, где все эпизоды связаны друг с другом многообразными связями, из которых наиболее распространёнными являются причинно-следственные, причинно-временные или просто временные (выделено мной. – С. Ш. ). Сюжет произведения – это некоторый процесс, в котором эпизоды являются отдельными его фазами, фрагментами, получающими подлинный смысл лишь в составе целого, только в нём выполняющими определённую художественную функцию”.
Не менее важно и следующее высказывание Э. Л. Безносова: “Смена одного эпизода другим в художественном произведении может быть обусловлена изменением места действия, времени, события или его участниками. Событие, заключённое в конкретном эпизоде, чаще всего содержит в себе какой-то определённый мотив: встречу героев, их спор, ссору и тому подобное. Содержательная функция эпизодов, таким образом, может быть самой различной: характерологической, то есть раскрывающей какие-либо стороны характера персонажа, его мировоззрение; психологической, дающей представление о его душевном состоянии; может знаменовать собой новый поворот в отношениях героев; может быть просто оценочной, когда авторское слово открыто вторгается в повествование, давая характеристики персонажам и событиям. . . ”
Поскольку тема сочинения, связанного с раскрытием роли эпизода в художественном произведении, была на выпускных экзаменах в школе и в 1998 году, то в №12 «Литературы» за 1998 год мы находим и ещё одну замечательную статью – Сергея Волкова, в которой автор на примере романа А. С. Пушкина «Капитанская дочка» излагает своё видение подготовки ребят к этой теме и разбирает ряд наиболее важных, поворотных эпизодов пушкинского романа.
Кроме всего прочего, С. Волков совершенно справедливо замечает, что “целесообразно при подготовке к сочинению обговорить с учащимися варианты формулировки темы. Нужно учесть, что список крупных произведений невелик (речь идёт о XIX веке), тогда как количество возможных эпизодов практически неограниченно. В принципе, любой фрагмент текста может быть предложен для анализа. Однако, несмотря на это, стоит очертить круг эпизодов, наиболее значимых с точки зрения целого, поскольку степень вероятности их появления на экзамене выше. Сон Татьяны («Евгений Онегин»), повесть о капитане Копейкине («Мёртвые души»), дуэль Печорина с Грушницким («Герой нашего времени»), финал «Отцов и детей», сон Раскольникова («Преступление и наказание»), сцена встречи с дубом («Война и мир») – это лишь некоторые из возможных вариантов”.
Далее автор статьи советует коллегам “уже в течение учебного года предлагать ученикам письменные работы на выяснение роли этих фрагментов в общей структуре произведения”.
Предложу и я вашему вниманию своё видение разбора эпизода из романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» – эпизода, который, по-моему, играет немаловажную роль в понимании характеров персонажей, в их оценке, знаменует собой некий поворот в отношениях героев и очень точно с психологической точки зрения характеризует их.
Итак, во второй части лермонтовского романа, а именно – в повести «Княжна Мери», почти в самом её конце, после трагической развязки дуэли с Грушницким Печорин получает от своей возлюбленной Веры письмо, в котором та сообщает Григорию Александровичу, что между ними всё кончено, что они никогда уже больше не увидятся.
После завершения чтения этого довольно большого по объёму послания Печорин, как известно, бешено скачет в Пятигорск и насмерть загоняет своего коня Черкеса. Дневниковая запись красноречиво свидетельствует о том, какая буря чувств поднимается в душе Печорина: “Мысль не застать уже её в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! – одну минуту, ещё одну минуту видеть её, проститься, пожать её руку. . . Я молился, проклинал, плакал, смеялся. . . нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!. . При возможности потерять её навеки Вера стала для меня дороже всего на свете – дороже жизни, чести, счастья. Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы роились в голове моей. . . ”
Настоящее отчаяние охватывает главного героя лермонтовского романа, когда Черкес не выдерживает этой безумной погони: “. . . изнурённый тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребёнок заплакал.
