Б.В. Зейгарник
Проблема соотношения распада и развития личности всегда привлекала внимание не только медиков, но и психологов. Л. С. Выготский неоднократно утверждал, что для полного освещения проблемы развития и созревания психики необходимы знания данных о ее распаде (1960, с. 364), При этом генетический подход, применяемый к животным, не может быть просто продолжен при анализе раз- вития человека. При переходе к человеку законы биологической эволюции уступают место законам общественно-исторического развития. Продолжая мысль Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьев (1959) подчеркивал, что развитие человека заключается не в приспособлении к окружающей среде, а в усвое- нии и присвоении всего того, что накоплено чело- вечеством.
Проблема распада и развития должна поэтому решаться в психологии иначе, чем в биологических науках. Однако для конкретной аргументации это- го общего положения потребовались многие спе- циальные патопсихологические исследования; на некоторых из них мы остановимся в данном очер- ке.
Дело в том, что исследованиями в области па- тологической анатомии и гистологии показано, что при болезнях мозга поражается более всего моло- дое, т. е. филогенетически наиболее поздно раз- вившееся образование коры головного мозга.
Экспериментальными исследованиями И.П.Пав- лова и его сотрудников на животных подтвержда- ют положение о том, что при патологическом про- цессе ранее всего нарушается то, что было приоб- ретено позднее. Так, приобретенные условные реф- лексы разрушаются при болезни мозга значитель- но легче, чем безусловные. Дальнейшими исследо- ваниями в области физиологии высшей нервной деятельности установлено, что поражение более поздних в филогенетическом отношении образова- ний влечет за собой ослабление их регулирующей роли и приводит к «высвобождению» деятельности более ранних.
Из этих данных нередко делается вывод, что при некоторых болезнях мозга поведение и действия человека совершаются на более низком уровне, соответствующем якобы определенному этапу дет- ского развития. Исходя из концепции о регрессе психики душевнобольного человека на более низ- кий в онтогенетическом отношении уровень, многие исследователи пытались найти соответствие между структурой распада психики и определенным эта- пом детства. Так, еще Э. Кречмер (1927) сближал мышление больных шизофренией с мышлением ребенка в пубертатном возрасте.
Выступивший на XVIII Международном конг- рессе психологов (1966) известный швейцарский ученый Ж. Ажюриагерра тоже отстаивал точку зре- ния о регрессе психической деятельности душевно- больного человека на онтогенетически более низ- кий уровень развития.
В основе этих взглядов лежит идея о послойном распаде психики — от ее высших форм к низшим. Материалом, питающим эти представления, были следующие наблюдения: 1) при многих заболева- ниях психики больные перестают справляться с более сложными видами деятельности, сохраняя при этом простые навыки и умения; 2) некоторые формы нарушений мышления и способы поведе- ния больных по своей внешней структуре действи- тельно напоминают мышление и поведение ребенка на определенных этапах его развития.
Однако при ближайшем рассмотрении эти наб- людения оказываются несостоятельными. Прежде всего далеко не всегда при болезни обнаружива- ется распад высших функций. Нередко именно на- рушения элементарных сенсомоторных актов соз- дают основу для сложных картин болезни (Лурия, 1969).
Анализ второй группы фактов (соотнесение по- ведения больных с этапами детства) показывает, что речь идет в этих случаях лишь о внешней ана- логии.
Остановимся, например, на нарушениях навы- ков, поскольку их онтогенетическое формирование выступает особенно четко. Исследования распада различных навыков — письма, чтения, привычных действий — у психически больных позднего возра- ста выявили их различную структуру при разных заболеваниях. Так, при болезни сосудов головного мозга без очаговой симптоматики наблюдались дискоординация, прерывистость действий и парап- риксии, неловкость движений, выступавших из-за огрубевшей и запаздывающей коррекции движения (Рубинштейн, 1965). У больных, страдающих бо- лезнью Альцгеймера (атрофическое заболевание головного мозга), выявляется утеря двигательных стереотипов (письма, чтения), выпадение сложных человеческих умений, обусловленное утерей прош- лого опыта. Никаких действенных компенсаторных механизмов у них обнаружить не удавалось, в то время как нарушения навыков у больных сосуди- стыми заболеваниями мозга выступали "в обрам- лении" компенсаторных механизмов (которые, в свою очередь, усложняли картину нарушений).
Следовательно, распад навыков носит сложный и неоднородный характер. В одних случаях его механизмом является нарушение движения, в дру- гих — нарушение компенсаторных механизмов, в некоторых случаях — нарушение самой структуры действия. При всех этих формах нарушений навы- ков не был обнаружен механизм действия, напоми- нающий этап развития навыков у ребенка.
К этому же выводу приводит анализ различных форм нарушений мышления. Обратимся к формам патологии мышления, обозначенным нами как «снижение уровня обобщения». Больные (в основ- ном с грубыми органическими поражениями мозга) могли в своих суждениях и действиях напоминать детей младшего школьного возраста. В суждениях подобных больных доминируют непосредственные представления о предметах и явлениях при выпол- нении ряда экспериментальных заданий, таких как «классификация предметов», они руководствуются конкретно-ситуационными признаками и свойства- ми предметов. Обобщенные формы систематизации заменяются конкретными, ситуационными связями (Зейгарник. 1962,1969).
