Венера простужена. Разглагольствуя о холодности Европы и европейцев, она беспрестанно чихает и кутает мраморные плечи в темные собольи меха. «Чем грубее женщина будет обращаться с мужчиной, тем больше будет она им любима и боготворима». Приятная собеседница! Однако надо просыпаться — Северин уже ждет к чаю.
«Странный сон!» — говорит Северин. Странный Северин! Тридцатилетний педант, живущий по часам, термометру, барометру, Гиппократу, Канту… но иногда вдруг настигаемый бешеными приступами страстности. Странный дом: скелеты, чучела, гипсы, картины, на картине — она: Венера в мехах. Вместо объяснений Северин достает рукопись, и во все время, пока мы читаем «Исповедь сверхчувственного», сидит к нам спиной у камина, грезя…
Перед нами — слегка подправленный дневник, начатый на карпатском курорте скуки ради. Гоголь, головная боль, амуры… — ах, друг Северин! Ты во всем дилетант! Курорт почти безлюден. Заслуживают внимания только молодая вдова с верхнего этажа и статуя Венеры в саду. Лунная ночь, вдова в саду, это она, Венера! Нет, её зовут Ванда фон Дунаева. Ванда дает своей каменной предшественнице поносить свой меховой плащ и предлагает изумленному Северину стать её рабом, шутом, её игрушкой. Северин готов на все! Они проводят вместе дни напролет. Он живо рассказывает ей о своем детстве, о троюродной тетке в меховой кацавейке, однажды высекшей его — о, какое наслаждение! — розгами; он читает ей лекции о художниках, писавших женщин в мехах, о легендарных мазохистах, о великих сладострастницах. Ванда заметно возбуждена…
Несколько дней спустя Ванда предстает перед потрясенным Севе-рином в горностаевой кацавейке с хлыстом в руках. Удар. Сострадание. «Бей меня без всякой жалости!» Град ударов. «Прочь с глаз моих, раб!»
Мучительные дни — высокомерная холодность Ванды, редкие ласки, долгие разлуки: добровольный раб должен являться к госпоже только по звонку. Северин — слишком благородное имя для слуги. Теперь он — Григорий. «Мы едем в Италию, Григорий». Госпожа едет первым классом; укутав ей ноги меховым одеялом, слуга удаляется в свой, третий.
Флоренция, роскошный замок, расписной — Самсон и Далила — потолок, соболий плащ, документ — договор (любознательный читатель найдет в приложениях к роману аналогичный «Договор между г-жой Фанни фон Пистор и Леопольдом фон Захер-Мазохом» ). «Госпожа Дунаева вправе мучить его по первой своей прихоти или даже убить его, если ей это вздумается». Северин скрепляет этот необычный договор и пишет под диктовку Ванды записку о своем добровольном уходе из жизни. Теперь его судьба — в её прелестных пухленьких ручках. Далила в меховом плаще склоняется над влюбленным Самсоном. За свою преданность Северин вознагражден кровавой поркой и месяцем изгнания. Усталый раб садовничает, прекрасная госпожа делает визиты…
Через месяц слуга Григорий наконец приступает к своим обязанностям: прислуживает гостям за обедом, получая оплеухи за неловкость, разносит письма госпожи мужчинам, читает ей вслух «Манон Леско», по её приказу осыпает её лицо и грудь поцелуями и — «Ты можешь быть всем, чем я захочу, — вещью, животным!..« — влачит плуг по маисовому полю, понукаемый Вандиными горничными-негритянками. Госпожа наблюдает за этим зрелищем издали.
Новая жертва «Львовской Венеры» (Ванда — землячка Захер-Мазоха) — немец-художник. Он пишет её в мехах на голое тело, попирающей ногой лежащего раба. Он называет свою картину «Венера в мехах», как это кому-то ни покажется странным.
…Прогулка в парке. Ванда (фиолетовый бархат, горностаевая опушка) правит лошадьми сама, сидя на козлах. Навстречу на стройном горячем вороном — Аполлон в меховой куртке. Их взгляды встречаются…
Григорий получает нетерпеливый приказ: узнать о всаднике все! Слуга докладывает Ванде-Венере: Аполлон — грек, его зовут Алексей Пападополис, он храбр и жесток, молод и свободен. Ванда теряет сон.
Раб пытается бежать, раб хочет лишить себя жизни, раб кидается к реке… Пошлый дилетант! К тому же его жизнь ему не принадлежит. Насквозь промокший, Северин-Григорий ходит вокруг дома госпожи, он видит их вместе — богиню и бога: Аполлон взмахивает хлыстом и, разгневанный, уходит. Венера дрожит: «Я люблю его так, как никогда никого не любила. Я могу заставить тебя быть его рабом».
Раб взбешен. Немало лести и ласк расточает Ванда, чтобы — «Мы уезжаем сегодня ночью» — успокоить его и — «Ты совсем холоден, я чуточку похлещу тебя» — связать ему руки.
И в то же мгновенье полог её кровати раздвинулся, и показалась черная курчавая голова красавца грека.
Аполлон сдирал с Марсия кожу. Венера смеялась, складывая меха в чемодан и облачаясь в дорожную шубу. После первых ударов раб испытал постыдное наслажденье. Потом, когда кровь залила спину, наслажденье отступило перед стыдом и гневом. Стук дверцы экипажа, стук копыт, стук колес.
Все кончено.
А потом?.. Потом — два года мирных трудов в отцовском поместье и письмо Ванды: «Я любила вас […] Но вы сами задушили это чувство своей фантастической преданностью […] Я нашла того сильного мужчину, которого искала… Он пал на дуэли […] Я живу в Париже жизнью Аспазии… Примите на память обо мне подарок […] Венера в мехах».
Вместе с письмом посыльный принес небольшой ящик. С улыбкой — «Лечение было жестоко, но я выздоровел» — Северин извлек из него картину бедного немца.
|