И долго я лежал неподвижно и плакал, горько, не стараясь удерживать слёз и рыданий; я думал, грудь моя разорвётся; вся моя твёрдость, всё моё хладнокровие – исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся”.
Не правда ли, в этом фрагменте «Княжны Мери», который завершается фразой “я возвратился в Кисловодск в пять часов утра”, перед нами очень непривычный Печорин – Печорин, глубоко страдающий, способный на безумство, на отчаянный поступок.
Да, конечно (из песни слова не выкинешь), следующий после процитированного абзац расставляет всё по своим местам: “Когда ночная роса и горный ветер освежили мою голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно. Чего мне ещё надобно? – её видеть? – зачем? не всё ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться”.
Однако всё же необходимо разобраться в том, почему Печорин так неистовствовал, пытаясь настичь Веру и её мужа по дороге в Пятигорск. Вряд ли и в самый момент погони он не понимал, что Вера, замужняя женщина, связана условиями света и узами супружества и не сможет резко изменить свою жизнь. Да и сам он этого вряд ли захочет – стать её спутником жизни (не говоря уж о том, что перспективы развода Веры с мужем по тем временам были более чем сомнительны). К тому же Печорин откровенно сообщает в своей дневниковой записи от 14 июня: “. . . надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, – прости любовь! моё сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова”.
И чуть ниже Григорий Александрович вспоминает о том, что, “когда я был ещё ребёнком, одна старуха гадала про меня моей матери; она предсказала мне смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе. . . ”
Так из-за чего же Печорин так хлопочет, почему он так страстно стремится настичь беглянку? Конечно, дело не только (и не столько) в любви к Вере, хотя эта женщина (отчасти, быть может, в силу того, что она – замужняя) пользуется особой симпатией этого странного господина.
Вспомним о том, что ни в одном из эпизодов всех пяти глав романа «Герой нашего времени» никто из героев не посмел, да и не смог поставить Печорина в зависимое положение, навязать ему свою волю. Даже воинский начальник прапорщика Печорина Максим Максимыч, попытавшийся сгоряча арестовать своего подчинённого за авантюру с Бэлой и отобравший у того шпагу, в конце концов идёт на попятный и подчиняется воле своего прапорщика: “Я и в этом согласился. Что прикажете делать? есть люди, с которыми непременно должно соглашаться” (выделено мной. – С. Ш. ). Чего стоит одна только эта выдержка из дневника Печорина: “. . . первое моё удовольствие – подчинять моей воле всё, что меня окружает. . . ”
Печорин фактически манипулирует не только капитаном Максимом Максимычем, но и Азаматом, Грушницким, Верой, даже княжной Мери и её матерью. Он подобен опытному шахматисту, который видит развитие партии на несколько шагов вперёд. Он привычно и хладнокровно передвигает по шахматной доске тяжёлые и лёгкие фигуры. Недаром же в записи от 13 мая (глава «Княжна Мери») Печорин демонстрирует эту свою способность организовывать игру (интригу), в которой все роли им, режиссёром спектакля под названием «Человеческая комедия», давно распределены:
“–Завязка есть! – закричал я (Печорин. – С. Ш. ) в восхищении: – об развязке этой комедии мы похлопочем. Явно судьба заботится о том, чтоб мне не было скучно.
–Я предчувствую, – сказал доктор, – что бедный Грушницкий будет вашей жертвой. . . ”
А ведь “бедный Грушницкий” всего лишь уронил стакан, который Мери подняла. Это не более чем экспозиция их “романа”! Да и триумфальное появление в доме у Лиговских после мастерски разыгранной интриги Печорин предсказывает задолго до этого самого “появления”: “. . . разве героев представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной смерти свою любезную. . . ”
Остаётся только вовремя очутиться около княжны в тот момент, когда ровно через неделю, 22 мая, на балу, желая скомпрометировать и оскандалить молоденькую княжну, около неё оказывается “господин во фраке с длинными усами и красной рожей”, направляющий “неверные шаги свои прямо к княжне”. Большей услуги “режиссёру” этого спектакля пьяный господин и его не менее нетрезвые товарищи и оказать не могли!