При поверхностном взгляде мышление этих больных является в известной мере аналогом мыш- ления детей-дошкольников, которые тоже опирают- ся на образно-чувственные связи. Однако при более глубоком анализе вскрывается качественное отли- чие мышления слабоумного взрослого больного от мышления ребенка. Слабоумный взрослый больной не в состоянии овладеть системой новых связей, установить при выполнении умственных заданий непривычные для него отношения между предмета- ми, достаточно владея в то же время запасом преж- них знаний и навыков, которыми он оперирует. Ребенок, не обладая прочным запасом знаний, ши- роким кругом связей, легко образует новые поня- тия и овладевает новой системой знаний. Круг ас- социаций ребенка в процессе обучения быстро рас- ширяется, его знания об окружающем мире уве- личиваются и усложняются. Хотя мышление ма- ленького ребенка действительно охватывает лишь малую часть явлений, однако в ходе практической жизнедеятельности ребенка оно постоянно совер- шенствуется благодаря мощной ориентировочной деятельности, общению с окружающими людьми. Ребенок быстро усваивает самые различные знания о предметах, накапливает и синтезирует их. Даже умственно отсталый ребенок всегда обучаем, в то время как дементный больной практически не обу- чаем. Таким образом, несмотря на внешнее сход- ство мышления взрослого слабоумного больного и ребенка, они по своей структуре качественно раз- личаются.
Рассмотрим еще одно сопоставление. Нередко проводится аналогия между тем патологическим состоянием, которое может быть названо «откли- каемостью», и отвлекаемостью маленького ребенка. Больные с «откликаемостью» не в состоянии стойко действовать в направлении намеченной це- ли. Любой объект, любой раздражитель, не адре- сованный к больному, вызывает повышенную реак- цию с его стороны. Подобная «откликаемость» взрослых больных является отклонением от нор- мального поведения. В окружающей нас среде име- ется множество разнообразных объектов и раздра- жителей из которых нормальный психический про- цесс восприятия отбирает нужные и отвлекается от посторонних, нарушающих стройное течение мысли. У описанных же больных любой объект может вы- ступить в качестве сигнального раздражителя и направить в свою сторону их мысли и действия.
«Откликаемость взрослых больных может внеш- не напоминать отвлекаемость детей младшего воз- раста, которых тоже легко привлекают любые раздражители. Сторонники того взгляда, что бо- лезненные явления представляют собой регресс на. более ранние ступени развития, могли бы, каза- лось, найти в этом феномене подтверждение своим заключениям. В действительности генез отвлека- емости ребенка совершенно иной. В ее основе ле- жит ориентировочная деятельность, т. е. высокая степень бодрствования коры, поэтому отвлекаемость ребёнка обогащает его развитие, оно дает ему возможность образовать большое количество связей, из которых позднее образуется человече- ская целенаправленная деятельность. В отличие от этого «откликаемость» является следствием сни- жения бодрствования коры, она не только не обо- гащает их умственную деятельность, но, наоборот, способствует в конечном итоге разрушению ее це- ленаправленности.
И, наконец, можно было бы, казалось, провести аналогию между поведением некритичного больно- го (например, больного прогрессивным параличом) и беззаботным поведением ребенка. Однако и в данном случае речь опять идет лишь о чисто внеш- ней аналогии. Поведение ребенка в том отношении бездумно, что он не может в силу маленького объ- ема своих знаний предусмотреть результат своих действий. Для него еще не наступают во всей чет- кости причинно-следственные отношения между яв- лениями, поэтому его действия кажутся бесцельны- ми. В действительности это не так. Цели, которые преследует ребенок, ограничены, они не включены в более общую сложную цепь отношений. Однако эта ограниченная цель у маленького ребенка все же существует, всякое его действие обусловлено потребностью (пусть элементарной), и в этом смыс- ле оно всегда мотивировано, целенаправленно.
Иначе обстоит дело у взрослых некритичных больных. Как показывают наш экспериментальный материал и клинические наблюдения, действия та- ких больных недостаточно обусловливались лич- ностными установками и намерениями. Их действия не регулировались поставленной целью. Критиче- ская оценка своих действий отсутствовала. Эти формы нарушения поведения лишь внешне напоми- нают структуру поведения ребенка на определен- ном этапе его развития.
Таким образом, психологический анализ клини- ческого материала показывает, что структура пове- дения и мыслительной деятельности взрослого больного не соответствует структуре поведения и мышления ребенка. Ни одна из болезней не приво- дит к повторению особенностей, свойственных раз- витию психических процессов по этапам детства.
Этот вывод, полученный на основе конкретных патопсихологических исследований, согласуется с общими положениями отечественной психологии. А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия неоднократно подчер- кивали, что материальным субстратом высших психических функций являются не отдельные кор- ковые участки пли центры, а функциональные си- стемы совместно работающих корковых зон. Эти функциональные системы созревают самостоятель- но при рождении ребенка, а формируются в процес- се его жизнедеятельности, постепенно приобретая характер сложных, прочных межфункциональных связей. А. Н. Леонтьев предлагает (вслед за А. А. Ухтомским) обозначать их как «функцио- нальные органы» (1559).
Эти положения коренным образом меняют наши представления о сущности развития психики: пси- хические процессы и свойства личности не являют- ся (в отличие от психики животных) результатом созревания отдельных участков или зон мозга. Они складываются в онтогенезе и зависят от образа жизни ребенка.
Болезнь протекает по биологическим законо- мерностям, которые не могут повторить закономер- ности развития психики. В тех случаях, когда она по- ражает наиболее молодые, специфически человече- ские отделы мозга, психика больного человека не принимает структуру психики ребенка на ранней стадии ее развития. Тот факт, что больные утрачи- вают возможность думать и рассуждать на более высоком уровне, означает лишь, что ими утрачены более сложные формы поведения и познания, но подобная утрата не означает возврата к этапу детства. Распад не является негативом развития. Разные виды патологического процесса приводят к качественно различным картинам распада.
|