Примеров такого рода в романе предостаточно. . . Но вернёмся к сцене погони за Верой. Если бы сам Печорин “санкционировал” их расставание, если бы любовница главного героя романа исполнила его волю, никакой “скачки” бы, конечно, не было. Но как она посмела поступить по собственному разумению, сказать последнее слово! Право на это последнее слово всегда принадлежало ему, Печорину, и только ему!
Не менее красноречиво раскрывают характер главного героя романа «Герой нашего времени» связанные с предыдущими и последующими его эпизодами последние два абзаца разбираемого фрагмента:
“Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведённая без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.
Всё к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принуждён на обратном пути пройти пятнадцать вёрст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих”.
Мы неспроста называем Григория Александровича Печорина рефлексирующим героем. В той же «Княжне Мери», в записи от 3 июня, Печорин приводит свой монолог, которым он, немного рисуясь, разразился перед наивной красавицей: “Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, – тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины. . . ”
В том, что Печорин в этой своей исповеди перед княжной Мери не только кокетничает, мы убеждаемся в его откровенном признании самому себе в том же дневнике: “Я давно уж живу не сердцем, а головою. . . Во мне два человека: один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его. . . ”
Таким образом, и об этом пишет автор пособия по русской литературе XIX века «Текст» Н. М. Азарова, “именно во взаимоотношениях с Верой наиболее сильно ощущается трагизм положения Печорина, его отношение к любви: даже Вера ему не нужна. Этим подчёркивается одиночество героя <. . . > раскрывается внутренний конфликт характера”.
Наутро Печорин, “получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость N”, приходит проститься с княгиней (и княжной) Лиговской и говорит Мери убийственные для неё слова: “Княжна. . . вы знаете, что я над вами смеялся!. . Вы должны презирать меня”. И в то же время в течение тех нескольких минут, пока продолжается эта невыносимая для обоих героев сцена, Печорин чувствует, что “ещё минута, и я бы упал к ногам её”.
Противоречивость натуры героя, его внутренний конфликт явлен Лермонтовым и в сцене погони, и в этом, последнем эпизоде, венчающем эту психологическую повесть – самую большую по объёму главу лермонтовского романа, исключительную во всех отношениях.
Следуя классификации, данной Э. Л. Безносовым, можем констатировать, что сцена погони за Верой играет и характерологическую роль, глубоко и полно раскрывает характер Григория Александровича Печорина, его образ мыслей; и – психологическую, поскольку, несомненно, даёт представление о душевном состоянии главного героя романа.
Эпизод этот наряду со многими другими фрагментами романа (разрыв с княжной Мери, прекращение отношений с Вернером) знаменует также поворот в отношениях Печорина с его возлюбленной.
Очевидны также причинно-следственные и причинно-временные связи сцены погони за Верой с другими фрагментами «Героя нашего времени».
Хорошо известно утверждение, что по одной капле воды с большей или меньшей точностью можно судить обо всём океане в целом. Разумеется, это относится и к тому, как эпизод (фрагмент) художественного произведения отражён во всём тексте повести, романа или драмы, свидетельствует о том, что собой представляет всё произведение в целом.
Этот фрагмент лермонтовского романа множеством незримых нитей связан с другими сценами. Вообще, применительно к этому, да и ко многим другим эпизодам романа «Герой нашего времени», можно сказать, что связь эта универсальная, исчерпывающая, всеобщая.
Этим, кстати, объясняется и то, что автор романа сумел всего на полутораста страницах текста сказать так невообразимо много о времени и его героях – о своём поколении и о себе.
Поэтому, как мне кажется, есть прямой резон, готовя ребят к выпускному сочинению за курс средней школы, выбирать именно такие эпизоды из произведений отечественных писателей-классиков XIX века, которые, так же как и отрывок из лермонтовского романа, имели бы максимальное число функций и связей с другими фрагментами произведения.
|
